Читать интересную книгу Сэвилл - Дэвид Стори

Или же с улыбкой кивал и говорил:

— Ах так? И кто же это за вас постарается?

— Да вот, — говорил мистер Риген, — есть тут один такой.

По словам отца, который наблюдал за драками мистера Ригена прямо-таки с благоговением, мистер Риген редко наносил своему противнику второй удар — таким молниеносным и сокрушительным был первый. Если одного удара оказывалось мало, он бил еще раз, но обычно, нанеся свой первый удар, он на том же движении поворачивался к стойке, одергивал манжеты, натягивал перчатки, надевал котелок, сдвигал его набок точно по своему вкусу, вновь брал рюмку и допивал ее одним глотком.

Отец, когда начал выходить, много времени проводил в обществе мистера Ригена. Под вечер он становился у окна и ждал, когда мистер Риген покажется в конце улицы. Тогда он спускался в кухню и пятнадцать минут изнывал от нетерпения, давая ему время выпить чай и поглядеть газету, а затем выходил через черный ход, брел через дворы, покачиваясь на опорах и налегая на палку, стучал в заднее окошко мистера Ригена и кричал:

— Вы тут, Брайен? Не могли же вас уже выпустить!

Иногда мистер Риген возвращался с ним до их крыльца, клал на приступку сложенную газету и садился. Он был без воротничка, в расстегнутом жилете, и, когда наклонялся вперед, сзади открывались подтяжки.

Отец спорил с ним о его работе.

— Если б я работал столько часов, сколько вы, и только заклеивал конверты, заполнял бланки да считал чужие деньги, я бы тут же засыпал.

— Ну как же, — говорил мистер Риген, — мне это чувство знакомо. Но с другой стороны, киркой и лопатой размахивать может любой дурак. А для того, чтобы весь день посиживать и получать за это деньги, требуются мозги.

Отец кивал и смеялся, поглядывая в открытую дверь кухни на Колина и жену, точно ждал именно такого ответа и хотел, чтобы они его оценили в полную меру.

— Да и сами-то вы, — говорил мистер Риген, — тоже сейчас больше посиживаете. Обе ноги в гипсе и рука. Еще чудо, что так обошлось.

— Да, — говорил отец грустно. — Валяюсь, как старая баба.

— Ну, послушайте! — говорил мистер Риген. — До такой скверности дело все-таки не дошло.

Если мать возмущалась, мистер Риген наклонял голову и добавлял:

— Да что вы, миссис Сэвилл, не о вас речь. — Его акцент становился особенно заметным, и, мотнув головой в сторону собственного дома, он продолжал: — Но знаете, есть такие, которые весь день егозят тряпками — чуть не так ступишь, и готово, сломал шею, а своих сыновей одевают, точно девчонок, и заставляют их весь день пилить кошачьи кишки, пока уж и не разберешь, на каком ты свете.

Однако мистер Риген то ли из равнодушия, то ли из лени даже не пробовал ничего изменить. Он сидел на приступке или стоял у забора, подбадривал игроков в крикет и все больше багровел, но в конце концов, болтая руками, шел к себе домой. Иногда он выходил во двор со скрипкой и рубил ее на мелкие куски.

— Я тебе покажу, что я с ней сделаю, — кричал он. — И сейчас покажу, что я сделаю с ним.

Иногда он разделывался с одеждой сына, которую его жена шила сама, — рвал во дворе аккуратные костюмчики и яркие блузы, а потом топтал их, и лицо у него так наливалось кровью, что, казалось, вот-вот лопнет.

— Но зачем, собственно, я это делаю? — говорил он отцу. — Ведь оплачивать всю эту дрянь в конечном счете приходится мне же самому.

Всякий раз, когда отец спрашивал мистера Ригена, нельзя ли ему устроиться к ним на шахту, мистер Риген удивленно смотрел на него и говорил:

— И чего это вы, Гарри? Да расскажи я вам хоть немного, что там творится, вы бы к ней и близко не подошли.

— А, — говорил отец, — все шахты на один лад.

— Вот именно, — говорил мистер Риген. — Потому я и держался бы за то, что у меня есть.

Быть может, мистер Риген все-таки замолвил слово в дирекции. Однако когда отец пошел туда вскоре после того, как ему сняли гипс, он вернулся бледный и приунывший. Колин смотрел, как он идет по улице, раскорячивая ноги, чтобы не опираться на палку. Он вошел в дом, даже не взглянув в его сторону. Колин пошел за ним. Отец сидел на кухне, ссутулившись, положив руки на стол перед собой.

— Ты им нужен на своем месте, — говорила мать. — Они знают, какой ты ценный работник.

— Ценный? Никакой я не ценный. Вот завтра меня придавит, и сразу найдется кто-нибудь на мое место.

