В 1832 году, когда девочка заболела, Наталья Михайловна вновь обратилась за помощью к Голицыну — просила разрешить ее дочери не посещать занятий до выздоровления. Голицын сообщил институтскому руководству: «По всегдашнему участию, приемлемому мною в бедственном положении г-жи Рылеевой, я докладывал о желании ее государю императору»{162}. Естественно, просьба Голицына была уважена.
Таким образом, можно констатировать: финансовое благополучие и душевное здоровье Натальи Михайловны и ее дочери стали делом государственным, взятым под личный контроль не только Голицыным, но и самим императором.
* * *
Вслед за императором и Голицыным помощь Наталье Михайловне стали оказывать частные лица. Трагедия молодой женщины тронула многих современников: совершенно незнакомые ей люди слали деньги по почте, передавали через друзей и знакомых. Естественно, помощь «вдове Рылеевой» не воспринималась государством как проявление политической неблагонадежности — напротив, оказывавшие ее исполняли желание верховной власти.
Некоторые пожертвования сопровождались анонимными записками примерно следующего содержания: «Просим покорнейше принять прилагаемые 2000 р. и не подосадовать на усердие людей, принимавших душевное участие в Вашем положении. Надеются ежегодно доставлять подобную же сумму»{163}. «Получил я из Москвы от неизвестного благотворителя 500 ассигнациями в пользу Вашу», — писал Наталье Михайловне священник Петр Мысловский. Отправляя письмо, Мысловский просил Наталью Михайловну «возвестить» «о руке таящейся и благотворной» через газеты{164}.
Мысловский вообще постоянно заботился о Наталье Михайловне; его письма выдают истинное участие в «горестях» вдовы. «Так! Друг Ваш в глазах моих погас, как тихая заря на западе. Я лил мои слезы умиления и соединял их с его слезами сокрушения к сердцеведцу в нощь роковую и ужасную. Я был торжествующим свидетелем, когда он торжественно примирился с совестию своею и с Всеблагим Отцом Небесным. Мне виделось, чтобы Ангел-хранитель заботливо собирал слезы его, бережно влагал их в сосуд и уносил в небо, дабы посеянное слезами взрастить единою и бесконечною радостию. Я на пути ужасном приложил руку мою к сердцу покорного Небу сына, и — чувствовал, что оно тихо билось для единого Бога» — такими словами описывал священник предсмертные часы Рылеева{165}.
По-видимому, через Мысловского Наталья Михайловна познакомилась с Федором Миллером, опытным чиновником-крючкотворцем, статским советником и начальником архива канцелярии Министерства финансов. Миллер был хорошо известен в чиновничьих кругах столицы: в 1812 году он прославился как «спаситель» важных государственных бумаг. Катастрофа 14 декабря не обошла стороной и его семью. Его сын, лейтенант Гвардейского экипажа, оказался невольным участником событий на Сенатской площади и пять месяцев просидел в тюрьме. Племянник жены Миллера, штабс-капитан лейб-гвардии Финляндского полка Николай Репин, участник заговора, на площади не был, однако в 1826 году его приговорили к восьмилетней каторге. После приговора Миллер подружился со многими родственниками осужденных, постоянно помогал им деньгами и советами.
Главным объектом его заботы стала с 1826 года Наталья Рылеева. С июня 1827-го Миллер — опекун ее дочери. Именно благодаря вмешательству чиновника Рылеевой удалось снять запрещение с Батова и продать его; именно Миллер сумел доказать в различных инстанциях беспочвенность многих финансовых претензий Екатерины Малютиной. Очевидно, что благодаря Миллеру следствие не заинтересовалось фактом подлога при «размене» билетов Опекунского совета. Миллер утверждал в письме Рылеевой: «…есть люди, которые не имели удовольствия быть с Вами знакомы, берут душевное в Вас участие и сострадают в горе Вашем»{166} — и, как и Мысловский, передавал ей деньги от «неизвестных особ».
Следует отметить, что «милости» императора, Голицына и рядовых «верноподданных» не означали для Натальи Михайловны отречения от памяти мужа — собственно, этого от нее никто и не требовал. Уже 23 августа 1826 года, на сороковой день после смерти Рылеева, она устроила у себя дома «поминальный обед». На обеде присутствовали Миллер с семейством, мать и сестры осужденных братьев Бестужевых, литератор Андрей Жандр и еще один литератор, журналист и друг Рылеева Фаддей Булгарин. Именно он и доложил об «обеде» в Третье отделение: «…всё у нее было очень печально, но вполне пристойно… о правительстве говорили уважительно, и особенно в речах госпожи Бестужевой высказывалось полное смирение, она говорила, что является самой несчастной из матерей, поскольку четверо ее сыновей были вовлечены Рылеевым в заговор; спасение и утешение она видит в религии»{167}.
Рылеева прекрасно знала, где похоронен ее муж, — несмотря на то, что место погребения казненных мятежников считалось страшной государственной тайной. Знал об этом и Миллер, сообщавший вдове, что в годовщину казни собирается посетить «уединенный остров» и там молиться{168}. Судя по письмам, Миллер ходил на «уединенный остров» не один, а с несколькими друзьями.
Но эту тайну им должен был кто-то рассказать; более того, место захоронения кто-то должен был показать — иначе оставленную без всяких опознавательных знаков могилу найти было невозможно. Не исключено, что это был тот же Мысловский.
Однако ни Мысловский, ни Миллер, ни тем более Наталья Михайловна вовсе не были оппозиционерами, на свой страх и риск хранившими память о казненном преступнике. Документы позволяют сделать вывод: это было им официально разрешено. Жестом милосердия со стороны правительства выглядело «негласно целенаправленное» распространение письма заговорщика жене, написанного за несколько часов до казни{169}.
В итоге жизнь вдовы поэта сложилась удачно: в 1833 году она — вторично и на этот раз, по-видимому, удачно — вышла замуж за некоего Григория Куколевского и воспитала дочь. В 1842-м Анастасия Рылеева была выдана замуж за отставного подпоручика Пущина, однофамильца соратника ее отца. В семье Куколевских и Пущиных бережно хранились рукописи и письма Рылеева; в начале 1870-х годов Анастасия Пущина передала большую их часть П. А. Ефремову для публикации. В 1872 году вышло первое в России издание сочинений и писем Рылеева, подготовленное Ефремовым и Пущиной.
«Девушка не молодая, но ветреная»
Совершенно по-иному сложилась жизнь еще одной женщины, связанной родственными узами с Рылеевым, — его сестры Анны Федоровны. Безусловно, биография ее достойна отдельного рассмотрения. К сожалению, источники, разрозненные и немногочисленные, не позволяют восстановить эту биографию в полном объеме. Но, анализируя те документы, которые дошли до нас, всё же можно сделать некоторые выводы о ее личности, отношении к жизни, судьбе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});