Читать интересную книгу Империя под ударом. Взорванный век - Игорь Шприц

Далее можно было и не слушать. «Так, — подумал Путиловский, — ясно, откуда ветер дует!» Золовка княгини, баронесса фон Норинг, была справочным бюро столицы, каковым, бывало, пользовался — только в служебных целях — и сам Путиловский. Баронесса фон Норинг хранила в своей голове сведения, составляющие государственную, семейную, родословную и церковную тайны сливок общества. Причем сама она сыском не занималась, а просто заносила в свою фантастическую память все то, что ей нашептывали окружающие.

Далее все добытое классифицировалось в ее памяти, раскладывалось по полочкам и выдавалось по первому требованию поклонникам ее специфического таланта. Так что выдумывать что‑либо в этой ситуации было бесполезно.

— Анна! — прервал поток обвинений Путиловский. — Драгоценная моя, пойми, я полюбил! Мы с тобой сколько раз условливались, что дадим свободу другому, как только он полюбит. Я приехал из Парижа и тут же узнал, что ты влюблена. Что делать, подумал я, кисмет! Судьба.

— Что делать? Приехать ко мне, позвонить, спросить! Возможно, я была влюблена, каюсь! Но два года нашей любви так просто из жизни не выкинешь! Тем более Базиль оказался бесчестным дураком: на каждом углу стал трубить о наших встречах! Бедный Серж от ревности чуть не свихнулся! Я все понимаю, говорит, но зачем именем размахивать?! И сразу уехал в Патагонию! Изучать пингвинов.

Путиловский искренне позавидовал князю Урусову и тем пингвинам, которых судьба сведет с таким милым человеком. По всему было ясно, что Анна предъявляет права на свободу Путиловского. И способна на все, даже на расстройство брака, чего Путиловский никак не хотел.

Им с княгиней часто было хорошо, даже очень хорошо, но ведь жизнь состоит не только из хорошего. Особенно семейная. Поэтому он полюбил Нину как свою будущую жену и мать своих будущих детей. А с Анной их связывало только прошлое. И как безболезненно развести прошлое с будущим, он в настоящее время не понимал. А если не понимаешь, как поступать, делай свое дело и будь что будет. Так гласила французская мудрость, почерпнутая бедным Пьеро в Париже.

Карета тем временем добралась до особняка Урусовых, въехала во двор и остановилась у входа в покои княгини.

— Надеюсь, вы выпьете со мной чашечку кофе, — сказала Анна, опираясь на поданную руку. — Серж из Арабии привез чудный кофе, с запахом настоящего фимиама! Ночь после него не спишь! И коробку манильских сигар вам в подарок!

Против такого искушения Пьеро устоять не мог, горестно вздохнул, мысленно перекрестился, ограждая себя от иных плотских соблазнов, и вступил на длинный персидский ковер от крыльца в комнаты княгини.

Анна сбросила шубу на руки старику–дворецкому. Путиловский кивнул ему, как старому знакомцу, и пошел протоптанной тропой навстречу неизвестности.

— Кофе в спальню, — приказала Анна горничной. — Пьеро, куда вы, друг мой? Спальня налево. Так быстро все забыли…

ГЛАВА 5

ЖЕНСКАЯ МЕСТЬ

Аптеку быстро привели в Божий вид: уже были вставлены витрины, внутри радостно суетились два столяра и заканчивали неожиданно свалившийся им на голову заказ, когда с клиента можно драть две шкуры, а он только знай денежки достает и на все согласен.

Максимовская, брезгливо сторонясь свежеокрашенных стен, прошла в провизорскую, где за столиком сидел и проверял счета сам Певзнер. Он поднял голову, кивнул и снова погрузился в бумаги, почувствовав, что кассирша пожаловала за расчетом. И когда Максимовская произнесла выношенную по дороге речь, Певзнер уже знал, что ей ответить.

— Мария Игнациевна, вот вы умная женщина, — начал он издалека. — И если вы умная женщина, то оглянитесь вокруг, а потом посмотрите на меня. Где мне сейчас взять деньги? Их нету, нету! Все деньги превратились в дребезги и битое стекло! Как у вас язык поворачивается что‑то просить! Я вам дам расчет — но денежки потом, потом… Вот встану на ноги, покрою убытки, пойдут прибыля, тогда и отдам. С убытков никто не дает денег, деньги дают с прибылей! Певзнер в жизни никого не обманывал, так зачем ему позориться на старости лет? Приходите через месяц — и я вам вынесу их, как говорят у нас в Гомеле, на тарелочке с голубой каемочкой!

Максимовская знала слово в слово, что ей ответит Певзнер, потому пропустила все сказанное мимо ушей. Певзнер должен был так сказать, иначе он не был бы здравомыслящим аптекарем. Но жизнь обернулась с ней плохо, и почему она должна думать за Певзнера? У каждого свои проблемы, и каждый должен решать их в одиночестве.

