Читать интересную книгу Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших - Артем Драбкин

Получилось так, рассказывали потом. Мы же, пацаны, — вперед и вперед, а он правей, немец нажал, а там дивизия, получили пополнение из Средней Азии. Мороз, а они к холоду же не привыкли, и они отошли. Немцы по тылу прошли сюда, и спереди немцы, и те сзади, а наши ничего и не знали, кто их побил…

Дальше пошли по балкам за немцем. Вошли в Сталинград в январе, и нас уже осталось от этой роты человек девять и командир взвода. Привели нас — вот передний край, и все. Как раз метель поднялась, не знаем кто справа, кто слева. Мне он говорит: «Иван, сходи хоть узнай, кто там у нас слева?» Я пошел и нашел блиндаж, зашел: «Кто?» — «Да вот такой полк» — «Сколько вас тут?» — «Нас тут 11 человек!» — «А вы кто?» — «А мы вот кто!» — «А вас сколько?» — «А нас девять». Вот и весь передний край.

Рассвело. А в Сталинграде какая война была — немец через 100–150 метров, а если в домах, то на первом этаже мы, а на втором они, или наоборот. Утром метель прекратилась. В блиндаже ступенек пятнадцать вниз было. Немцы близко, интересно же, воюют пацаны, интересно, кто попадет, кто нет. У меня как-то хорошо стало получаться. Вход в блиндаж был из досок сделан, я доску выбил одну, как раз лицом к фронту, напротив как раз дзот немецкий — метров двести или поменьше. Немцев, похоже, никто не трогал до этого, что ли — утром прямо бегом бегут, не ползут даже.

Как-то ловко у меня стало получаться: я прицелюсь, и он брык — и все. Ребята больше никто не стали стрелять: «Давай! У тебя хорошо получается!» Я замерзну, спущусь погреться, а они уже кричат: «Иди скорей, вылез!» Я за одно утро по 11 немцам попал. Один вылез, артиллерийский наблюдательный пункт был, со стереотрубой вылез в амбразуру, а я раз стрельнул — ничего не получается, второй раз — ничего. Говорю, немецкая винтовка у кого есть? Смотрю, один узбек лезет, вперед винтовкой, а самого не видно. Я цоп у него винтовку, он аж испугался. Я: «Подожди!» Из винтовки этой немецкой, а они хорошие были, пристрелянные. Я приложился — раз — и в стереотрубу: он брык головой на амбразуру, а стереотруба вниз кувырком покатилась. Есть! Наблюдателя сбили.

Слышу через некоторое время (мы там сидим, разговариваем) — выстрелы из пушки и снаряд идет, а мы уже вроде как и привыкли, говорим: «Да это не наш, это пролетел». Он на самом деле пролетел метров тридцать и разорвался. Оттуда осколок пробил с той стороны доску и мне в плечо правое, я кубарем вниз скатился. Глянули, а у меня бушлат разорван. Бушлат сняли, фуфайка смотрю, а там поменьше. Потом гимнастерку сняли, а там совсем меньше. Хорошо, что осколок сначала пробил доску, уже ослаб и потом уже только вдарил меня — не прямо в плечевой сустав, а косо и только вырвал мне немного, а кость не задел. А если б прямо — то он мог и руку мне вырвать. Меня перевязали. Это было 21 января 1943 года. Меня на командный пункт. Ожидай, вот кухня придет, тогда с ней уедешь в медсанбат.

Я там жду и смотрю, мой друг, которого я вытягивал, приехал с этой кухней. Да все, говорит, выздоровел. — «А ты че?» — «А меня сегодня ранило». Переночевали с ним, а наутро с кухней я уехал, а он пошел в часть. Как раз 2 февраля кончилось все — немцы сдались.

Из медсанбата дивизии я в свою часть уже не вернулся. Меня направили в полковую разведку.

Первое время жили на вокзале Сталинградском. Там грузовые склады сбоку, а они остались целы, только без окон. Мы там печку поставили, трубу вывели. Дров было много — развалин до черта. Сюда как раз к универмагу центральному, где Сталин-то стоял, тут раньше гвоздильный завод был, а напротив через улицу кафе было тогда 3 — 4-этажное до войны. И немцы от завода до развалин выложили стену примерно в метр толщиной кирпичом и оставили проход, может, метра полтора в сторону вокзала, а остальная стена универмаг отсюда загородила, тут же Паулюс был.

Через некоторое время нас перевели к Красным казармам, там частный сектор раньше был, и там кое-какие домишки еще уцелели, без окон, без дверей. Окна позабили досками, бочку тоже поставили, и вся дивизия там располагалась. А улица была перед Красными казармами, если со стороны железной дороги идти, асфальтированная широкая улица, так она была перегорожена вся немецкими могилами. Как они этот асфальт долбили, не знаю… Крест деревянный из кругляка и каска на каждой могилке. А так навалено этих трупов немецких было кучами! Куда в развалины не зайдешь, там лежат, трупов тьма!

