Он держал этот счет про себя, и никто не знал об этом — абсолютно никто, исключая разве что инженера Риекста, который должен был знать. И еще двух пилотов, которые тоже должны были знать, на то они и пилоты. Итак, получается, что знала ровно половина. Да, но риск — профессия летящих и пу-тешествующих.
* * *
Он отдыхал в каюте почти целый день. После мужественной, даже чересчур мужественной простоты корабля, здесь было очень хорошо. Он отдыхал на уже установленном мягком диване, ни о чем не думая. Чтобы стало возможным ни о чем не думать, он начал рассчитывать в уме возможные параметры установки скользящего поля. Голова была удивительно ясна, и считалось хорошо, только не было машинной памяти и нумертаксора для записи данных, так что довести расчеты до конца он не смог.
Тогда снова на первый план выдвинулся Андрей. Отчего он погиб? Медики говорили, что он не разбился. Медикам можно верить. Не разбился, не задохнулся, не… Ничего «не». Единственное, что он повредил, был медифор. Но и медифор продолжал работать. Так в чем же дело?
Ты тоже подвергался опасности в пространстве. Но с тобой ничего не случилось. Он не подвергался опасности, и с ним случилось… Вся разница в том, что ты ожидал чего-то, а он не ожидал ничего. Ну и что? Что от этого меняется?
Выяснить это ему помешал Холодовский. Он вошел, словно в свою каюту — не постучавшись и не спросив позволения; уселся в кресло и обвел каюту взглядом.
— Сюда поставь еще столик, — сказал он.
— Зачем?.
— Надо..
Это прозвучало так, что не было никакой возможности возражать,
— Надо, — согласился Кедрин.
— Как думается? — спросил Холодовский.
— Хорошо.
— Не люблю маленьких помещений, — сказал Холодовский. — В них невозможно думать.
— Я привык, — сказал Кедрин. — В маленьком помещении мысль всегда ищет выхода на простор. И находит.
— Я могу думать только на просторе. В доке. Или в кают-компании, когда она не занята. Только она всегда занята. Тесный спутник.
— По-моему, нет.
— Тесный. Мысль о природе запаха впервые пришла ко мне в кают-компании. Додумал я гипотезу в порту. Спутник тесен. Он уже устарел, по сути дела. Задачи растут. И все устарело. Скваммеры… Реликты!
— Хоть ты мне объяснишь, что такое запах?
— Электромагнитные колебания в микронном диапазоне.
— Это все знают. Но каким образом здесь?
— В скваммерах возникает запах. Иными словами, излучение проникает в скваммеры. Запах вызывает потерю сознания. Утрату контроля. Запах возникает не всегда, его нельзя предусмотреть. Был один способ борьбы: при первых же признаках укрыться в спутник. Дело страдало.
— А теперь?:
— Теперь дело не может стоять. Всегда у нас был резерв времени. Сейчас этот резерв со знаком «минус».
— Значит, работать, рискуя потерять сознание?
— Потерявший сознание не может работать, — безучастно сказал Холодовский. — Элементарная логика: колебания могут проникать в скваммеры только из пространства. Нужна экранировка: или скваммеров, или пространства. Что бы вы выбрали?
— Скваммеры, — сказал Кедрин.
— Неверно. Мы ограничим подвижность скваммеров. Это невозможно. Остается только заэкранировать рабочее пространство.
— Гигантская работа.
— Другого выхода нет. Надо знать лишь, откуда приходит излучение.
— Это пока неизвестно?
— Пока нет. Сейчас ведется экранирование участка, который я считаю наиболее опасным. Все делается в соответствии с моей гипотезой.
— Она подтвердилась?
— Подтвердится. Ничего другого ей не остается.
«Уверенности надо учиться у Холодовского, — подумал Кедрин. — Таким не страшно пространство».
— Мы не можем терять времени, — говорил Холодовский. — Они ждут.
— Успеем?
— По старой технологии — нет. Разрабатываем новую на ходу.
— Но это невозможно! Для перепрограммирования необходимо остановить процесс. А это замедлит…
— Мы не программируемся — мы мыслим, — сказал Холодовский. — А мыслить можно и за работой. И менять все на ходу. Завтра кончаем пузырь. И сразу заложим корабль. Длинный корабль. — Он произнес эти слова с нежностью. — Звездного класса.
«Черт его знает, — подумал Кедрнн, — что-то в этом есть! Звездного класса. Да, что-то есть!..»
— Мы возьмем его с двух сторон, — сказал Холодовский. — Параллельным монтажом. Это мысль Гура. Между прочим, он нашел ее в пространстве. Он любил думать, вися в пространстве. Там он набрел на лучшие свои фантазии.
— Почему фантазии?
— Он прогносеолог — борец с отсутствующими звеньями. Hayка проходит путь шаг за шагом. Прогносеология совершает прыжки. И вот он может висеть в пространстве целыми часами и думать, пока хватает ресурсов. Только сейчас у нас нет свободного времени.
— А о чем думаете вы?
— Моя специальность — раум-физика. Только об этом и стоит думать, Теория запаха в вакууме — неплохой вклад в раум-физику. Для чего еще стоит жить?
— Для любви, — сказал Кедрин, потому что он подумал: для любви.
Холодовский коротко усмехнулся.
— Любить надо физику. Вообще — свое дело. «Ну, конечно, и это тоже, — подумал Кедрин. — Но что нужно Холодовскому?»
Холодовский взглянул на него и усмехнулся.
— Ты прав, мне что-то нужно. Вернее, не мне. Все-таки было очень хорошо получить твою помощь при расчете аппаратуры предупреждения. Ты сможешь помочь Дугласу в конструировании?
— Конечно, — сказал Кедрин. — Только без «Элмо» я не очень привык.
— Кое-какие машины у нас ведь есть.
— Что ж, это лучше, чем ничего.
— Так вот, сейчас смена собирается в кают-компании, а мы потом решили встретиться у Гура. Уйти в свободный полет. Так он называет это. Мышление как будто бы без определенной цели, но на самом деле самыми неожиданными путями приводящее к нужному результату.
— Это интересно — свободный полет…
— Так вот, мы ждем, что ты через час зайдешь.
— Не поздно?
— Нет, у нас свой режим. Мы называемся — Особое звено. Вот такие вопросы, вроде запаха, обычно достаются нам.
— Значит, вы не работаете на монтаже?
— Почему же? Как и все…
— Тогда вам приходится работать больше всех.
— Что может быть лучше — знать, что ты отдаешь больше других?
— Это правильно, — сказал Кедрин.
Холодовский вышел, и Кедрин вскочил на ноги. Вечер в кают-компании. А он сидит в каюте и думает неизвестно о чем.
Он вышел в коридор. В нем был фиолетовый сумрак позднего вечера. Но чем дальше от каюты уходил Кедрин, тем становилось ясней. Около кают-компании царил ранний вечер. А в соседнем коридоре, куда он по ошибке заглянул, царила ночь, люди отдыхали в своих каютах; и, наверное, как и на Земле, только наиболее одержимые поиском, те, у кого решение было уже близко-близко, оставались в своих лабораториях, и для них смена суточных циклов превращалась в пустой звук. Правда, с завтрашнего дня, когда будет заложен длинный корабль, работать придется в полтора раза больше, чем обычно, и лабораторные проблемы будут отложены — замрут приборы, останутся в сосудах реактивы, в кабинетах и студиях замрут недописанные книги, полотна, незаконченные скульптуры — все будут заняты на монтаже длинного корабля, который должен спасти людей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});