Читать интересную книгу Северный пламень - Михаил Голденков

— слышалась то тут то там пьяная песнь…

«Хай нам добра будзе»… На заре озверелые и вдрызг пьяные победители ворвались в монастырь, где томились пленные.

— Сапеги моего брата, когда нас разбили, пленили, и в прошлом году казнили! — кричал виленский каноник Крыштоп Бяллозор. — Давай, Панове, казним и Михала Франциска тоже! Кровь за кровь!

— Смерть Сапеге! — орали пьяные шляхтичи…

«Пра усе забудзем?..» Шляхтичи вытащили Михала и Юрия Сапег и еще нескольких шляхтичей из монастыря во двор и без всякой пощады порубали саблями на куски, которые йотом три дня валялись в уличной грязи…

Местный католический священник, собрав группку крестьян, хоронил мертвые тела соотечественников, плакал, осеняя крестом бессмысленно сгинувших шляхтичей, молясь:

— Вечны адпачынак дай iм, Пане, а святло вечнае няхай iм свецiць. Няхай адпачываюць у супакоi вечным. Амэн…

Не видел этого кошмара Микола Кмитич, не видел Кароль Станислав, отправивший своих ратников на убой Сапег, не видел и Павел Потоцкий. Потоцкий с товарищем князем Козловским, отрядом рейтар и драгун еще в начале октября поехал совсем на другую войну — под Нарву в московитский лагерь, посланный в помощь к Петру по рекомендации Кароля Радзивилла и по личному распоряжению Фридриха Августа…

* * *

Пана Потоцкого было нынче не узнать: его шляхетский наряд заменил строгий офицерский камзол красного сукна

Панцирные гусары

со штабс-капитанским шарфом через плечо, на голове появилась маленькая треуголка с белым галуном и рыжий пышный парик. От пшеничных усов пана Павла не осталось и следа, изменились даже походка и манеры — вылитый англичанин. Так три друга, Кмитич, Кароль и Потоцкий, оказались ныне по разные стороны траншей, словно враги…

В армии Петра, сконцентрированной вокруг Нарвы, Потоцкий и князь Козловский встретили множество немецких офицеров и столь же пестрое воинство московского войска, костяк которого составляли все же русские новгородцы и псковитяне, а также финские валдайцы и карелы, смоленские литвины и совсем не знающие русского языка эрзяне и высоченные широкоплечие мордвины… Командование над всей этой ордой после долгих уговоров Петра принял-таки фельдмаршал Карл Евгений фон Круи. Увесистый кошелек с золотым и серебряным звоном монет сделал венгерско-французского герцога более сговорчивым.

Крепость Нарвы, фактически представлявшая собой сдвоенную крепость вместе с соседним Ивангородом, выглядела хуже, чем ожидали Потоцкий и Козловский изначально, ознакамливаясь с планом реконструкции 1686 года, планом, составленным выдающимся шведским инженером Эриком Дальбергом. Оно верно, лет пять-шесть назад укрепления Нарвы начали перестраивать согласно последним достижениям фортификации. Реконструкция бастионов проводилась строго по проекту… Просматривая план Дальберга, Потоцкий лишь завистливо качал головой.

— Нелегко будет штурмовать город, — говорил он Козловскому. Тот соглашался…

Но по прибытию к самой Нарве оказалось, что план Дальберга не был выполнен шведами до конца: поскольку денег в их казне хронически не хватало, то работы так и не закончили. Поэтому армии Петра I предстояло осаждать недостроенные бастионы. Тем не менее, что и немало удивило Потоцкого, осада шла вяло и безуспешно при большом дезертирстве и прочих потерях, как от боевых действий, так и от болезней.

Однажды ноябрьским дождливым серым и хмурым утром в офицерскую избицу, выкопанную в мерзлой земле траншеи и обнесенную еловыми бревнами, где над столом с планом города Нарвы склонили свои длинные парики герцог фон Круи, генерал Галларт, саксонский посланник Ланген и командир Преображенского полка Блюмберг, вошел Павел Потоцкий.

— Вызывали? — спросил он у фон Круи. Герцог поднял на русского князя опухшие глаза и кивнул:

— Так, вызывали, господин штабс-капитан. Вы же у нас русский, может, вы лучше поговорите с русскими солдатами?

— А что случилось? — недоуменно оглядел присутствующих Потоцкий. Ланген отвернулся, Блюмберг прятал глаза.

— К нам тут заходила целая делегация солдат-новгородцев, валдайцев и псковичей. Требуют, чтобы мы перешли на сторону Швеции. Тыкали в нос шведскими листовками. Им стало известно, что к Нарве быстро движется армия Карла о тридцати тысячах человек. Воевать, мерзавцы, не хотят. Хотя… где-то я их даже понимаю.

