Был ясный и тёплый весенний вечер...
МИНДАЛЬНЫЕ ПИРОЖНЫЕ
Подпрыгнув на выбоине, машина въехала во двор.
Сбоку, у кирпичной стены брандмауэра стояли автомобили. Здесь, пытаясь попасть в открытую дверцу, покачивался возле "Вольвы" пьяный мужик в коричневой кожаной куртке.
– Ещё один в клиенты к нам наладился... – вздохнула Ольга. – И куда такому пьяному за руль?
– А чего? – без улыбки ответил водитель. – Парень из крутых будет. Таким только в машину забраться, а дальше прямо едут. Даже на поворотах не сворачивают!
Обогнув помойку с полузасыпанными мусором грязно-синими бачками, "скорая помощь" остановилась у двухэтажного, пристроенного к брандмауэру зданьица.
– Здесь остановиться? – спросил водитель.
– Попробуем здесь... – Ольга оглянула тускло освещённый светом белой ночи двор.
У глухой стены росло два тополя, и сероватой плесенью облетающего с них пуха затягивало выщерблины в асфальте, ступеньки крылечка...
Вместе, с медсестрой Зоей Ольга поднялась на второй этаж. На лестничной площадке пахло мочой, кошками. На ступеньках лестницы белели предвыборные рекламки. Рекламки тоже были затянуты плесенью тополиного пуха.
– Мы в эту квартиру звоним? – спросила Зоя.
– Здесь же написано двадцать четыре... – ответила Ольга и снова, резко, три раза подряд нажала на кнопку звонка.
Наконец за дверью послышались шаркающие шаги, загремели засовы, дверь распахнулась.
– Извините... – сказала старушка. – Мне соседка кричала, чтобы я открыла, но я не услышала...
– Куда идти? – спросила Ольга,
– Туда... По коридору.
Это была убогая питерская коммуналка.
Ремонта здесь не делали уже не один десяток лет. Отклеившиеся у потолка обои свисали вниз уродливыми струпьями, словно в пещере. Весь коридор освещался только лампочкой бра, тускло мерцающей над настенным телефоном.
Зато в комнате, куда вошла Ольга, было светло и чисто. В одном углу стоял старенький холодильник ЗИЛ, в другом – на тумбочке, прикрытой кружевной салфеткой, – чёрно-белый телевизор. На круглом столе посреди комнаты стояла вазочка с похожими на самодельные лепёшки пряниками, тоже прикрытая салфеткой.
Ещё в комнате было два шкафа, один платяной, а другой с посудой. Над этим шкафом висела на стене большая фотография. С фотографии смотрели на Ольгу парень и девушка – оба в военной форме.
На кровати, разрушая стерильную чистоту здешней нищеты, лежал пожилой мужчина с посеревшим лицом.
Возле него суетилась сухонькая пожилая женщина, в которой Ольга с большим трудом угадала красавицу с фотографии.
– Проходите, проходите, доктор! – обрадовалась женщина. – Не знаю, что ещё делать. Совсем мужику худо. Прямо на глазах губы зеленеют...
– Что ели? – наклонившись над больным, спросила Ольга.
– Дак вроде ничего особенного... – ответила хозяйка. – Только вот к чаю пирожные испекла. Он две штуки и съел всего.
– А вы ели?
– Нет... Я ему испекла. Его любимые. Миндальные...
– Зоя... – сказала Ольга медсестре. – Будем промывание делать, а потом в больницу повезём. Отравление...
С помощью хозяйки они усадили мужчину на кровати, заставили его заглотнуть трубку и начали лить воду.
– Чем же он отравился-то так, доктор? – сокрушённо спросила женщина. – Вроде, ведь ничего не ел худого...
– А как вы пирожные пекли? – опросила Ольга. – Продукты свежие были?
– Свежие, доктор, свежие... – ответила хозяйка. – Сегодня, как сходили за Путина проголосовать, и купили. И яйца, и муку, и масло. А миндаль из запасов у нас... Нам на пятидесятилетие Победы пайки выдавали. Там в наборах и орехи были.
Воронка, в которую медсестра заливала воду, дернулась в её руках и вода плеснулась на пол.
– Бабушка... – проговорила Зоя. – Вы что же, одиннадцать лет эти орехи хранили?!
– Так не выбрасывать же... – растерянно ответила хозяйка. – Чего с ними станет? А пирожные хорошие получились... Попробуйте...
