Читать интересную книгу Взрыв - Илья Дворкин

Они работали до вечера, не обмолвившись ни словом. Санька от старания высовывал язык, и ему не надо было больше ничего — только вот так сидеть на обкатанных круглых голышах и водить тугой кистью по красному борту, мягко и неторопливо, как Сергей Иваныч.

 

Лодка получилась как игрушка. Голубые борта лоснились. Узкая красная полоска подчеркивала стремительные обводы. Только названия пока не было. На всех лодках, толпящихся у причала в устье речки, красовались надписи: «Надежда», «Мария», «Ласточка», даже «Букет Абхазии» на неказистой плоскодонке Жорки Тумбулиди.

Подходили рыбаки, неопределенно хмыкали, колупали ногтем новенькие борта. Санька ревниво следил за их лицами, но обветренные, темные, как каленые орехи, они ничего не выражали. Нахальный Жорка походил вокруг, потом спросил:

— Не утонет?

И захихикал. Сергей Иваныч, насвистывая, вытирал руки и даже не обернулся. А Санька сжал кулаки и, густо покраснев, пошел на Жорку.

— Катись-ка в свое корыто! Оно затонуло у причала.

— Это еще что за воша? — обиделся Жорка и щелкнул Саньку по носу.

Сергей Иваныч обернулся и спокойно посмотрел на него. Жорка сразу сник, засуетился и ушел, что-то бормоча.

— Не петушись, старик, — сказал Сергей Иваныч и взъерошил Саньке волосы, — пренебреги.

Бабушка часто гладила Саньку по голове. Обычно он увертывался, вечно торопясь по разным неотложным своим делам. Рука у Сергея Иваныча была шершавая и тяжелая, но от этой неумелой ласки Санька весь напрягся и вытянулся как струна, и неожиданно, будто в первый раз, увидел резкую синь моря, остро пахнущего солью, расплавленную каплю солнца, веселые слепящие блики на ленивых волнах и весь мир — сияющий и радостный.

— Дядя Сережа, а как мы ее назовем? — спросил он.

Сергей Иванович прикурил от окурка новую сигарету, глубоко затянулся, потом сказал:

— Мы назовем ее «Вега».

— А что это такое?

— Это звезда. Это голубая звезда, она самая яркая, — ответил Сергей Иваныч.

В море уходили каждый день. Бывало по-разному — частенько возвращались без рыбы, но иногда ее было столько, что бабушка одаривала всех соседей. Соседи не соглашались брать бесплатно, но Сергей Иваныч о деньгах не хотел слышать. Он говорил:

— Пока у меня есть

Бабушка немножко ревновала, но она видела, что Саньке хорошо с новым соседом, и не противилась.

Особенно славно бывало по вечерам. Мохнатые низкие звезды шевелились на небе, как золотые пауки. А Сергей Иваныч говорил тихо, будто про себя, иногда надолго замолкая. Закуривал очередную сигарету, огонек выхватывал из темноты закрытые глаза и широкий, раздвоенный подбородок. Санька сидел затаившись и видел далекие порты, пылающие электрическими кострами низко у самой воды, и плоские оранжевые острова. Почему-то обязательно оранжевые.

 

Утренние сборы стали обычными для Саньки. В тот день он, как всегда, сунул в сумку кусок сыра сулгуни и мягкую лепешку — лаваш. Поверх тельняшки натянул старую фланелевую куртку.

Крыльцо было влажным от росы — седым. Через минуту послышался прокуренный кашель Сергея Иваныча, и он показался на соседнем крыльце с плоским фанерным чемоданчиком в руке.

Срезая угол, через пустырь пошли к причалу. Пока Сергей Иваныч возился с замком, Санька принес из сарайчика весла.

Кое-где уже виднелись рыбаки, прикуривали друг у друга, перекликались.

Гулкие утренние звуки носились над водой. Санька мягко оттолкнул лодку, прыгнул на носовую банку.

Сейчас же течение подхватило их и понесло. Устье речки было стеклянно-выпукло. Санька опустил руку за борт и почувствовал обжигающий холод ледниковой воды. Даже в июльскую жару речка не прогревалась. Несколько раз лодку сильно тряхнуло на бурунах, там, где течение сталкивалось с морским накатом.

Холод вкрадчиво пробрался в рукава, за ворот. Стало зябко.

Сергей Иваныч мерно греб. Санька поднял решетчатый настил — пайол и стал вычерпывать воду. Вода крепко пахла солью и рыбой. Над морем поднималось парное тепло, а далеко на востоке наметилась будущая заря.

От частых движений мышцы, сжатые холодом, помягчели, тепло медленно перелилось в руки. Санька опустил пайол, сел на нос и вытянул занемевшие, в ледяных иголочках, ноги.

Море было гладкое, без единой морщинки, каким оно иногда бывает в короткие предрассветные минуты.

