— Тебе этого хватит? Если хочешь, я намажу еще.
— Мама, ради Бога, ты меня напугала до смерти. Можно узнать, почему ты оставила дверь открытой? — едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, спросила Паола.
Мать посмотрела на нее озабоченно. Из кармана халата синьора Диканти достала бумажный носовой платок и вытерла испачканные маслом кончики пальцев.
— Я не спала, дочка, слушала новости на террасе. Весь Рим взбудоражен прощанием с Папой, по радио ни о чем другом и не говорят… Я решила дождаться тебя и видела, как ты выходила из такси. Уж извини.
Паола мгновенно устыдилась и попросила у матери прощения.
— Успокойся, детка. Возьми печенье.
— Спасибо, мама.
Паола села рядом с матерью, не спускавшей с нее глаз. Лукреция всегда безошибочно чувствовала, когда у дочери возникали проблемы, и спешила помочь советом. Так повелось с детства Паолы. Однако проблема, которая теперь ставила ее в тупик, была слишком серьезной, слишком сложной, слишком излишней. Santa Madonna, откуда только взялось такое выражение?!
— Неприятности на работе?
— Ты же знаешь, я не могу об этом говорить.
— Знать-то я знаю. Но также я знаю, что когда у тебя выражение лица, будто тебе прищемили хвост, ты всю ночь вертишься в постели. Ты точно не хочешь ничего мне рассказать?
Паола, сосредоточенно глядя в чашку с молоком и накладывая туда ложку за ложкой сахар, проговорила:
— Это всего лишь… новое дело, мама. Связано с психопатами. Я чувствую себя как паршивая чашка молока, в которую кладут и кладут сахар. Сахар уже даже не растворяется, и молоко льется через край.
Лукреция мягко накрыла ладонью чашку, и следующую ложку сахара Паола просыпала ей на руку.
— Иногда помощь не помешает.
— Я не могу, мама. Прости.
— Все в порядке, голубка. Все в порядке. Хочешь еще галет? Ты, конечно, не ужинала. — Лукреция мудро сменила тему.
— Нет, мама, этих более чем достаточно. У меня и так задница размером с римский стадион.
— Девочка моя, у тебя чудесная попка.
— Ну да, поэтому у меня до сих пор никого нет.
— Нет, детка. У тебя до сих пор никого нет, потому что у тебя ужасный характер. Ты красива, следишь за собой, ходишь в гимнастический зал… Рано или поздно ты встретишь мужчину, которого не испугают твои крики и недовольные гримасы.
— Сомневаюсь, что это когда-нибудь случится, мама.
— А почему нет? Судя по тому, что ты рассказывала о своем шефе, он очень интересный мужчина.
— Он женат, мама. И годится мне в отцы.
— Вечно ты преувеличиваешь. Приведи его ко мне, увидишь, он не будет долго упираться. И к тому же в наше время совершенно не важно, женат мужчина или нет.
«Если бы ты знала», — подумала Паола.
— Ты так считаешь, мама?
— Уверена. Madonna, какие же у него красивые руки! С ним я исполняла танец живота…
— Мама! Ты вгоняешь меня в краску!
— Десять лет назад умер твой отец, дочка. И с тех пор дня не проходило, чтобы я не вспоминала о нем. Но я не собираюсь заживо хоронить себя вместе с мужем, как черные сицилианские вдовы. Давай доедай печенье, и пойдем спать.
Паола обмакнула в молоко еще одно печенье, подсчитывая в уме калории и чувствуя себя ужасно виноватой. К счастью, чувство вины быстро улетучилось.
