Читать интересную книгу Россия - Век ХХ-й (Книга 2) - Вадим Кожинов

"В первые месяцы войны ввиду неожиданности и внезапности (выделено мною.- В. К.) немецко-фашистского нападения Красная Армия оказалась вынужденной отступать". Только на рубеже 1941-1942 года, продолжал вождь, "настало время, когда Красная Армия получила возможность перейти в наступление... Теперь (то есть в феврале 1942-го - В. К.) уже нет у немцев того военного преимущества, которое они имели в первые месяцы войны в результате вероломного и внезапного нападения. Момент внезапности и неожиданности... израсходован полностью. Тем самым ликвидировано то неравенство (выделено мною.- В. К.) в условиях войны, которое было создано внезапностью... При этом следует отметить одно обстоятельство: стоило исчезнуть в арсенале немцев моменту внезапности, чтобы немецко-фашистская армия оказалась перед катастрофой... Инициатива теперь в наших руках и потуги разболтанной ржавой машины Гитлера не могут сдержать напор Красной Армии. Недалек тот день, когда... на всей Советской земле снова будут победно реять красные знамена"81.

Увы, всего лишь через десять недель после появления этого сталинского приказа, 8 мая 1942 года, враг начал в южной части фронта мощнейшее наступление, в результате которого к осени 1942 года фронт передвинулся на 600-800 км (!) к востоку и юго-востоку, достигнув нижнего течения Волги и Кавказского хребта (21 августа германский флаг был установлен на вершине Эльбруса...). И 28 июля 1942 года Сталину пришлось отдать совсем иной по смыслу и тону, поистине отчаянный приказ, известный под названием "Ни шагу назад!", где говорилось уже не о "победно реющих", а о "покрытых позором" знаменах...82 Однако и после этого приказа "позорное" отступление продолжалось...

Наши поражения, испытанные в 1942 году, не уступали поражениям 1941-го, а в определенных отношениях даже превосходили их - хотя ни о какой "внезапности" теперь уже не могла идти речь... А это означает, что причина поражений отнюдь не сводилась - вопреки утверждениям Сталина в его приказе от 23 февраля 1942-го и, позднее, Хрущева в его докладе 1956 года - к "внезапности" (хотя она, конечно, влияла на ход событий).

Суть дела заключалась в том, что враг, вбиравший в себя человеческие и материальные ресурсы почти всей Европы, "был,- по приведенному выше слову Федора Глинки о наполеоновской армии,- сильней..." Остановленная и отброшенная назад в ходе самоотверженной битвы за Москву в конце 1941 начале 1942 года германская армия, в частности, не только быстро восстановила, но и значительно увеличила свою численность и вооруженность боевой техникой: в июне 1941-го - 5,5 млн. человек, 4 200 танков, 43 000 орудий; летом 1942-го - 6,2 млн. человек, свыше 5 000 танков, 52 000 орудий83.

Есть все основания утверждать, что ко времени появления приказа "Ни шагу назад!" страна находилась в наиболее тяжелом положении за все время войны*. Имелась вполне реальная угроза прорыва врага за Волгу с последующей атакой с тыла на центральные области России - и в том числе Москву, захват врагом Северного Кавказа отрезал страну от основных источников нефти и т. п.

Из этого следует, что едва ли основательна широко распространившаяся и нередко крайне эмоционально преподносимая (начиная с хрущевского доклада) точка зрения, согласно которой поражения наших войск и их безудержное отступление вплоть до московских пригородов были обусловлены главным образом или даже исключительно внезапностью (объясняемой в свою очередь "слепотой" Сталина) нападения врага.

И, как уже сказано, эту точку зрения выдвинул именно Сталин, стремясь объяснить - и "оправдать" - тяжелейшие поражения первых месяцев войны, но впоследствии сталинская версия была обращена против него самого как главного виновника сей "внезапности", не сумевшего во время предвидеть нападение врага и подготовить к нему армию.

Между тем, исходя из факта сокрушительного германского наступления летом 1942 года, позволительно высказать убеждение, что, если бы даже Сталин и другие точно знали о долженствующем совершиться 22 июня 1941 года и сделали все возможное для подготовки отпора, это не могло бы принципиально изменить ход войны... Ибо враг "был сильней!.."