— А ты ведь всегда другое говорил, — напомнила она.

— Другое? — сказал он. — Что я говорил?

— Какой ты ценный работник. Как нужен на своем месте.

— Угу, — кивнул он, не отрывая взгляда от стола. — Говорить-то я говорю. Иначе что я такое? Кусок шлака, и все.

В конце концов он вернулся на старую шахту. Он уже давно ходил без палки и совсем перестал хромать, но его движения оставались медлительными, точно какая-то часть его жизни отмерла.

7

Он начал ходить в воскресную школу. Он ходил туда с соседским мальчиком, фамилия которого была Блетчли.

Раньше его мать и миссис Блетчли не поддерживали знакомства. Миссис Блетчли чем-то напоминала миссис Шоу, их соседку с другой стороны. Хотя в комнатах у нее не висели медные тарелки, зато на полу были коврики и дорожки, на окнах — тюлевые занавески, а на том окне, которое выходило на улицу, стояло растение с плоскими зелеными листьями — оно никогда не цвело и как будто даже не росло. Мистер Блетчли не работал на шахте — таких в их домах было немного. Он служил на станции, и, приходя туда, Колин иногда видел, как мистер Блетчли с длинным шестом в руках руководит сортировкой товарных вагонов на боковых путях или расхаживает между рельсами. Он был маленького роста, с землистыми щеками и никогда ни с кем не разговаривал.

Миссис Блетчли тоже была маленькая и всегда улыбалась. Она сторонилась всех соседок, кроме миссис Маккормак, которая жила с другой стороны. Миссис Маккормак стояла, скрестив толстые руки, и кивала, когда миссис Блетчли окликала ее со своего крыльца. Выбора у миссис Блетчли не было: если она утром или вечером почему-нибудь не выходила на крыльцо, миссис Маккормак шла к ней сама, стучала в дверь, а потом стояла, как всегда молча, и слушала миссис Блетчли.

Их сына звали Йен. Он был толстый, и всю одежду ему шила мать. Короткие штаны из серой фланели при каждом шаге вздергивались, открывая колени. Он ничем не интересовался, только стоял на заднем крыльце, сосал большой палец и глядел, как ребята играют на пустыре.

Его жирное туловище завершала несоразмерно большая голова. Черты лица были словно собраны к линии носа, а по обе ее стороны лежали огромные складки жира. Ноги у него тоже были жирные — плоские сзади и плоские спереди, они только чуть-чуть закруглялись сбоку. При ходьбе его колени терлись друг о друга, и кожа с внутренней стороны всегда была воспаленной. Каждое утро перед тем, как он шел в школу, миссис Блетчли смазывала ему колени мазью.

Дважды в месяц по субботам, если погода была ясная, она выносила во двор жесткий стул, мистер Блетчли садился на приступку, а их сын на стул, и миссис Блетчли подстригала ему волосы, придерживая их над ушами гребенкой. Он часто плакал. Колин по утрам и по вечерам слышал, как он плачет, а когда его стригли, он то и дело взвизгивал, вскакивал со стула и безуспешно пытался лягнуть мать.

— Ты меня порезала, ты меня порезала! — вопил он.

— Нет, миленький, — говорила миссис Блетчли. — Это тебе показалось.

— Порезала, порезала! Мне больно!

— Это тебе показалось, миленький. Дай я посмотрю.

— Не дам.

— Я же не могу тебя стричь не глядя.

— И не стриги!

Он убегал в дом — его колени уже пылали оттого, что он ерзал на стуле. Мистер Блетчли вставал, чтобы посторониться, и иногда садился на стул сам.

— Дадим ему минутку-другую, миленький, — говорила его жена и продолжала стоять в ожидании или сметала в кучку клочки волос.

— Будь он моим, — говорил отец Колина, глядя на них с крыльца или из окна, — я бы ему всю задницу разукрасил.

— Так ведь он не твой, — отвечала мать.

— Еще как расписал бы. Он бы у меня знал!

Как-то раз, когда отец работал в огороде, он крикнул миссис Блетчли:

— Чокнутая вы, хозяйка, как лошадь на бечевнике.

— Что? — спросила миссис Блетчли.

— Нашлепали бы вы его как следует.

Мистер Блетчли смотрел в сторону.

— Да что же, — сказала она. — Надо терпение иметь.

— Надо-то надо, — сказал отец и покачал головой. — Да только до каких пор?

Но его мать решила, что ему следует ходить в воскресную школу с Блетчли. Она несколько раз видела, как он после обеда в воскресенье уходит в церковь — серый костюмчик с галстуком в красную полоску, аккуратно смазанные коленки, — и как-то вечером сказала:

— Что бы ты про Йена ни говорил, а он всегда такой чистенький!

— И свиной хлев тоже чистый, — сказал отец, — пока он стоит пустой.