— Сперва ружье! — прозвучал голос Миккеля из замочной скважины.
Плотник сидел в постели, подтянув колени к подбородку, и стучал зубами. Из лопнувшего пузыря растекалась по полу вода. За дверью Туа-Туа продолжала рыться в кармане. Рыболовные крючки… Грузила… Старые ключи… Табачная жвачка… Пробковый поплавок… А вот и табакерка в самом низу. Туа-Туа вытащила большой сложенный лист бумаги.
Плотник стоял на коленях в кровати. Мощное чиханье сотрясало его тело.
— Не дури, Миккель! — стонал он. — Табакерку давай, слышишь… не то… не то… я те…те… тебя палкой.
— Чихает, — сказал Миккель, глядя в замочную скважину. — Простудился, должно. Лег опять.
Он ощутил на шее горячее дыхание Туа-Туа.
— Ну что, нашла? Опять встает.
— Миккель, гляди! — зашептала Туа-Туа. — Скорей…
Она держала в руке исписанный лист бумаги и светила, чтобы Миккель мог прочитать.
Он выпрямился и поглядел на бумагу:
— Ну-ка, повыше свечу, Туа-Туа…
— «Дакс! — прочитал он. — Сим привет Вам, дакс, от Вашего друга, Пата О'Брайена…»
Миккель мгновенно забыл о медведе и замочной скважине.
— Он жив, Туа-Туа! Пат жив! — вскричал он, хватая письмо. — Шлет нам привет!.. Но как оно попало в плотников карман?
— Читай дальше, — торопила его Туа-Туа. — Потом узнаешь!
Миккель прочитал до конца. Глаза его блестели, рот приоткрылся.
— Ну что… что там написано? — Туа-Туа притопнула ногой от нетерпения.
— Что он уезжает, — бормотал Миккель. — Но еще вернется… Свети лучше, ничего не вижу… А зовутку чтобы мы сохранили. Слышишь, Туа-Туа? В знак того, что он вернется.
— Она у тебя? — прошептала Туа-Туа.
— В кармане. Понятно, Туа-Туа вернется? И отец тоже!.. Нашла табакерку? Сунь ее под дверь, пусть успокоится.
Дрожащими пальцами Миккель свернул письмо в комочек и затолкал себе в башмак.
— Пат жив, Туа-Туа! И отец жив, вот увидишь!.. Подала табакерку?.. Наплевать на медведя! Ур-ра-а-а!
Тем временем плотник встал с постели, путаясь в ночной рубахе. Расширившимися глазами он смотрел, как из-под двери появляется табакерка. Сердце у него колотилось, из носу текло.
— А… а медведь-то большой, Миккель? — жалобно спросил он.
Но ему никто не ответил. Миккель и Туа-Туа были уже в прихожей. Громко хлопнула наружная дверь.
Над лодочным сараем висела луна, блестящая, как золотая денежка.
На следующий день они осмотрели медвежьи следы.
— Ух ты, какой здоровенный! — сказала Туа-Туа.
— У него на задних лапах сапоги были, — установил Миккель. — Mа каблуках крест вырезан. Да, такого, должно быть, и серебряная пуля не взяла бы.
Глава девятнадцатая
БОГАТЕЙ СИНТОР ЛЕТИТ С ЛЕСТНИЦЫ
Я еще не рассказал, как выглядел богатей Синтор.
Сразу от колен начинался будто куль с мукой, перевязанный вверху черной веревкой. Откуда черная веревка?
А усы! Казалось, и усы, и брови, и волосы налеплены прямо на живот. Мудрено ли, что богатею Синтору приходилось протискиваться в двери боком.
Над усами торчал нос, маленький и загнутый кверху, словно крючок на вешалке. Ноги, подпиравшие мешок, были коротенькие и кривые от верховой езды, обуты в коричневые яловые сапоги.
А теперь — о горе.
Бранте Клев принадлежал Синтору. Но какой толк от горы? На земле можно сеять, на лугу скот пасти. А на камне? Синтор просто из себя выходил. Каждый месяц он поднимался на Бранте Клев, садился на тур и думал: «Что бы такое сделать?»
И вот однажды его осенило. Тур! Он ведь сызмальства слышал, что здесь похоронен викинг и с ним двенадцать сундуков золота, награбленного в Британии.
Правда, сведущие люди говорили, что это вовсе не могила, а каменный тур — примета, чтобы капитаны видели с залива, где Бранте Клев. Но Синтор верил в клад.
И богатей Малькольм Николаус Синтор сделал вдруг нечто совершенно небывалое: сбросил пальто и стал таскать камни. Да, да, тот самый Синтор, который палец о палец ударить ленился! Но тур был старый, весь зарос вереском. И, поработав с час, Синтор понял, что так не одна неделя понадобится, чтобы весь камень разобрать. «Болван! — сказал он себе. Что может быть проще: прислать сюда двоих работников, пусть взорвут, и все».