* * *

В высшей степени важно осознать, что сила врага определялась и той присущей ему мощной геополитической волей, о которой подробно говорилось выше,- между тем как нашим войскам и стране вообще в первое время была свойственна ослабляющая их волю раздвоенность. Это очень существенная и очень сложная проблема, но без ее освещения нельзя обойтись.

В предшествующей части этого сочинения7 было подробно сказано о совершавшемся с середины 1930-х годов преодолении "революционного" отрицания многовековой истории России и повороте к патриотической идеологии. Согласно уже цитированной работе одного из наиболее основательных нынешних исследователей истории второй половины 1930-х годов, М. М. Горинова, "в этот период происходит болезненная, мучительная трансформация "старого большевизма" в нечто иное... В области национально-государственного строительства реабилитируется сама идея государственности - идеология сильного государства сменяет традиционные марксистские представления... по всем линиям происходит естественный здоровый процесс восстановления, возрождения тканей русского (российского) имперского социума"84 и т. д.

В связи с этим стоит процитировать "Воспоминания солдата", принадлежащие знаменитому Гейнцу Гудериану. 3 октября 1941 года его танковая армия захватила Орел, и там состоялся разговор, явно произведший на германского военачальника очень сильное впечатление (цит. по смоленскому изданию 1998 года, с. 338): "О настроениях, господствовавших среди русского населения, можно было судить по высказываниям одного старого царского генерала, с которым мне пришлось в те дни беседовать в Орле. Он сказал: "Если бы вы пришли 20 лет назад (то есть в 1921-м.- В. К.), мы бы встретили вас с большим воодушевлением. Теперь же слишком поздно. Мы как раз теперь снова стали оживать... Теперь мы боремся за Россию, и в этом мы все едины"".

Восстановление государственности неизбежно означало определенное оттеснение партии, которая ранее была всеопределяющим средоточием власти. Это оттеснение конкретно проанализировано в недавнем исследовании О. В. Хлевнюка "Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы". В предвоенное время, подводит итог историк, нарастает "тенденция перемещения центра власти из Политбюро в Совнарком, которая была окончательно закреплена после назначения Сталина в мае 1941 г. председателем СНК... Как регулярно действующий орган политического руководства Политбюро фактически было ликвидировано, превратившись, в лучшем случае, в совещательную инстанцию при Сталине"85.

Разумеется, то, что совершалось на самой вершине власти, имело место и на других ее этажах. Партия - воплощение революционной власти - утрачивала свою прежнюю роль, и именно в этом, в частности, заключался подспудный смысл террора 1937-1938 годов, направленного прежде всего и главным образом против партии. Вот, например, подтверждающие этот тезис совершенно точные сведения о судьбах делегатов Съезда советских писателей 1934 года. Из 597 делегатов Съезда 356, то есть около 60%, были членами (или кандидатами в члены) ВКП(б) и ВЛКСМ, и из них подвергся репрессиям 181 человек,- то есть более половины (!). Между тем из беспартийных - 241 делегат - пострадали 47 человек, то есть менее чем один из пяти...86 Столь резкое количественное различие нельзя считать случайностью, и, в сущности, правы те, кто вообще трактуют "1937-ой год" как борьбу против партии с целью заменить ее порожденную Революцией власть "традиционной" по своему характеру государственной властью.

Кстати сказать, в цитируемых исследованиях М. М. Горинова и О. В. Хлевнюка напрасно не обращено пристальное внимание на сталинский доклад, произнесенный 10 марта 1939 года. Тот переход власти от партии к государству, о котором говорит О. В. Хлевнюк, может все же показаться "формальным" актом, однако в докладе Сталина утверждалось - хотя и не без известной уклончивости,- что в стране происходит именно восстановление государства в его прежнем, дореволюционном виде и смысле.

По-своему замечательно содержащееся в этом докладе рассуждение об известной книге Ленина "Государство и революция", написанной в августе-сентябре 1917 года, то есть накануне Октябрьского переворота. Поскольку высказанные в сталинском докладе представления о значении и роли государства явно имели очень мало общего с ленинскими, вождь счел необходимым заявить, что-де "Ленин собирался написать вторую часть "Государства и революции"... Не может быть сомнения, что Ленин имел в виду во второй части своей книги разработать и развить дальше теорию государства... Но смерть помешала ему (кстати сказать, до этой смерти оставалось тогда шесть с лишним лет! - В. К.) выполнить эту задачу. Но чего не успел сделать Ленин, должны сделать его ученики"87,- то есть прежде всего он, Сталин.