Внутренний пробор, или индепт, доставлял количество хлопот просто невообразимое. Первые заботы Федера насчет того, как запустить к Аугусто «стрекоз»-шпионов, казались теперь детскими шалостями. Невозможность объяснить куаферам смысл какого-нибудь приказа (скажем, о запуске «испорченных» фагов, которые на следующем этапе пробора будут не уничтожены, а мутируют в микрокультуры, а из микрокультур впоследствии вырастут латентные зародыши, ожидающие сигнала) заставляла дробить приказы на мелкие части. Куаферы никак не могли к такому образу действий приспособиться — они вроде бы уже и плюнули на то, что ни черта в этом проборе не понимают, но каждый раз не удерживались и в удивлении выпучивали глаза. Все делалось не то что не так, а зачастую просто наперекор всем существующим правилам. Еще больше запутывала ситуацию необходимость позаботиться о безопасности людей в условиях давно нарушенных правил этой самой безопасности.
По этому поводу Федеру пришлось очень много времени потратить на споры с Антоном. Тот никак не принимал такого подхода — ради чего бы то ни было пренебрегать самым главным, безопасностью.
— Ты пойми, — втолковывал ему Федер. — Правила, такие, какие они есть, предназначены для людей, не понимающих конечной цели своей работы. Куаферы, сколько бы они себя ни били в грудь, часто не понимают, что они делают. А сейчас в особенности. В этом ни для кого ничего позорного нет — жизнь сложна. И поэтому, хочешь не хочешь, а правила соблюдать надо. Но правила эти несовершенны. Они избыточны и недостаточны одновременно. Они избыточны, потому что те, кто их составлял, хотели придать этим правилам запас прочности — чем опаснее занятие, тем строже должны быть правила безопасности. И они недостаточны — потому что тем, кто их составлял, трудно заранее предположить, что опасно, а что не опасно в конкретной ситуации. Поэтому профессионалы при необходимости могут эти самые правила безопасности либо ужесточать, либо отбрасывать. Если мы хорошо знаем правила, мы знаем, где они избыточны. Или знаем, что делать, когда мы их нарушили. Или знаем, когда их действительно можно нарушить.
Антон бесился от этих размышлений. «Я знаю, что кое-где вы правы, — кричал он в голос, — но такая правота гибельна! Я не могу согласиться с вами».
Но в конце концов — слабая душа — соглашался.
И куаферы чуть с ума не свихивались, выслушивая очередные, заведомо нелепые и убийственные приказы. И удивлялись, когда на самом деле ничего страшного с ними не происходило. «Или это самый гениальный пробор, или самый идиотский из всех, которые когда-либо были!» — говорили они. И в глубине души понимали, что скорее всего здесь первое. И в еще большей глубине гордились своим участием.
Куаферы стонали. Им никогда не приходилось работать с таким напряжением. Мало того, что им предстояло совершить чудо и исправлять последствия упущенных сроков; мало того, что они абсолютно не понимали, что делают, и потому постоянно находились под прессом страха смерти, — так еще и мамуты Аугусто Благородного нещадно на них давили.
Аугусто Благородный! Вот уж воистину все перевернулось в этом и без того перевернутом мире, где минус на минус дает не плюс, а двойной минус.
В согласии со стандартом тех времен официальные названия отличались ясностью и краткостью. Поэтому в силу противоречия неофициальный жаргон, наоборот, страдал малопонятными длиннотами и парадоксами. Например, мало кто называл основное лучевое оружие скварком, в обиходе он вдруг разрастался до труднопроизносимого «скваркохигг».
Аугусто числился именно так коротко в файлах криминальных ведомств, но от всех, с кем общался, требовал, чтобы его называли Аугусто Благородный.
Он, собака, постоянно вмешивался в пробор — вот что мешало. Он не говорил: «Ах, вот я сейчас вас всех тут же и убью, если вы не сделаете того-то и того-то!». Он говорил: «Я плачу» — и возразить было трудно.
В этом заключалась вся изощренность его пытки — он действительно платил. Он делал это еще до вмешательства космопола и продолжал делать после. Можно сказать, что его кредо было: «Все-таки я вас убью. Предварительно заплатив».
Куаферы жутко уставали. Но каждую ночь, какой бы сильной ни была усталость, они по нескольку часов готовились к общему бунту. Тихо, чтоб никто не услышал, они обсуждали планы, составляли списки людей Аугусто, собирали на них информацию. Планы все как один получались страшно рискованными, но это заговорщиков не пугало — они были уверены, что найдут способ справиться с бандитами без особенно серьезных потерь для себя.
Однажды кто-то, уже к середине ночи, вдруг предложил:
— А что, если нам попробовать свои методы?
Федер изо всех сил постарался, чтобы никто не заметил его озабоченность.
— Глупости, — сказал он как можно более небрежным и даже пренебрежительным тоном. — Вот на это самое сил у нас просто не хватит. Я уже просчитывал. Спроси Антона.
— Да, — подтвердил Антон, — мы просчитывали, и ничего не получилось.
И замолчал, потому что убедительно врать не умел.
Но пауза не успела затянуться до опасного состояния. Федер поспешил прервать ее разъяснениями.
— Тут, наверное, виноват я, — сказал он разведя руками. — Мы с матшефом по моему настоянию начали делать качественно новый пробор, детали которого — извините, парни, не могу сейчас объяснить почему, — нужно было всячески от вас же и скрывать, иначе вы бы сильно напортачили. Мы не рассчитывали — вот в этом самом и есть моя главная вина, — мы никак не рассчитывали, что вляпаемся в такую уголовщину. Нам нужно сделать не просто классный пробор, нам, парни, захотелось сделать его таким, чтобы все в конце концов ахнули. Просто невозможно сейчас вписать в него хоть что-нибудь, что может помочь нам в борьбе с мамутами Аугусто — не остается для этого ни времени, ни сил, ни просто даже возможности для такой коррекции. Так, Антон?
— Ну-у, в общем, — проблеял тот, — возможностей никаких действительно не остается. Придется все менять, а это и нам не под силу, и сразу будет замечено… противной стороной.
Куаферы разочарованно вздохнули — «наши методы», о которых почему-то никто сразу не вспомнил, могли существенно изменить расстановку сил. А так они вынуждены были действовать пусть на своем поле, но по правилам противника и соответственно изыскивать способы победить его его же оружием. Больше ничего в этом противостоянии им не светило.
8
Общими усилиями, постепенно план бунта стал вырисовываться, причем такой эффективный, что Федер начал было подумывать, уж не плюнуть ли на все эти свои интеллекторно-куаферские изыски и не взяться ли за дело способом дедовским, но надежным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});