Потом нас перевели в поселок у Разгуляевки. Там по трофеям лазили, и занятия были. Вот на занятия пойдем, где сейчас Ангарский (там же ничего почти построек-то не было, это после войны полностью застроили). Немецкие пленные стягивали трупы и в котлованы по 300–400 человек закапывали. Немцев, может, человек сто, а охранников 2–3 человека, куда им бежать?

Это только немцев так хоронили. Сейчас ведь никто не знает где это, а сейчас разве сориентируешься, там же все позастроено. И тут перед Казармами эти немецкие могилки — их просто, наверное, сравняли и заасфальтировали, там они так под асфальтом и остались.

В марте как раз нашей дивизии присвоили гвардейское звание. Приезжали принимать представители, вручали знамя, гвардейскую присягу принимали на коленях вся дивизия во главе с командиром. Текст специальный тоже был… Я — гражданин Советского Союза… После знаки гвардейские вручили и потом через некоторое время нас в Гумраке погрузили в вагоны — и в Тульскую область, под Москву. Там есть крупная станция узловая, мы выгрузились, и нас по селам распределили, и мы формироваться стали. Пополнение получили, зимнее обмундирование.

Багмет(Харенко) Анна Петровна

Медсестра эвакогоспиталя

Я попала на Сталинградский фронт, в полевой госпиталь. У нас был полевой госпиталь ну как бы быстрого реагирования. То есть какая задача-то была у нас? Мы палатки ставим, обрабатываем раненых, увозим, а сами дальше двигаемся. Так и делали. Номера госпиталя нашего я не помню. Знаю, что начальником нашего госпиталя был Федулов, что придавался госпиталь 2-й танковой армии. Еще знаю номер нашей полевой почты: 16816. Вот и все, что знаю.

Привезли нас, как сейчас помню, на такую станцию Кобрале. Туда, на станцию, свозили раненых. И мы там помогали разгружать-загружать и отправлять раненых.

Раненых было очень много! Об этом нельзя просто так рассказать. Это видеть надо! Мне было очень страшно. Раненые кричали и плакали. Что там творилось! Подходил эшелон за эшелоном. Раненых все время нужно было снимать, расфасовывать. Больница, где располагался наш госпиталь, была вся заполненная. И тогда раненых к людям отдавали: по квартирам или по хуторским домам распределяли-развозили. Тогда уже были колхозы. Так вот, в колхозах брали лошадей, брали подводы и на этих подводах развозили раненых по домам. Такое было тогда положение, что распределять раненых было абсолютно некуда, их очень было много. Потом мы ближе к Сталинграду пододвинулись и в итоге вышли на окраину города Сталинграда, там, где был Тракторный завод, большое такое здание. Вот там, где был край Сталинграда, мы и обосновались. Сначала мы размещались с ранеными в подвалах. Но эти подвалы не так-то просто было найти, все же было разбито-разрушено. Но разместились. У нас вход был широкий такой, большой. Во время бомбежек под лестницей прятались. Но если, конечно, снаряд попадет, то никуда не денешься. Раненых привозила такая грузовая машина с деревянным кузовом, она была у нас при госпитале. Я не знаю, как она называется, но мы ее называли «полуторка». Вот мы на ней от нашего полевого госпиталя ездили, собирали раненых, потом в госпиталь привозили. А когда оказывали первую помощь, то отправляли через реку Волгу, и это тоже мы делали. Через Волгу отвозили сначала на пароходах. Но пароходы были маленькие, и их не хватало. И тогда у нас раненых стали на плотах переправлять. Раненых свозили, грузили. Раненые находились в самых разных состояниях, были и те, которые в очень тяжелом были состоянии, они еще живы были, но почти не говорили. Что там с ними было потом, выжили они или не выжили, — я этого не знаю. А с легкими ранениями на ту сторону не отправляли. Те, кто мог ходить, не считались тяжелоранеными. Складывали раненых на каждом плоту помногу, их было, как селедки в ящиках. Когда я их переправляла, то записывала имена всех их на бумагу, что, допустим, Иванов, Сидоров, Петров переправились на плоту. Потом плот притягивали к берегу, а это нелегко было сделать — он же тяжелый был. Но немцы в иной раз бомбили по нам, образовывались волны, и тогда нам, медикам, приходилось раненых за шинели вытаскивать из воды. Некоторые погибали, тонули. Ведь сил у нас не хватало. И поэтому часто бывало такое: уронили раненого — и он пошел в воду. Я сама несколько раз в воде так искупалась, из-за этого сейчас и ноги болят. А представь себе, каково мне с моим маленьким весом было вытаскивать тонущих солдат.