хватает написать. А у него духу хватает? Это же не боксерский ринг. Его же никто не обучал глухой защите от женщины… От Дарьи Петровны… От будущей тещи…
Он опустил глаза. Безобразно краснеет человек: и шея, и уши, и стриженый затылок — он догадывался, что у него и затылок краснеет.
— Стало быть, решили?
О боже, как долго! Что чувствовали осужденные на смерть, если вдруг не срабатывала гильотина?
— Да, решили, — утвердил он беспечным басом.
— И ты подарочки нам носишь? — спокойно спрашивала Дарья Петровна, добрая женщина.
Он увидел в ее глазах слезы, порывисто обнял ее, стыдясь своей недавней хитрости. Разве с этим приходят к матери? И разве так все это представлялось матери?
— Ей еще целый год учиться, — тихо и бессильно сказала она.
— Как у поэта: «И учит нас с тобой любовь, и не дает учиться»? — глупея от счастья, выпалил он.
— Трудно будет вам обоим. Вместе вдвое легче и во сто раз труднее. Вот и посчитай.
Она помолчала и тихо ушла в другую комнату.
Грустно. Как-то невесело все получается. Он снова взял телеграмму и попробовал представить лицо Аллы. На носу несколько веснушек. Он любил считать их вслух. Глаза серые. Волосы… Какую она выдумает прическу к свадьбе?
Встал, прошел на кухню. Сначала надо расстелить линолеум, чтобы он отлежался. Потом заделать под плинтусы. В квартире еще много работы.
— Дарья Петровна, когда подключат горячую воду?
— Обещают скоро, а когда — поди узнай…
— Кого там поторопить в конторе? Небось пьяница какой-нибудь сидит, смесители ворует…
— Уже торопили, — ответила Дарья Петровна из комнаты.
«Эт-ты, брат ты мой»… — вспомнил Глушко.
— Ладно.
— Саша, — Дарья Петровна вышла в плаще и с сумкой. — Ну как же это так… вдруг? Ведь надо приготовиться, пошить кое-что, закупить…
В голове у Глушко по этому вопросу была полная ясность. Необходимость что-то закупить или сшить не должна стать причиной затягивания сроков. Что касается денег — может быть, и это тревожит Дарью Петровну, — то еще до специализации он стал откладывать понемногу. Можно и занять.
— Я думаю, месяца на всё хватит, — рассудительно ответил он.
А когда Алла приедет, месячную программу можно ужать, сократить. Не играйте на нервах жениха!
Дарья Петровна в ответ только вздохнула.
— Ты подождешь меня? Я в магазин схожу.
— Нет, пойду.
Внизу он заглянул в почтовый ящик. Писем не было. Целую, Алла! Убедите жениха, что эти слова стали эпистолярным штампом!
День получился солнечным. А с утра еще досаждал вчерашний ветер, Глушко помахал рукой Дарье Петровне и зашагал вверх по Ленинской.
Труд облагораживает стажера.
После работы, если нечего делать,
я чувствую, что морально разлагаюсь
Зарубин снял с вешалки потрепанный пиджачок. Зная по опыту, как трудно доходят до Карпухина простые вещи, счел нужным вернуться к старой истории:
— Я не уверен, что о нашей драке не известили главного врача. А тот соответственно доложит облздравотделу, и но этой причине…
Великанов оторвался от своего конспекта и шумно вздохнул:
— Помолчал бы ты, тянучка. В сотый раз об одном и том же.
Карпухин, широко расхаживая по комнате, деловито возразил:
— А ты, Дима, оба моторчика сжег? Испортил, брат, себе характеристику. Не возьмут тебя теперь в крупное лечебное учреждение.
Зарубин насторожился, уставился на Виталия. Тот спокойно взял ножницы и занялся ногтями.
— Я никуда не собираюсь, чтобы тебе было известно, — ответил Дмитрий.
— …и вследствие этого, — подхватил Виталий, — у нас, дорогие коллеги, нет ни малейшей причины впадать в так называемую ажитацию! Я правильно развил твою мысль, Дима? — спросил он у растерявшегося Зарубина.
— Какое еще крупное лечебное учреждение? — встрял в разговор Глушко. — Он у себя в районе живет как у Христа за пазухой. Бывал я у него…
— У Христа — это что! — живо откликнулся Виталий. Вот кабы у богоматери…
Коля Великанов снова оторвался от тетрадки:
— Из тебя часто стал выпирать примитив, Виталий.
— Нет, дорогой Кока-Коля, — возразил Карпухин, поправив очки. — Иногда я чувствую себя человеком сложным, с хемингуэевскими айсбергами за пазухой… Тьфу ты, опять за пазухой, — перебил он себя.
— Мысль пишем, две в уме? — ехидно поинтересовался Николай.
Саша Глушко перевел разговор:
— Что-то Андрей не звонит.
Великанов захлопнул конспект, поднялся, прислонился к подоконнику и стал смотреть в зеленую воду аквариума. Кто-то включил радио, но Николай не обратил внимания.
— Ничего не будет, — твердо сказал он. — Облздрав уже влепил ему выговор.
— Хорошо, что он не темнил и все описал в протоколе вскрытия, — Саша задумчиво потер щеку.
Все повернулись к нему, словно он обязан был предложить какой-то выход, но Глушко пошел тяжело ступать по комнате, безнадежно молчаливый и серьезный.
— Ему надо бы зашить аппендикулярный разрез и пойти срединным, — несмело поделился своими соображениями Карпухин: чувствуя себя слабее товарищей, он избегал разговоров о хирургии.
— Совершенно верно, — поддержал Зарубин, усаживаясь за стол. Не так уж часто за этим столом говорили серьезные вещи. — Дело в том, что он диагностировал заворот через аппендикулярный разрез. Следовательно, дальнейшие его действия могут быть квалифицированы как преступная самонадеянность.
— Черт, и никого не вызвал на помощь!
— А кого звать?
— Терапевтов в операционную не затянешь.
— Что они понимают, терапевты?
— Мог бы вызвать бортхирурга, — продолжал Зарубин. — Басов всегда вылетает охотно. А практика изобилует подобными случаями, когда хирург обращается за помощью в областной город и зашивает рану до приезда старшего товарища.
— У него одно оправдание, — опять высказался Глушко, — его неопытность.
— По-моему, он не очень ухватился за этот шанс, — Великанов сделал последнюю затяжку, швырнул окурок в форточку.
— Старики, а что, если всем съездить к прокурору? — предложил Карпухин. Мысль была жидковата, он сам чувствовал, но что тут придумаешь?
— Или в облздрав, — поддержал кто-то.
Одни стали возражать, другие одобряли мысль Карпухина. Поднялся шум, пришлось выключить радио. Самозванные председатели, узурпаторы и выскочки стучали по графину, призывали к порядку. Наконец бас Глушко одолел неразбериху:
— Давайте посоветуемся с Митрофаном Яковлевичем.
И все сразу согласились. Шум утих. Великанов открыл свой конспект — завтра он ассистирует на резекции желудка. Глушко побарабанил по столу и вдруг спросил:
— Ребята, кто мне даст денег? Только сумма нужна круглая.
Карпухин счел нужным вывернуть карманы.
— Пуст мой гомонок. Я влачил жалкое полутораставочное существование. С хозяйкой еще не расплатился, хоть и дул все время на полторы катушки.
Дима полез в чемодан и небрежным жестом бросил на стол пятьдесят рублей. Великанов поднялся, подошел к вешалке, где висели его брюки.
— Коля, — предупредил Сашка, — от тебя не возьму: скоро ты обанкротишься на разводе.
— Трешку дам безболезненно.
— Иди