Санька сидел спиной к Сергею Иванычу, слышал, как он негромко напевает что-то свое, и от этого было покойно и хорошо.

Бледный купол поднимался все выше. Санька завороженно, не отрываясь, вглядывался туда, где неторопливо рождался новый день. Всякий раз это изумляло его. Наконец у самого горизонта нестерпимым расплавленным светом брызнула огненная полоска. Санька зажмурился, а когда открыл глаза, в море уже плавал горячий бок солнца.

Санька обернулся. Сергей Иваныч ласково подмигнул ему. Санька облизнул соленые губы и неудержимо заулыбался.

Плоские курчавые горы вытянулись у берега, как великанские могильные холмы. А за ними игольчато поблескивали дальние снеговые вершины.

Солнце поднималось все выше, тень отодвигалась, и белые кубики домов вспыхивали один за другим, похожие на кубики рафинада. В этих домах еще спали люди. Дома становились все меньше, а потом и совсем исчезли, скрытые маячной косой.

Сергей Иваныч вынул из уключин весла и открыл чемоданчик со снастями. Санька взял свою. Называли ее по-разному, кто как хотел, — самодур, ставка, просто шнур.

Двадцать никелированных блестящих крючков, каждый с пестрым перышком, привязанным красной ниткой, скользнули в воду на глубину тридцать — сорок метров. Намотав на палец толстую капроновую леску, надо было все время поднимать и опускать руку — «цимбалить».

Санька и Сергей Иваныч цимбалили довольно долго, но все безрезультатно. Самодур оправдывал свое название. Солнце пекло вовсю; они разделись до трусов и махали руками, как ветряные мельницы.

Вдруг Санька почувствовал, как грузило остановилось, будто натолкнулось на что-то. Он не успел еще ничего сообразить, как оно стало медленно проваливаться, и тотчас леска рванулась, запрыгала, забилась. «Косяк», — подумал Санька, и, боясь спугнуть счастье, суеверно поплевал три раза.

— Ты чего плюешься? — спросил Сергей Иваныч.

— У меня косяк, — пересохшими губами прошептал Санька.

— Чего ж ты ждешь?

Торопливо перехватывая, Санька потащил леску вверх. На каждом крючке билась ставрида. Санька стоял, увешанный ими, как елка игрушками, и торопливо снимал добычу.

Упругие тела бились в ладони, будто маленькие сердца, попискивали, падали на дно и продолжали колотиться там.

У Сергея Иваныча тоже клюнуло.

Косяк, видно, был огромный. В охотничьем азарте они не заметили, как пролетело время. Все дно было устлано рыбой. Никогда еще они столько не ловили.

А потом все кончилось. Как отрезало. Ни поклевки.

Солнце было уже в зените. Для порядка они еще немножко попытали счастья и сели обедать.

Потом Сергей Иваныч поудобнее устроился на корме, повозился немного, накрыл лицо фуражкой и скоро стал похрапывать.

Санька лежал на носу, раскинув руки, и смотрел в небо. Оно было такое нестерпимо глубокое, что кружилась голова. Ему казалось, что он лежит на дне громадного плоского блюдца — маленькая, еле заметная черная точка. Совершенно реально он почувствовал, как стремительно уменьшается, тает в этой непостижимой глубине и вот-вот совсем исчезнет. Небо засасывало.

Он с трудом оторвался от него и взглянул на Сергея Иваныча. И сразу все стало на свои места. Санька снова поглядел вверх и увидел тонкий стремительный след реактивного самолета. И, подумав об одиноком летчике там, в страшной ледяной пустоте, почувствовал себя спокойно и устойчиво.

Он стал думать о Веге — далекой голубой звезде. Сергей Иваныч как-то показал ее Саньке. Она была такая невероятно далекая, чистая и совсем-совсем голубая. Все звезды желтые, а она голубая, мерцающая.

Санька вздохнул и осторожно потянул Сергея Иваныча за ногу. Пора было возвращаться. Санька стал собирать рыбу в корзину, а Сергей Иваныч умылся, окунул голову в море через борт, пофыркал, как морж, и налег на весла. Из-за гор темными рядами шли подозрительные тучи.

За мысом, метров на сто мористее, показалась лодка.

Санька иногда взглядывал на нее и снова принимался за работу.

Но когда они подошли поближе, он оставил работу и, уже не отрываясь, глядел на чужую лодку.

В лодке происходило что-то непонятное. Там было неладно.

Двое людей окунали в воду третьего с головой. Потом стало видно, что этот третий — женщина. Длинные светлые волосы гладко облепляли лицо, а руки цеплялись за борт.

— Резвятся дураки большие, — сказал Санька Сергею Иванычу, но тот не ответил, а почему-то нахмурился и выпятил нижнюю губу.

Один из парней держал женщину за плечо, другой отрывал от борта руки, и они ритмично окунали ее в воду.