грех, нет бы помолчать да разговор перевести, пуще прежнего заинтересовалась. Ну разве можно такие темы с малознакомым человеком обсуждать?!
- Значит, Вы вдовец, - госпожа Абрамова взмахнула веером, выдавив короткий трагический вздох, призванный заменить все приличествующие минуте слова соболезнования, кои женщина терпеть не могла. – Позвольте узнать, что стало причиной столь скорбного события?
«Мадам, а не кажется ли Вам, что это не Вашего ума дело?» - Алексей кашлянул, подавляя рвущуюся с языка отповедь по поводу досужего любопытства и заменяя её на более приличествующее эпохе:
- Погибла в дорожном происшествии. Сбила карета.
- О, господи, - пискнула Лизонька, и её большие зелёные глаза заблестели от слёз. – Алексей Михайлович, примите наши самые искренние соболезнования!
- Благодарю, - Алексей встал, звучно щёлкнул каблуками и только сейчас отметил изумрудную зелень глаз барышни. Как Лика любила петь: «У беды глаза зелёные, не простят, не пощадят». Эта зеленоглазая, впрочем, беды не сулила, пока, по крайней мере.
Впрочем, излишняя наивность и оптимистичность была наказана тут же. Дверь в гостиную распахнулась, мало не слетев с петель, возмущённая до крайности Софья Витольдовна угрожающе приподнялась в кресле, готовая пустить кровь дерзостному нарушителю спокойствия, но влетевшая, словно камень из пращи, растрёпанная горничная бухнулась перед барыней на колени, обхватила голову руками и завыла так, что все известные плакальщицы дружно замолчали, с нескрываемой завистью глядя на конкурентку. У Алексея от девкиного воя голова разболелась, он с чуть заметной гримасой потёр переносицу, жалея, что проклятый этикет не позволяет по-простому заткнуть уши пальцами.
- Хватить орать! – рявкнула госпожа Абрамова так, что стёкла в окне испуганно задребезжали. – Сказывай толком, что приключилось?!
Горничная икнула, размазала по лицу слёзы, звучно бухнула лбом в пол и проскулила, то и дело срываясь на вой, добро, что приглушённый:
- Горе, матушка благодетельница, пришла беда незваная, нежданная, со сторон тёмных неведомых, господом богом и всеми архангелами проклинаемых…
- Ты мне тут песнь не заводи, толком говори, - осекла Софья Витольдовна вошедшую во вкус девицу, - чай, не на сцене и не в людской перед холопами рисуешься. Я тебя, дуру, куда отправляла? И где, спрашивается, Пётр Игнатьевич?!
- Ой, ба-а-арыня-я-я, - словно дождавшись отмашки невидимого суфлёра, взвыла горничная, вцепляясь в волосы и с силой раскачиваясь, - ой, бяда-то какая-я-я!!!
Лизонька побледнела, хотела было вскочить, да от волнения ноги подкосились, голос и тот подвёл, хотела крикнуть, а получилось лишь прошелестеть чуть слышно:
- Что с Петенькой? Жив ли?!
- Чего ему, малахольному, делается, - пробурчала госпожа Абрамова себе под нос, - крышкой гроба и то не уколотить, прости меня, господи, дуру грешную. А ты толком сказывай, что с молодым барином?
Глафира звучно шмыгнула носом, краем передника протёрла лицо и, переплетая растрепавшуюся косу, выдохнула:
- Дядюшка Петра Игнатьевича, Прохор Захарович, свою жёнку прирезал.
Софья Витольдовна с размаху села в кресло, больно ударившись бедром о подлокотник оного и даже не заметив:
- Ты чего мелешь, дура?!
Горничная размашисто перекрестилась, опять бухнувшись лбом об пол:
- Истинную правду, матушка, вот Вам крест. Самолично всё видела и слышала, а чего сама не видала, то Парашка ихняя обсказала.
- И чего тебе их горничная наплела?
- Сказала: барыня с утреца к завтраку не вышли…
- Так Дарья Васильевна никогда к завтраку не выходит, - фыркнула, постепенно успокаиваясь, госпожа Абрамова, - она же за полночь с полюбовниками своими по балам, театрам да прочим паркам-ярмаркам гуляет. Вот же семейство, прости господи, мужу впору скоро потолки разбирать, чтобы рогами развестистыми ни за что не цепляться. Уж сколько раз ему, ироду, говорено, а всё зря. Правду говорят: дурака учить – только портить, а этот дурень и учиться не желает.
- Тётушка, - Лиза отважно бросилась на защиту чести родственников жениха, но от неё лишь небрежно отмахнулись:
- Погоди, Лизавета, не до тебя пока. Ты, Глафира, не молчи, дальше рассказывай.
Горничная облизала пересохшие запылённые губы, таинственно округлила глаза и перешла на трагический шёпот:
- Так вот, барыня к завтраку не вышла, а барин страсть как хотел с ней о чём-то перемолвиться, а потому…
- О чём именно хотел поговорить Прохор Захарович со своей супругой? – спросил Алексей и чуть по губам себя с досады не хлопнул. Нет, правду говорят: следователь – это не профессия, а судьба. Чуть речь о преступлении зашла, как тут же все служебные привычки воскресли, словно только этого часа и ждали!
Девка повернулась к барину, опять размашисто перекрестилась:
- Не знаю, барин, про то мне не ведомо. И Парашка не знает, барин ей лишь приказал, чтобы она к барыне поднялась да к нему в кабинет её позвала.
«Значит, разговор планировался серьёзный и для ушей слуг не предназначенный», - машинально отметил Алексей.
Глафира опять замолчала, тяжело дыша и облизывая губы.
- Дальше давай, чего замолкла?! – прикрикнула Софья Витольдовна, прихлопнув рукой по подлокотнику, - до ночи нам тебя слушать прикажешь?!
- Парашка к барыне-то поднялась, в дверь стукнула, а дверь-то и приоткрылась…
«Дёрни за верёвочку, дверь и откроется», - вспомнились Алексею строки из тихо ненавидимой в детстве сказки «Красная шапочка», в которой он долго и упорно играл волка, хотя всегда мечтал быть охотником.
Чутьё следователя обнаружило одну маленькую, нуждающуюся в прояснении деталь, а потому Корсаров опять перебил горничную, спросив:
- А что, обычно Дарья Васильевна дверь в свои покои запирала?
Девка просияла, довольная тем, что смогла заинтересовать рассказом столичного гостя, а в некоторых вопросах оказалась даже осведомлённее его, всплеснула руками:
- А как же, барин, знамо дело, завсегда дверь на замок запирала, на два оборота, как спать отправлялась...
- Потому что полюбовник к ней через окно ходит, - ввернула госпожа Абрамова. – Об этом у нас в Семиозерске все осведомлены.
- Тётушка, - Лиза вскочила, разрумянившись от гнева и став удивительно красивой, - постыдились бы при Алексее Михайловиче напраслину на соседей возводить!
- Мала ещё, мне указывать, что да как делать надобно! – рыкнула на племянницу Софья Витольдовна и тут же, не переводя духа, ринулась на притихшую горничную. – Ну, чего опять замолкла, дура?! Заканчивай уже побасенку свою, а то, чует моё сердце, смерть придёт раньше, чем ты всё обскажешь!
Глафира поспешно бухнула лбом об пол, перекрестилась и зачастила, словно жить ей осталось минуты три, не более:
- Так вот, Парашка к барыне стукнулась, а дверь-то и