— Мушкеты нам в лоб наставили, мол, высылайте вперед парламентеров, чтобы сдаться и не воевать с Карлом, — произнес Галларт, — вот какие у нас солдаты, господин Потоцкий!

Потоцкий растерянно огляделся, не понимая, шутка ли это.

— И такие настроения у всех солдат? — спросил он.

— Нет, — Блюмберг замахал завитушками своего темного парика, надевая на голову треуголку, как бы давая понять, что уже уходит, — в нашем полку все примерно. В Семеновском тоже. Но в остальной армии… Солдаты бегут. Уже двадцать тысяч удрало, и продолжают бежать. А те, что остались, не хотят воевать. Они не видят смысла и пользы в этой войне.

— И что же вы им пообещали?

— Мы под нажимом обещали начать переговоры с Карлом о полной капитуляции, — опустил голову герцог фон Круи. Кажется, ему говорить об этом было крайне стыдно. — Но теперь мы хотим вас делегировать, чтобы узнать, что думают солдаты делать и как много все еще желает сдаться. Ведь это же скандал! Что мы скажем герру Питеру?

— Хорошенькую же вы миссию мне приготовили! — невесело усмехнулся Потоцкий, думая, что зря не послушал Кмитича. — Ну хорошо, я попытаюсь поговорить с новгородцами…

В светло-серых коротких зипунах и таких же серых картузах с опущенными ушами новгородцы сидели у костра, о чем-то бурно беседуя. Но при появлении парика и треуголки Потоцкого все тут же смолкли. На князя уставилось полтора десятка пар настороженных глаз.

— День добры, Панове! — поздоровался штабс-капитан. Он стоял напротив них в своем красном камзоле с наброшенной на плечи черной шубой, сжимая трость в руке, словно школяр перед столом учителя.

— День добрый, пан капитан, — как-то не добро смотрели солдаты на офицера, — с какими вестями? Переговорщиков к шведам уже выслали?

Обстрел Нарвы

— М-м-м, — Потоцкий смутился, он понял, что если сейчас скажет, что еще нет, не высланы, и начнет просто убеждать солдат воевать дальше, то незамедлительно получит прикладом по голове, благо фузеи этих пехотинцев аккуратно были составлены в пирамидку неподалеку от костра. К тому же от соседней траншеи подошло еще человек десять в красных камзолах и красных епанчах на плечах, в желтых шапках, отороченных также красным — Псковский полк. Новгородцы и псковитяне внимательно и настороженно сверлили взглядами несчастного штабс-капитана.

— Все делается. Парламентеров вскоре вышлем. Об… обговариваем условия сдачи, — пролепетал Потоцкий, не без опаски глядя, как его обступают солдаты в треухах с красной подкладкой. Простые грубые голубоглазые лица людей, лица недовольные, настороженные, злые… И это были не те лица, что согласно указу Петра должны иметь солдаты перед начальством — «со взглядом придурковатым и лихим, дабы не смущать командира умным своим видом».

«Только бы уйти отсюда! Боже! И нет никого из офицеров!» — лихорадочно думал Потоцкий, озираясь.

— А что там обсуждать? — выкрикнул какой-то солдат. — Вы, господин штабс-капитан, им как человек русский, нормальный объясните, что тут никто со шведами воевать не хочет. У нас торг с ними бойко шел, а что теперь?

— Верно!

Солдаты заговорили громко, одновременно, некоторые почти кричали, грозя кулаками в серый ноябрьский воздух…

— Это с царем мы воевать пойдем! Москва наш кровный враг. Дважды Новгород громила! — кричали одни.

— А с кем воевать? Со своими? Там, у шведов, наших уже половина от всей их армии чухонской! — вторили другие…

— Спадары солдаты! — выставил вперед ладони Потоцкий, бледнея. — Я вас убеждаю, что все будет добро! Никто ни с кем воевать не хочет! Я сейчас лично встречусь с герцогом фон Круи и скажу, чтобы предложение о капитуляции выслали шведскому королю немедля без всяких условий!

— Это верно! — враз просияли лица пехотинцев…

— Что делать? — спрашивал Потоцкий у герцога уже через двадцать минут.

— Тянуть время, — отвечал мрачный, как ноябрьская туча, фон Круи, — дурить их, тянуть время, ибо мы здесь исполняем свой профессиональный солдатский долг. Мы не имеем права сдаваться без разрешения царя Петра. Нас наняли, и мы должны служить как положено! Ничего не сообщать Шереметеву или царю. Ничего!

И уже по-немецки, стиснув зубы, герцог добавил: