Читать интересную книгу Любовь и испанцы - Нина Эптон

В то время как в бедных и живописных кварталах столицы majos соблюдали традиционные испанские обычаи, высшие классы подражали французам, порождая манерных petits-maitres[60], или итальянцам с их cicisbeo[61]. Эти поклонники сопровождали замужних дам повсюду, очевидно, давая их мужьям возможность, в свою очередь, также заводить тайные любовные интрижки. Перенимались французские манеры, стиль одежды и косметические средства, из Парижа были позаимствованы балы-маскарады, которые архиепископ Толедский некоторое время запрещал. (Театральные представления были запрещены во многих городах: в Ка-лахорре в 1700 году, в Памплоне — в 1729-м, в Валенсии — в 1748-м и в Андалусии — в 1734-м.)

Оставались ли испанцы все еще ревнивыми? Преподобный Эдуард Кларк в 1760-м и 1761 годах писал, что «с тех самых времен, как на трон взошел дом Бурбонов, ревность тихо дремлет. Можно заметить, что, по мере того как манеры становятся более цивилизованными, эта неистовая страсть всегда теряет свою силу».

Английский офицер Джардин двадцатью годами позже заметил, что, «хотя супружеская ревность, кажется, уже вышла из моды, ее дух все еще жив среди влюбленных, и любовь до сих пор считается в Испании делом первостепенной важности». В том же году Генри Суинберн заявил, что «само упоминание рогов считается оскорблением, и от взгляда на них у мужчин закипает кровь. Поскольку по складу характера они, можно сказать, состоят из самых горючих ингредиентов и склонны к любви до такой степени, о которой не имеют представления обитатели более северных широт, обычай обнимать представительниц противоположного пола, который бытует среди многих иностранцев, воспламеняет испанцев до крайности. Они скорее позволят мужчине провести ночь в постели со своей женой или дочерью, чем потерпят, чтобы тех целовали, и действительно, я думаю, что сами дамы смотрят на эту милость как на некую прелюдию к другим, более серьезным занятиям».

Большинство авторов сходятся не только в вопросе об испанской горячности и страстности, но также и в утверждениях об отсутствии у женщин деликатности, которая, казалось бы, находится в необъяснимом контрасте с их пуританским воспитанием. Бургонь, французский полномочный посол при мадридском дворе, отмечает: «Я слышал, как они ведут между собой такие разговоры, какие допускают лишь очень немногие мужчины, не слишком щепетильные, на самых разнузданных пирушках, и слышал, как они поют самые непристойные песенки, какие только можно вообразить; меня неоднократно шокировали чудовищные рассказы некоторых светских дам. Я слышал, как они, не краснея, рассказывают о самых сокровенных деталях своих любовных похождений; и их очень удивляет, что слушатели обнаруживают при этом какое-то смущение... но благодаря этому здешние дамы не становятся ни более соблазнительными, ни более доступными для соблазнения». Бургонь считал, что такие манеры исчезнут «с приходом более утонченной цивилизации» и лучшего образования. Ведь в то время воспитанием молодых людей всех слоев общества занимались в основном слуги.

Немецкий путешественник Христиан Августус Фишер разделял эту точку зрения: «Испанские женщины очень далеки от деликатности в предметах такого рода. Горячее воображение и бурный темперамент мешают им понять, каким очарованием обладает и какие сладкие иллюзии способен внушить прекрасный пол благодаря своей деликатности. Поэтому самый несдержанный язык и самые сладострастные взгляды не способны вогнать их в краску. Они говорят на эти темы с чисто мужской свободой; их губы, глаза и уши одинаково чужды целомудрию, но гордость не дает им заходить дальше. Самые робкие и холодные из мужчин часто добиваются у них большего успеха, чем самый предприимчивый и страстный любовник».

Считалось, что испанские женщины сохраняют постоянство в своих увлечениях. Бургонь писал, что «страстная влюбленность, которую они вызывают и испытывают сами,— в отличие от всяческих безрассудств, что продолжаются недолго,— часто длится намного дольше обычного; и в этой стране пылких страстей я знал немало влюбленных, умерших от старости. Возможно, это очевидное противоречие объясняется угрызениями их религиозной совести? Разве совесть испанской женщины, уступчивая лишь настолько, чтобы дозволить ей один-единственный выбор в отступление от долга, не придет в ужас от множества измен? Я знавал многих женщин, предавшихся страсти, противной их понятиям о долге. Живя в окружении святых реликвий и монашеских клобуков, они связывают себя самыми бессмысленными обетами и выполняют их со всей тщательностью. Порывистость желаний приводит их к бесстыдству, и нередко мужчины получают авансы от этого пола, который природа предназначила не провоцировать, но принимать самим. Однако молодые женщины, хотя и ведут себя не слишком сдержанно, все же позволяют мужчинам значительно меньше, чем можно судить по их внешнему виду, и очень редко в таких случаях рассчитывают на брак».

