— Папа, он ждет внизу, около дома. Он ждет уже несколько часов…
— Он в светлом пальто и шляпе? — вспомнил Крылов.
— Да. Ты его видел?
— Видел. Зови его.
Машенька, словно в нее вдохнули жизнь, радостная выбежала из кабинета.
— Патрик сейчас придет! — крикнула она, включив свет у себя в комнате. — Он увидит свет в моем окне и придет! Это условный знак!
— Чья это выдумка? — спросил Крылов.
— Моя. Я приготовлю кофе? Хорошо?
Кофе на ночь Крылов не пил — пошаливало сердце, но, понимая, что Патрик предпочитает кофе, он, махнув рукою, сказал:
— Хозяйничай!
В кухне вспыхнул и зашипел газ. Гремя посудой, в маленьком цветном фартучке, деловито стуча каблучками, Машенька накрывала у себя в комнате на стол. Торжественная от крахмала белая скатерть, цветы, присланные Патриком, бутылка сладкого вина, уцелевшая от Нового года, — создавали ощущение праздника.
Когда раздался звонок и Андрей Дмитриевич вышел открывать дверь, Машенька выбежала в прихожую. Ей хотелось присутствовать при встрече мужчин.
Глядя то на одного, то на другого, с волнением наблюдая за лицами этих двух самых близких, дорогих ее сердцу людей, Машенька была озарена счастьем. В эти минуты она была не только хороша своим очарованием женственности, она была красива.
Беспокойство ее было напрасным, Патрик отцу понравился. Завязалась простая, непринужденная беседа.
— Я чувствую, — сказал Роггльс, — себя виноватым. Конечно, мне нужно было давно прийти к вам и рассказать все, но… Говоря по правде, меня удерживала печальная слава, оставленная моими предшественниками. Нет ничего оскорбительнее незаслуженных подозрений.
— А вам приходилось с этим сталкиваться? — спросил Крылов.
— Откровенно говоря, нет.
— Вы отлично знаете русский язык, у вас легкий, почти неуловимый акцент.
— Я родился в Альтаире. Мой отец был преподавателем литературы в Спикенбургском колледже. Уже в юношеском возрасте я читал Толстого. Я полюбил русскую литературу, великолепный, образный русский язык и мечтал, что когда-нибудь мне удастся побывать в России, в этой Мекке[10] всего человечества.
Роггльс был в ударе. Он поделился своими творческими планами. Трезво, без прикрас он говорил о будущем, о трудном, но неизбежном пробуждении народа своей родины, о прогрессивных силах и их борьбе за мир. И Андрей Дмитриевич чувствовал, как исчезла его настороженность к этому сильному, смелому человеку. А Машенька, наблюдая изменившееся отношение отца к Патрику, была счастлива так, как только может быть счастлив человек, когда его мечта воплощается в жизнь.
18
БАЛЬМИНИТ
Никитин взял предложенную полковником папиросу, сел в кресло и закурил.
Молча, прихлебывая из стакана остывший чай, Каширин перелистывал страницы блокнота, потом, выловив из стакана дольку лимона, высосал сердцевину, сморщился от ощущения кислоты и сказал:
— Труп Мехии Гонзалеса опознали. Как и следовало ожидать, посольство, представляющее интересы Гондураса, требует отправить тело Гонзалеса на родину.
— Я бы на это не согласился.
— Почему? Нельзя же давать пищу для нелепых догадок и провокационных измышлений, тем более что судебно-медицинская экспертиза закончена и отсутствие трупа не может отразиться на ходе следствия.
— Вы получили заключение экспертизы?
— Жду с минуты на минуту. Вам удалось выяснить, где Эдмонсон?
— Позавчера в четырнадцать десять скорым поездом в вагоне номер пять с Казанского вокзала Эдмонсон выехал в Сталинград.
— Откуда такая точность? — не скрывая удивления, спросил Каширин.
— Эдмонсон заказал билет через бюро обслуживания гостиницы. По книге заказов я получил точные сведения и, позвонив в Сталинград, поручил проверку. Поезд прибыл в двадцать один ноль четыре, а в половине десятого мне уже сообщили, что человек с указанными внешними данными действительно прибыл с этим поездом.
— Во всем этом есть что-то нарочитое, — в раздумье сказал Каширин. — Где был Эдмонсон эти четыре дня? Вы не интересовались его передачей в «Марсонвиль Стар»? Быть может, корреспонденции Эдмонсона прольют свет на это темное дело?
— Хорошо, Сергей Васильевич, попробую, но без особой надежды на успех.