Синтор надел жилет, пальто, сел и принялся считать на пальцах. Ух ты, да он совсем богачом будет! Сколько еще овец сможет он купить! Пятьдесят? А может, и все сто?
У Синтора даже дух захватило. Или двести?
Но тут он вспомнил, что и тем сорока восьми овцам, которые у него уже есть, тесно в овчарне. Всю ночь напролет блеют, никому покоя не дают. Ясно: надо строить новую овчарню.
В этот миг Синтор открыл пошире левый глаз и увидел внизу постоялый двор, унылый, покосившийся, словно старый корабль на мели.
А надо вам сказать, что в тех местах существовал обычай: овчарни полагалось строить из старого леса. Люди считали, что это приносит счастье. Хорошо еще вырыть ямку под порогом и пустить в нее живую змею. Но самое главное, чтобы лес был старый. Богатей Синтор верил во все приметы. И вот он порешил: куплю-ка я эту развалину и снесу — овцам ведь все равно.
Спустя неделю сделка была заключена. Постоялый двор, принадлежавший до сих пор приходу, перешел к Синтору. За гроши, конечно. Стал бы он на овчарню большие деньги тратить!
А еще через три дня Синтор явился верхом на коне к постоялому двору и приказал:
— Освободить дом до первого мая, сносить буду!
Черную Розу он привязал к яблоне с дуплом, в котором хранилось сокровище Миккеля. Ни Синтор, ни его лошадь не подозревали, что в дупле лежит бутылка с десятью риксдалерами.
Сперва он зашел к бабушке Тювесон.
— Но где же мы будем жить, добрый господин? — заплакала бабушка.
— Какое мне дело! — ответил богатей Синтор.
— Куда мы денемся — я, мальчонка, собака, овечка? Неужто под открытым небом жить?
— А зачем? — сказал Синтор и чихнул: бабушка варила рыбный суп. — Коли уж некуда, пойдете в богадельню.
Богадельня помещалась на краю деревни в жалкой лачуге, наполненной крысами, тараканами и нищими стариками, которым некуда было податься.
Бабушка плакала. Богатей Синтор задержал дыхание и протиснулся боком в дверь. Он замахнулся палкой на глухо ворчащего Боббе и пошел вверх по лестнице, к плотнику. Грилле все еще был простужен и зол, после того как прогулялся на четвереньках от лодочного сарая до постоялого двора. Он сидел в облаке пара, обмотав шею тюленьей шкурой и погрузив ноги в ведро с горячей водой.
Богатей Синтор вошел без стука: станет он церемониться с бедняками!
— Освободить дом до… — начал он и запнулся: тюленья шкура заткнула ему рот.
— Вон! — взревел Грилле. — А есть дело ко мне, то вот дверь!.. Стучаться с той стороны!
— Ка-какая наглость! — бормотал Синтор, освобождаясь от шкуры.
Плотник протянул было руку к ружью, которое лежало на столе в ожидании чистки. Но ведь оно было не заряжено.
Тогда он встал, шагнул из ведра прямо к двери и спустил Синтора с лестницы.
— Вы… вы… еще пожалеете об этом! — вопил Синтор, поднимаясь с пола.
Его пальто лопнуло на спине. Куда делся правый сапог? Шапка свалилась. Боббе схватил ее и уволок в сарай.
Богатей Синтор допрыгал на одной ноге до лошади и уехал без шапки.
Миккель сидел на чердаке и смотрел в окошко, как Черная Роза трусит вверх по горе. На коленях у него лежал дневник. На последней странице было написано: «Первого мая… Хоть бы ты вернулся, отец! Пока дом не снесли».
Нет, уж очень коротко получилось. Миккель подумал, поплевал на карандаш и приписал: «По мне, так можешь шуметь на шканцах сколько угодно, вот тебе мое слово!
Миккель Миккельсон».
Глава двадцатая
КОГДА БРАНТЕ КЛЕВ РАСКОЛОЛСЯ НАДВОЕ
Миккель и Туа-Туа сидели за столом на кухне постоялого двора. Зима кончилась. Солнце взломало лед, чайки камнем падали на воду и взлетали с трепещущей рыбой в клюве. Верба покрылась почками. По Бранте Клеву бежали веселые ручейки.
Куда пропал Пат?
Бабушка ушла с утра к Синтору стричь овец, сказала, что будет вечером. Плотник полночи ловил рыбу и теперь крепко спал. Ульрика Прекрасношерстая паслась в лесу.
Боббе лежал в луче солнца на полу и сладко храпел.
Миккель прихлопнул муху и сказал:
— Через два дня придут дом сносить.
На столе между ними лежала зовутка.
— Дуй не дуй, никакого толку, — заметила Туа-Туа. — Все равно не ответит.
— А ты знаешь почему?
Туа-Туа отрицательно покачала головой.
— Потому что все это неправда, — мрачно произнес Миккель.
Туа-Туа обескураженно посмотрела на зеленый пластырь. Вот уже четыре месяца, как Пат налепил его. Через месяц пора… Нет, не может быть, чтобы Пат… Неужели ляписутапис тоже обман?