Читать интересную книгу Том пятый. Выпуск II - Агата Кристи

— Говорить?

— Да. Понимаешь, совершив злодеяние, убийца чувствует себя бесконечно одиноким. Ему хочется поделиться с кем-нибудь своей тайной — но это невозможно. А раз так — ему приходится довольствоваться общими разговорами об убийстве: всесторонне обсуждать его, выдвигать различные версии… На твоем месте, Чарлз, я бы искал именно такого человека. Поезжай снова к Леонидисам, поболтайся среди них, разговори каждого в отдельности. Конечно, это не так просто. Виновные или нет, они будут рады случаю поговорить с посторонним человеком, которому могут сказать многое из того, что не могут сказать друг другу. Но возможно, ты уловишь разницу. Человек, которому есть что скрывать, не позволит себе говорить в с е. Ребята из разведки знали это во время войны. Если тебя взяли в плен, ты можешь назвать свое имя, звание, номер своей части, но ничего больше. Люди, пытающиеся дать дополнительную ложную информацию, почти всегда выдавали себя. Заставь Леонидисов говорить, Чарлз, и следи внимательно: кто-то обмолвившись, может выдать себя.

Я передал отцу слова Софии о жестокости — о разных видах жестокости в этой семье. Отец заинтересовался.

— Да, — сказал он, — твоя девушка это верно подметила. В большинстве семей есть какой-то изъян, какая-то трещина в броне. Большинство людей может справиться с одной слабостью, но с двумя и разного рода справиться, как правило, не может. Интересная штука — наследственность! Возьмем, к примеру, жестокость де Хэвилэндов — и качество, которое можно назвать «нещепетильностью», свойственное Леонидисам. С де Хэвилэндами все в порядке, потому что они щепетильны, а с Леонидисами все в порядке, потому что пусть они и нещепетильны, но зато очень добры. Но вот появляется потомок, который наследует оба эти качества: жестокость и неразборчивость в средствах… Чуешь, куда я клоню?

Я уже думал об этом, только не этими словами. Отец продолжал:

— Но не буду морочить тебе голову вопросами наследственности. Все это не так легко и просто. Нет, мой мальчик, тебе следует отправиться в Суинли-Дин и заставить их говорить. Твоя София права в одном: и тебе, и ей нужна только правда. Ты должен докопаться до истины.

— И повнимательней с ребенком, — добавил отец, когда я уже выходил из кабинета.

— С Джозефиной? Ты имеешь в виду не посвящать ее в свои планы?

— Нет, не это. Я имею в виду — присматривай за ней. Мы не хотим, чтобы с ней что-нибудь случилось.

Я молча уставилась на отца.

— Ну-ну, Чарлз. Один из живущих в этом доме — хладнокровный убийца. А маленькая Джозефина, похоже, знает о происходящих в семействе событиях лучше всех. Она, безусловно, была осведомлена о делах Роджера — пусть ее вывод о растрате и оказался ошибочным. Но ее показания по поводу подслушанного абсолютно соответствуют истине. Да-да. Показания ребенка — всегда самые надежные показания. Им всегда можно доверять. Не в суде, конечно. Дети терпеть не могут прямых вопросов, они начинают мямлить или глядят тупыми глазами и говорят, что ничего не знают. Лучше всего, когда они похваляются, как похвалялась вчера перед тобой эта девочка. И таким образом из нее можно вытянуть очень многое. Главное — не задавать ей никаких вопросов. Притворись, что ты уверен в полной ее неосведомленности в домашних делах. Это раззадорит ее.

Отец помолчал и добавил:

— Но присматривай за ней. Она может знать несколько больше, чем требуется для полной ее безопасности.

Глава 13

Я отправился в «кривой домишко» (так я мысленно окрестил особняк Леонидисов) с легким чувством вины. Хоть я и рассказал инспектору Тавернеру о показаниях Джозефины относительно Роджера, но умолчал о ее заявлении насчет того, что Бренда и Лоуренс Браун состоят в любовной переписке.

Я пытался убедить себя: это чистой воды выдумка, верить которой нет никаких оснований. Но в действительности я просто чувствовал странное нежелание помогать сбору дополнительных улик против Бренды Леонидис. Мне было жаль бедную женщину, окруженную решительно настроенными против нее людьми. Если эти письма и существуют, несомненно Тавернер со своими мирмидонами их рано или поздно найдет. Мне же не нравилась роль человека, бросающего очередное подозрение на оказавшуюся в трудном положении женщину. Более того, она ведь торжественно поклялась мне: между ней и Лоуренсом ничего такого нет, и я был склонен больше верить ей, чем этому зловредному гномику Джозефине. И разве Бренда сама не сказала, что у Джозефины очень даже «все дома».