— Исидор Вениаминович, вы человек умный, гораздо умнее меня, понимаете, что такое кассир в аптеке. У меня есть уши, есть глаза, я не могу забыть все и ждать месяц. У меня нет этого месяца. Поэтому я предлагаю вам купить у меня вот это…

И с этими словами она протянула Певзнеру листок, на котором бисерным почерком были записаны все незаконные операции с беспошлинными лекарствами и контрабандным товаром за последние два года. Семь фунтов морфия были еще цветочками по сравнению с теми ягодками, которые краснели в тексте.

— Цена небольшая: мое жалование и триста рублей сверху, — добавила Максимовская.

Певзнер молча прочитал листок и так же молча выдал Максимовской требуемое. Листок аккуратно сложил и спрятал в бумажник. О чем тут говорить? Простой шантаж. Его огорчили еще раз, а за огорчение нужно платить. Что такое триста рублей? Так, пара пустяков. Певзнер свое вернет.

— Спасибо, — поднялась Максимовская. — Дайте мне пол–литра «царской водки».

— Это еще зачем? — встрепенулся Певзнер.

— Надо. В ваших же интересах.

Певзнер блюл свои интересы. Он внимательно посмотрел на Максимовскую, прочел что‑то в ее глазах, молча встал, подошел к лабораторному столу, профессионально быстро смешал азотную и серную кислоты, осторожно перелил полученную «царскую водку» в бутылочку коричневого стекла с притертой пробкой и вручил Максимовской.

— Надеюсь, не наделаете глупостей?

— Глупости кончились.

С этими словами кассирша вышла, аккуратно спрятав бутылочку в серой пуховой муфте.

* * *

Медянников и Батько поделили Петербург как пирог — на несколько частей — и последовательно, взяв в подмогу нескольких филеров, утюжили город в поисках Топаза. Дворники, извозчики, городовые, половые в трактирах — все знали, на кого нынче объявлена царская охота. Дюжина осведомителей шептали на всех малинах: кто сдаст Топаза, того отмажут от всех старых дел и разрешат «порыбачить» месяца два, а то и три. Но тщетно: следов Топаза никто не видел. Равно как Туза и Чухны, личностей далеко не таких известных, но тоже приметных.

Результатом всех этих усилий стало то, что Топазу об облаве донесли еще быстрее и он решил лечь на дно от греха подальше. Лежанок у банды было приготовлено несколько. Самая ближняя — на даче в Лахте, куда и ткнулись.

Пока Медянников, кляня свои старые болячки, бегал по городу, банда уже сидела вокруг стола, празднуя скорое освобождение главаря. Была собрана нехитрая снедь: квашеная капуста, вареная картошечка, ломти сала с тонкими прожилками мяса, соленые грузди и огурцы. В центре стоял двухлитровый «гусь» водки. Он был уже почти пустой.

Чухна крепкими белыми зубами рвал кусок сала и глотал не жуя.

— Надо было бабу покрепче прижать.

— Ну, — произнес как всегда немногословный Туз.

— И дальше что? — возразил Топаз. — Ну припрем мы ее. А она сдаст нас с потрохами — и красненькие не помогут. Да и нет их. Здесь он. Лег на дно и ждет. Думает, меня взяли, марафет его. И все бабки тоже. Красота. Ловко нас студент сделал. — Топаз, не пьянея, кинул стопку в горло.

Программа Чухны была короткой, но действенной:

— Убью гада!

— Ну, — поддержал товарища Туз. — Все искать будем. И пришьем.

— Пришить погодим. С динамитом‑то куда как ловчее жестянки курочить. Пусть наделает баночек, а потом и пришьем, — принял окончательное решение Топаз. — Сейчас посидим недели две, пока муть уляжется, гонор у Евграфия Петровича пройдет. А потом все выйдем. Никуда студент не денется, ему клиенты нужны. А взрывы — это тебе не «карасей» по Невскому щипать. Взрывы везде слышны. Прямо на него и выйдем.

— А чего тут две недели делать? — Чухна так долго на одном месте даже в полиции не сидел.

— Снег порасчистим, дрова поколем, баньку истопим, отоспимся.

— Водки попьем, молочниц–чухонок пощупаем, — радостно заржал Туз.

Чухна подумал и тоже хохотнул. А Топаз пошел наверх, отсыпаться. Две недели с такими чурбанами — это трудно. Но надо.

* * *

Кофе действительно был прекрасным. Черный, тягучий, с ароматом неведомой восточной пряности, курившейся еще три тысячи лет назад в храме царя Соломона. Спать не хотелось совершенно. Утомленная взаимно бурными ласками, обнаженная Анна гибкой лозой обвилась вокруг тела Пьеро и тихо посапывала, видя свои диковинные сны, которые она так любила потом рассказывать по утрам.