— У старшего следователя вы были?
— Был. Познакомился со всеми материалами. Следователь придерживается первой версии.
— На основании каких данных?
— В патронташе убитого патроны шестнадцатого калибра, вес пороха шесть с половиной грамма. Обыкновенный полудымный порох типа нашего «Сокола». А порошинки, изъятые с лица убитого, неправильной формы, зеленого цвета, типичный порох для автоматических пистолетов типа «Браунинг», калибров шесть тридцать пять и семь шестьдесят пять. Лабораторный анализ, полностью подтвердивший эти предположения, дал возможность заключить, что в один из стволов ружья был заложен специальный патрон, обладавший большой силой взрыва.
В это время в дверь постучали, вошел лейтенант и под расписку передал полковнику материалы.
Судебно-медицинская экспертиза полностью подтвердила первоначальное заключение, но несколько новых деталей заставляли задуматься: «…Образование кожного дефекта на тыле левой руки не может быть следствием разрыва ружья по следующим причинам:
а) ровный край повреждения и его конфигурация могли быть нанесены только остро режущим предметом;
б) отсутствие реакции ткани вокруг повреждения указывает на то, что повреждение нанесено не в момент смерти, а некоторое время спустя».
— Вы помните, Сергей Васильевич, что рассказывал метрдотель «Националя»: Мехия Гонзалес жаловался на боль в кисти левой руки, — напомнил Никитин.
— Помню, Степан Федорович, помню, — погруженный в свои мысли, произнес Каширин, — но понять не могу. Зачем понадобилось убить человека, а потом срезать с кисти руки лоскут кожи?
— Что пишет по этому вопросу старший следователь? — спросил заинтересованный Никитин.
— На полях заключения экспертизы следователь поставил вопросительный знак и восклицание, — ответил Каширин и прочел:
— «…На запрос следственной части по вопросу, курил ли при жизни Гонзалес, сообщаем: а) содержание карбоксигемоглобина ниже нормы; б) судебно-химический анализ легких на алкоид табака — отрицательный; в) анализ кожного покрова пальцев рук, губ и полости рта на селитру также отрицательный».
— Не понимаю, зачем был нужен анализ на селитру? — спросил Никитин.
— Потому что рисовая бумага сигарет пропитывается селитрой, — пояснил Каширин.
— «На основании изложенного выше можно предположить, что при жизни Гонзалес не курил», — прочел Каширин и заметил: — На полях три восклицательных знака, сделанные красным карандашом.
— Здесь старший следователь не поставил знака вопроса, ему, очевидно, все ясно, — подчеркнул Никитин.
— А вам, Степан Федорович?
— Кое-что становится ясным, но об этом потом. Что дальше?
— «…В связи с запросом следственной части, — читал полковник, — был произведен анализ вещества, изъятого из-под ногтей пальцев рук убитого: а) загрязнение почвенное, также, как и вообще каким-либо органическим веществом, исключается; б) можно предполагать, что загрязнение содержит элементы стекла и металла». На полях заметка: «Передано на спектрографический анализ в лабораторию физических методов исследования».
Закончив чтение документов, полковник снял трубку телефона и набрал номер лаборатории физических методов исследования:
— Здравствуйте, Галина Николаевна! Полковник Каширин. Меня интересует результат анализа… Занимаетесь? Что-что? Вот как?! Хорошо, — положив трубку, Каширин сказал:
— Результат первого анализа совершенно неожиданный. Макарова делает повторный анализ для проверки.
— Ну вот что, Сергей Васильевич, я даже вам не говорил о своих сомнениях, но результаты экспертизы все больше и больше приводят меня к уверенности, что мы напрасно выдали труп Гонзалеса, — сказал Никитин и взволнованно прошелся по кабинету.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Каширин, переходя на «ты».
— Эти сигареты «Фатум» назойливо лезут в глаза. При описи вещей коммерсанта мы обнаружили «Фатум». В Большом театре корреспондент Эдмонсон забывает сигареты этой же марки. В машине, брошенной на Ваганьковском кладбище, — сигарета. В кармане полушубка убитого — сигареты. А экспертиза осторожно, но настойчиво уверяет нас в том, что покойник при жизни не курил. Получается впечатление, что за всем этим скрывается какой-то особый смысл.
— Ты, Степан, сядь и перестань говорить загадками. Конкретно, что ты имеешь в виду? — спросил Никитина Каширин.
— Гонзалес курил. Об этом свидетельствует персонал гостиницы. Да и сам я в этом уверен. Войдя в номер, где он жил, я почувствовал пряный, сладковатый запах табака.