этом году выдалась лютая. Мороз стоял такой, что плевок буквально замерзал на лету. В неотапливаемом подвале было жутко холодно, но мы и не думали прекращать наши тренировки. Три крохотные спиртовки давали немного света и практически не давали тепла, но мы не жаловались.
Всеми правдами и неправдами мы раздобыли две пары боксерских перчаток из мягкой козьей кожи, набитые конским волосом, с желтыми шнурками, и теперь спарринговали, отрабатывая тренерские задачи. Леха учился быстро, схватывая все на лету, но до нормального уровня ему было еще далеко. Ничего, зима долгая, успеем.
— А ты крути педали в голове, вот и буксовать перестанешь! Думать — это хорошо, но у тебя должны выработаться рефлексы. Большую часть схватки они будут думать за тебя!
— Дим, а давай отработаем атаку с ножом? Ну, зачем нам эти перчатки? Разве в настоящем бою кто-то их наденет?
Я рассердился.
— Во-первых, до настоящего боя еще дожить надо. Во-вторых, я не хочу тебя покалечить, и не хочу, чтобы ты случайно изувечил меня. Для этого и предназначены средства защиты: перчатки, каппа. В-третьих, нож не всегда будет у тебя под рукой, а вот кулаки — это твое природное оружие. Научись драться ими, старайся использовать все резервы своего тела, грызи зубами глотки, если придется, и тогда даже нож не пригодится, ты и так всех порвешь! Понял?
Леша заулыбался. Он вообще по характеру был весельчак и добряк, верил в светлое будущее и надеялся лично до него дожить. В первые дни наших занятий он явно не доверял моим знаниям, еще бы — его друг, с которым столько всего пережито, внезапно превратился в тренера и наставника. А с наставником сложно дружить, его нужно слушаться и доверять. Но с этим мы разобрались быстро. Несколько бросков через бедро, пара приемчиков — дело сделано, я в абсолютном авторитете. Но только в рамках тренировок.
— Все понял, все осознал!
Через час, когда, полностью физически вымотавшись, мы вытирались вафельными полотенцами, тут же укутываясь в теплые одежды, чтобы не простудиться на морозе, Леша спросил:
— Думаешь, меня возьмут?
Опять он про фронт. Эта идея неотступно сидела в голове Лехи с самого первого дня войны. Он рвался убивать врагов, мечтая отомстить, но не понимал, что сейчас он представляет собой скорее обузу, чем помощь. Здесь, в тылу на заводе он приносил ощутимо больше реальной пользы, чем если бы оказался на передовой. Но объяснять такие вещи было бесполезно, сердцу не прикажешь, а тыловую службу многие считали чем-то постыдным, годящимся только для женщин, инвалидов и детей. Мол, все настоящие мужчины обязаны воевать ТАМ. Те же, кто остались ЗДЕСЬ оказались сродни неполноценным.
Это ощущение собственной никчемности прошло у многих сквозь всю оставшуюся жизнь. Помню, читая в детстве «Эру милосердия», удивлялся, почему Жеглов с пеной у рта доказывал Шарапову и всем окружающим, что бороться с преступностью так же опасно и тяжело, как и ходить за линию фронта, вынося оттуда на собственных плечах вражеских языков. А Шарапов лишь тихо улыбался, не споря с Глебом… но почему-то казалось, он просто о чем-то недоговаривает… и лишь оказавшись тут, я все понял. Те из мужчин, кто не прошел войну, очутились как бы в отдельной касте, несмотря на все тыловые заслуги. Поэтому Михалыч и все члены нашей бригады раз за разом писали заявления с требованием отправить их на фронт, и раз за разом получали отказы от начальства. И все остальные рабочие писали, и им тоже отказывали. Они были нужны здесь, без них производство моментально остановилось бы!
— Не рефлексируй, просто делай, что умеешь.
А что я мог еще ему сказать? Разведчики — элита. Попасть в их число одновременно и сложно, и страшно. Именно их пошлют туда, откуда нет возврата. Но и в случае удачи, разведка меняет всю ситуацию на линии фронта.
Потом, когда мы закончили тренировку и шли домой, разговорились о книгах. Леша был заядлым любителем фантастики, я же больше предпочитал бессмертную классику.
— Как ты можешь не знать эти имена? — возмущался он. — Богданов, Замятин, Окунев, Заяцкий, Орловский, Валюсинский, Пан, Зозуля?
— Из фантастов я знаю Толстого, Беляева и Булгакова, — отмахнулся я. — Мне хватает! Читал «Аэлиту»? Вот это вещь! Построили коммунизм на отдельно взятом Марсе, и на Венере построим! Или «Роковые яйца» — вот где размах, масштаб, эпичность! Кавалеристы против страусов!
— Да что бы ты понимал в этом! — Леха чуть не плакал от моей тупости. Эх, жаль, что я не мог дать ему почитать книги более поздней эпохи. От ранних Стругацких он был бы в восторге.
— Казанцева хотя бы прочти! — ткнул в меня пальцем Леха. — «Пионерка» печатала его «Арктический мост», жаль, без финала. Вот где мощь! Глыба!
До широкой известности Александра Петровича Казанцева, как писателя, было еще далеко, в эти годы он лишь начинал делать первые шаги на литературном поприще, служа инженером саперного батальона, а после — начальником особой опергруппы военно-инженерного управления армии.
— Почитаю! — клятвенно пообещал я. — Когда он напишет «Клокочущую пустоту», тогда и почитаю, клянусь!
Вот только до этого момента оставался сорок один год. Леха понял, что я подшучиваю над ним, хотя и не сообразил, в чем именно, но все же возмущенно отмахнулся.
— Хотел тебе рассказать кое-что интересное, но теперь очень сомневаюсь, стоит ли это делать! — он отвернулся в сторону, растягивая интригу.
— Говори уж, конспиролог! — усмехнулся я, прекрасно прочитывая все его хитрости.
Но тут он меня удивил. Алексей резко повернулся и очень серьезно посмотрел мне в глаза, после чего спросил весьма напряженным тоном:
— Как ты думаешь, тут у нас в Челябинске много врагов?
— Каких еще врагов? — не понял я. — Шпаны и бандитов?
— Нет же, настоящих врагов! Фашистов!
— Да откуда им здесь взяться, — отмахнулся я. — Мы в глубоком тылу, какие фашисты, о чем ты…
Но Леша не отставал:
— Ну, может, не реальные фашисты. В смысле, не немцы, а наши… но