Я вспомнил умное выражение круглых блестящих глазок девочки и отогнал прочь неприятную мысль о том, что у Джозефины очень даже «все дома».

Я позвонил Софии и спросил, можно ли мне снова прийти к ним.

— Пожалуйста, Чарлз.

— Как у вас дела?

— Не знаю. Вроде все в порядке. Полицейские продолжают осматривать дом. Чего они ищут?

— Понятия не имею.

— Мы все начинаем нервничать. Приезжай поскорей. Я просто сойду с ума, если не поговорю с кем-нибудь.

Я сказал, что выхожу немедленно. Когда я подъехал к парадному входу дома, вокруг никого не было видно. Я заплатил таксисту, и машина уехала. Я заколебался, соображая, позвонить ли мне или войти без звонка. Дверь была открыта.

В это время за моей спиной раздался легкий шум. Я резко обернулся. В проеме живой изгороди стояла Джозефина и пристально смотрела на меня: лицо девочки было частично скрыто огромным яблоком.

Встретившись со мной взглядом, она отвернулась.

— Привет, Джозефина.

Ничего не ответив, девочка исчезла за изгородью. Я пересек дорожку и последовал за ней. Она сидела на неудобной деревянной скамье декоративного пруда, болтая ногами и сосредоточенно вгрызаясь в яблоко, поверх сферической розовой поверхности которого ее глаза наблюдали за мной мрачно и как будто враждебно.

— Я снова приехал, Джозефина, — сказал я.

Это было никудышное начало, но молчание Джозефины и ее немигающий взгляд несколько обескуражили меня.

Продемонстрировав великолепное стратегическое чутье, девочка продолжала молчать.

— Вкусное яблоко? — спросил я.

На этот раз Джозефина решила снизойти до ответа. Последний состоял из одного слова:

— Червивое.

— Жаль, — сказал я. — Я не люблю червивые яблоки.

— Никто не любит, — презрительно заметила Джозефина.

— Почему ты не ответила мне, когда я поздоровался?

— Не хотела.

— Почему?

Джозефина отняла яблоко от лица, дабы обеспечить большую четкость произношения.

— Вы пошли и нафискалили полиции.

— О! — Я несколько растерялся. — Ты имеешь в виду… О…

— О дяде Роджере.

— Но, Джозефина, уже все в порядке — поспешно заверил я ее. — Все в полном порядке. Полицейские знают, что он не сделал ничего плохого… Джозефина метнула на меня злобный взгляд.

— Как вы глупы!

— Но почему?

— Я беспокоюсь вовсе не о дяде Роджере. Просто следственную работу нельзя вести таким образом. Разве вы не знаете, что полицейским ничего нельзя рассказывать до самого последнего момента?

— О, понимаю, — сказал я. — Я виноват. Я действительно очень виноват. — Естественно. — И добавила укоризненно: — А я вам верила.

Я сказал, что виноват, в третий раз, и Джозефина как будто немного смягчилась. Она энергично куснула яблоко еще пару раз.

— Но полиция все равно выяснила бы это обстоятельство, — сказал я. — Ты… Я… Мы не смогли бы долго держать его в секрете.

— Вы имеете в виду скорое банкротство его фирмы?

Как всегда, Джозефина была прекрасно информирована.

— Да, думаю, дело кончится именно банкротством.

— Сегодня вечером состоится семейный совет по этому поводу, — сообщила Джозефина. — На нем будут присутствовать папа, мама, дядя Роджер и тетя Эдит. Тетя Эдит собирается отдать дяде Роджеру свои деньги — правда, она еще не получила наследства. А папа вряд ли станет помогать. Он говорит, если Роджер попал в переплет, то винить должен только себя самого. А мама и слышать не желает ни о какой помощи Роджеру, так как хочет, чтобы папа вложил деньги в ее «Эдит Томпсон». Вы знаете что-нибудь про Эдит Томпсон? Она была замужем, но не любила своего мужа, а любила молодого человека по имени Байуотерс, который однажды увязался за этим мужем после спектакля и ударил его ножом в спину.

Я еще раз подивился необычной направленности интересов и полноте познаний маленькой Джозефины, а также драматическому чутью, которое позволяло ей изложить все волнующие факты истории буквально в двух словах. — На словах-то все гладко получается, — сказала Джозефина. — Но думаю, спектакль провалится, как и «Иезавель». — Девочка вздохнула. — Интересно все-таки знать, почему псы не съели кисти ее рук.

— Джозефина, — сказал я. — Ты говорила, что знаешь почти наверняка, кто является убийцей?