Из переписки между кардиналом Фрэнсисом Шоу и миссис Эдвиной Блум
Бостон, 23.02.1999
Мадам,
в ответ на ваше письмо от 17.02.1999 позвольте выразить вам […], а также сожалею и сочувствую горю, вашему и вашего сына Гарри. Я понимаю, какую великую печаль, какие страдания вы пережили. Я согласен с вашим мнением, что тот факт, что служитель Господа подвержен грехам, которые совершил отец Кароский, способен поколебать устои веры. […] Я признаю свою ошибку. Я ни в коем случае не должен был вновь назначать на должность отца Кароского […], наверное, в третий раз, когда верующие, обеспокоенные, как и вы, обратились ко мне с жалобами, мне следовало избрать другой путь. […] Я уступил, прислушавшись к негодному совету психиатров, наблюдавших отца Кароского. В частности доктора Дресслера, который скомпрометировал свою профессиональную репутацию, утверждая, будто отец Кароский способен исполнять обязанности священника. […]
Надеюсь, что крупная сумма в качестве компенсации ущерба, оговоренная с вашим адвокатом, разрешила проблему к всеобщему удовлетворению […], поскольку это самое большее, что мы можем предложить […], и, конечно, ни в коей мере не пытаясь смягчить вашу боль деньгами, тем не менее позвольте мне посоветовать вам хранить молчание ради общего блага […] Наша Святая Церковь уже много пострадала от злобных наветов клеветников, приспешников Сатаны […] Ради благополучия нашей маленькой общины, а также вашего сына и вашего лично забудем об этом происшествии навсегда.
Благословляю вас,
Фрэнсис Огастас Шоу,
кардинал, прелат-епископ архидиоцеза Бостона.
Институт Сент-Мэтью
Сильвер-Спринг, Мэриленд
Ноябрь 1995 г.
Расшифровка записи беседы номер 45 доктора Кейниса Конроя с пациентом номер 3643. Присутствовали также доктор Фаулер и Салер Фанабарзра.
Д-р Конрой: Здравствуйте, Виктор. Можно войти?
№ 3643: Сделайте одолжение, доктор. Вы у себя в клинике.
Д-р Конрой: Это ваша комната.
№ 3643: Проходите, пожалуйста. Проходите.
Д-р Конрой: Вижу, вы сегодня в прекрасном настроении. Хорошо себя чувствуете?
№ 3643: Замечательно.
Д-р Конрой: Меня радует, что не возникало неприятных инцидентов с применением насилия после вашей выписки из лазарета. Вы регулярно принимаете лекарства, посещаете групповые сеансы терапии… Вы делаете успехи, Виктор.
№ 3643: Спасибо, доктор. Стараюсь по мере сил.
Д-р Конрой: Ладно, как мы с вами договаривались, сегодня мы приступаем к регрессивной терапии. Это мистер Фанабарзра. Он индусский врач, специалист по гипнозу.
№ 3643: Доктор, меня все еще смущает мысль, что мне придется подвергнуться этому эксперименту.
Д-р Конрой: Он очень важен, Виктор. Мы обсуждали это на прошлой неделе, помните?
№ 3643: Да, я помню.
Д-р Конрой: Тогда решено. Мистер Фанабарзра, где лучше расположиться пациенту, как вы считаете?
С. Фанабарзра: Лучше всего на кровати. Необходимо, чтобы пациент максимально расслабился.
Д-р Конрой: Тогда на кровати. Ложитесь, Виктор.
№ 3643: Как угодно.
С. Фанабарзра: Итак, Виктор, я сейчас покажу вам маятник. Не могли бы вы приспустить шторы, доктор? Вот так достаточно, спасибо. Виктор, посмотрите на маятник, будьте любезны.
(Из данной расшифровки исключена процедура погружения в гипноз по методике С. Фанабарзры по личной просьбе последнего. Исключены также паузы, чтобы облегчить чтение и восприятие текста.)
С. Фанабарзра: Хорошо… Сейчас тысяча девятьсот семьдесят второй год. Что ты помнишь?
№ 3643: Мой отец… Его никогда не было дома. По пятницам мы иногда всей семьей ходили встречать его у завода. Мама говорила, что он никчемный человек и мы не дадим ему растранжирить все деньги по барам. На улице было очень холодно. Однажды мы ждали и ждали. Мы притопывали ногами, чтобы не превратиться в ледышку. Эмиль (младший брат Кароского) попросил у меня шарф, потому что замерз. А я ему не дал. Тогда мама стукнула меня по затылку и велела отдать. В конце концов мы устали ждать и ушли.
Д-р Конрой: Спросите, где был его отец?