Многих иностранцев поражала эта откровенная демонстрация красоты и непосредственности. Фишер находил, что испанские женщины «обладают характером энергичным и возвышенным, который способен увлечь вас, несмотря на все ваши разумные суждения и философию. Лицо испанской женщины несет на себе отпечаток чувственности. В ее изящных формах, величавой походке, звучном голосе, черных и блестящих глазах, живой жестикуляции — одним словом, во всем ее облике проявляется жар ее души». Он считал, что пушок на верхней губе испанок, заставляющий их прибегать к услугам velleras, то есть женщин, занимающихся выщипыванием волос, является признаком пылкости их характера.

«Священная нежность, связанная с религией, безусловно, открывает ее душу порывам любви. Любовь к святым, естественно, возбуждает в ней половое влечение, и поэтому сладострастное служение Богу, начиная с шестнадцатилетнего возраста, становится для нее самым важным в жизни занятием. Лишь с этой точки зрения можно объяснить противоречия в ее поведении. Разрываясь между религиозным долгом и чувственными наслаждениями, испанская женщина, видимо, ощущает постоянный конфликт между собственными совестью и характером. Отнюдь не редко можно увидеть, как красивая женщина вырывается из объятий любовника, чтобы преклонить колени перед Мадонной и, утешившись этим выражением религиозности, снова поспешить предаться наслаждению».

«Ни одна испанская женщина, какой бы распущенной она ни была,— писал Казанова,— не забудет прикрыть висящий в комнате образ Христа или Пресвятой Девы, прежде чем уступить желанию любовника». А куда же смотрела Святая Инквизиция? Она, как обычно, была сурова и неэффективна. «Чем более всего интересуется Святая Инквизиция?» — вопрошает Казанова. «Да всем,— сам же и отвечает он.— Она желает знать, не едите ли вы мясо в постные дни, не живут ли люди разного пола в одной комнате, спит ли женщина одна или с мужчиной, а если спит, то состоит ли с ним в законном браке; Инквизиция бросает женщин в тюрьму, если они не могут предъявить необходимые тому свидетельства. Если вы ужинаете наедине с дамой в отдельном кабинете мадридской таверны, официант будет бдительно следить за вами, чтобы удостовериться, что вы только едите и пьете — и ничего более. Несмотря на такое обилие предосторожностей, в столице процветает libertinage[62]».

Типичным проявлением отвращения испанца к женщинам, уступающим плотскому желанию — даже если в данном случае его вызывают глубокие чувства,— являются образы женщин в Disparates{115} Гойи. На одной гравюре гиппогриф[63] с ухмылкой взмывает в воздух; он уносит с собой мужчину, одетого в черное платье и держащего женщину в белом. Гиппогриф — это символ творческой деятельности. Женщина в белом отбивается; она не желает взлетать на крыльях духа. На другой гравюре белый жеребец ухватил зубами белое платье женщины и тянет ее за собой. На лице женщины — улыбка сладострастного экстаза.

«Мадрид,— писал другой немецкий путешественник,— крайне беден на развлечения, и их заменяют религиозность и родственная ей любовная страсть».

Смесь этих двух чувств можно обнаружить в испанском характере и по сей день. Один испанец рассказывал мне, что его товарищ во время гражданской войны 1936 года имел любовную связь с наваррской девушкой. Та заставляла возлюбленного опускаться в деревенской церкви на колени и вместе с ней молиться Мадонне, после чего они занимались любовью за алтарем!

Остроумие и находчивость испанских женщин, даже более, чем красота, делали их особенно привлекательными для мужчин. Как отмечал в своих Путешествиях Уааль ап Рис: «Не менее замечательны их женщины своею живостью и вежливостью, своей красотой и своим умом, которые делают их такими очаровательными и привлекательными, что страсть испанца доходит почти до поклонения. Нет такого риска, на который он не пойдет ради того, чтобы увидеть свою госпожу, и нет таких преград, которые она не преодолеет, лишь бы встретиться с ним. А после того как оба они поклянутся в верности друг другу, нет таких лишений, на которые они не пойдут, чтобы соблюсти свою клятву. Их представления о чести таковы, что даже галантность бывает у них в какой-то степени героической».