– Спасибо! – раздражённо сказала Ольга. – Это вы, ветераны, закалённые. А мы сразу загнёмся. Даже "неотлогу" не успеете вызвать. Вы уж, пожалуйста, не экспериментируйте больше. Выкинуть надо эту стряпню...
– Да как же так-то? – огорчилась хозяйка. – Столько яиц. Столько масла тут. И всё свежее... Сегодня брали...
– Выкиньте... – жёстко сказала Ольга.
Она настояла, чтобы хозяйка прямо при ней сложила пирожные в коробку и отнесла на помойку. Пока Зоя помогала старику устроиться в машине, Ольга не спускала глаз с экономной хозяйки. Вот та подошла к мусорным бачкам, отгребла ногою в сторону мусор и поставила свою коробку на асфальт.
– Да он уже уехал давно... – пытаясь проследить Ольгин взгляд, сказал водитель.
– Кто уехал?! – не поняла Ольга.
– Ну, пьянчуга этот, на "Вольве". Только крыло и помял, когда в подворотню заезжал. Куда повезём больного?
– На Будапештскую... – ответила Ольга. – Обычное пищевое отравление.
– На Будапештскую так на Будапештскую... – сказал водитель и машина, огибая мусорные бачки, медленно двинулась к темноте подворотни. Свет фар на мгновение выхватил из белоночных сумерек лицо старушки, застывшей у мусорных бачков. Она смотрела на машину, увозящую в больницу её мужа... Лицо старушки было растерянным и каким-то жалким.
Продолжение этой истории Ольга услышала через три дня.
Врач из бригады, сменявшей их, рассказал, что в прошлую смену, как раз после выборов, ездил на вызов по тому же адресу, с которого Ольгина бригада увезла отравившегося старика.
– Что там ещё случилось?
– Отравление... – усмехнулся врач. – Миндальными пирожными божьи одуванчики полакомились.
– О, Господи... – сказала Ольга. – Она же при мне собрала эти пирожные и на помойку вынесла.
– Значит, передумала... – вздохнул врач. – Жалко стало выбрасывать. В общем, она назад их принесла. Сама поела и соседку угостила. Соседку, слава Богу, мы успели откачать.
– Ну, что это за народ, а?! – жалобно сказала Ольга. – Ведь я же человеческим языком объяснила ей, чтобы она выбросила эти пирожные!
– Да какой это народ... – поморщился врач. – Правильно называют его – электорат!
– Может и электорат... – вздохнула Ольга. – Только всё равно жалко...
– Жалко... – согласился сменщик.
ЧТОБЫ УМЕРЕТЬ В СВОЕЙ ПОСТЕЛИ
Михаилу предложили подшиться.
Была у него слабость – выпить любил, и удержу в выпивке знать не хотел. Вот ему и предложили такое на работе...
Михаил подумал и согласился...
А куда денешься, если начальство просит?
Да и не нужно было никуда ходить, доктор сам в пятницу должен был на завод прийти...
Два дня Михаил ходил, задумавшись, а в четверг совсем помрачнел, ни с кем – ни с женой, ни с дочерью – не говорил, сидел на кухне у стола и барабанил пальцами.
– Миша! – не выдержала жена Вера. – Ну что ты в самом деле? Чего ты боишься? Что человеком станешь?!
Только посмотрел на неё Михаил тяжело, но ничего не сказал. Лёг в постель на спину и так и пролежал до утра с открытыми глазами. Молча ушёл на работу, а вечером вернулся совсем пьяный... Упал у порога, а из кармана бутылочка с красной головкой выкатилась.
Жена подняла пузырек "Красной шапочки" и прошла на кухню, села там, у стола, и заплакала.
– Не расстраивайся, мама! – сказала ей дочка. – Ну, его! Очень надо расстраиваться... Мы его в проработку возьмём и сделаем из него человека. Никуда не денется, подошьётся...
– Я не об этом плачу... – вытирая слезы, сказала Вера. – Если так мучиться, то и не надо подшиваться... Он ведь руки на себя наложит от горя...
– Уже наложил! – прохрипел из коридора Михаил.
– Чего ты, папа, бормочешь такое? – спросила дочка. – Ты просто выпил, а говоришь, сам не знаешь чего...
– Ничего я не говорю... – Михаил с трудом встал и, пошатываясь, прошёл на кухню. – Подшился я сегодня, мать... Всей бригадой подшились, как начальство велело. А потом вышли из проходной и "Красной шапочки" на все деньги взяли... Чтобы все сразу значит...