Симон смалодушничал.
- Знать его не знаю. Гуляя по саду, столкнулся я с этой подозрительной компанией.
Иксус сплюнул.
- Верно я говорил - не пропоет петух, а ты уже трижды предашь меня! Эх, Петр!
- А что Петр? - нервно и по-арамейски отозвался тот. - У нас за объявление себя царем знаешь что бывает?
Крест грустно оглядел своих сподвижников. Все смущенно отворачивались, Иксусу в глаза смотреть никто не спешил. В разговоры со слугами первосвященника, а тем более с римскими легионерами товарищи проповедника вступать тоже не решались. Волк овце всегда глотку перегрызет, чего ж блеять напрасно?
Иксус понял, что помощи ему ждать неоткуда, и опустил голову.
- Ваша взяла! - хмуро сказал он. - Чего уж там-ведите!
Вокруг него сгрудились легионеры и служители. Один из них уже записывал на пергаменте проступки Креста и его сподвижников.
- Хорош базарить!* - рявкнул один из гуляющих. Судя по голосу, он занимал чин не менее корникулярия. - В узилище выделываться будешь! Отметь, - приказал он. - При аресте оказывал сопротивление, речами своими пытался возбудить пьяную толпу и подстрекал ее к бунту!
* Да не галдите, сам знаю, что римляне так не говорили. Дается приблизительный перевод, близкий нам по звучанию.
Иксуса повели.
Иуда придвинул к себе кувшин с вином.
- Вот беда, - сказал он. - И поцеловать никого нельзя без особой опаски!
А над Гефсиманским садом летали сумасшедшие нетопыри и попискивали негромко. Кто бы вслушивался в этот писк! Но найдись такой, чтобы вслушался, непременно показалось бы ему:
- На крест! На крест! На крест!
Фома Дидим оглядел всех присутствующих белым бешеным глазом:
- Продали учителя? Чего молчите, человека на крест, может быть, повели, а вы о новом Исходе думаете?
Иуда поставил на стол две корзинки.
Одна корзинка была со смоквами весьма хорошими, каковы бывают смоквы ранние, а другая корзинка - со смоквами весьма худыми, которых по негодности и есть нельзя. Сунул рукою в одну из корзинок, да ошибся.
- Вот ужас-то, - сказал он, осознав ошибку. - Благохоты, никому верить нельзя!
А над Гефсиманским садом сгущались южные сумерки, тянуло свежим ветром с моря, пахло печеной бараниной, вином, кровью, имперским злым насилием, и еще доносился странный и непонятный для иудеев и римлян запах. Социализмом пахло, религиозным социализмом с человеческим лицом. А чего еще можно было ожидать от первого секретаря райкома партии, хлебнувшего шипучего вина горбачевской перестройки? Смешение материализма и веры в Бога порой дает поразительный результат.
Привычные понятия меняют свой прежний смысл. Арестованного националиста объявляют интернационалистом, демократа - казнокрадом, обжору - алкоголиком, коммуниста - индивидуалистом, истинного последователя древнегреческих философов объявляют предтечами ницшеанства, гегелизма, марксизма и ленинизма. Господи, сколько терминов существует! Слава богу, ни один из них не соответствует случайно сложившемуся положению вещей, это обычный терминизм, а никак не постижение сущности.
Найдутся люди, которые упрекнут автора в несправедливости оценок. Заранее соглашаясь, тем не менее автор вправе заметить, что человек может позволить себе определенную несправедливость в суждениях и оценках действительности. Эта маленькая субъективная несправедливость несколько смягчает несправедливость действительности, что окружает самого человека.
Глава одиннадцатая,
в ней рассуждается об искусстве, о художниках и времени, в котором они творили, а также говорится о еще одной встрече, на которые оказалась столь богатой Малая Азия
Нет, все же поговорка о том, что художник должен жить впроголодь, не верна в корне. В этом Степан Николаевич Гладышев убедился в первые же дни своего пребывания в школе Филарета Афинского.
Скульптором Филарет был посредственным. Все личности, которых он ваял, были удивительно похожи друг на друга, а еще больше походили на самого Филарета. Это сейчас, мы древних греков и римлян представляем себе атлетами навроде Геракла. Филарет бицепсами похвастаться не мог, да и красотою не особо блистал. Был он низкого роста, совершенно сед, небольшое морщинистое лицо его постоянно имело кислое выражение, словно завтракать каждое утро Филарет начинал с недозрелого зеленого лимона, а потом весь день после этого лимона не мог прийти в себя.
Но у Филарета были связи, и это решало все. Все в мире неизменно. Если внимательнее вглядываться в прошлое, можно сразу отметить, что во все времена в почете и на вершине славы находились бездарности и серые в творческом отношении люди, в то время как истинные таланты жили впроголодь и получали признание только посмертно.
Древняя Греция и не менее древний Рим приятными исключениями из общего правила не были. Такой бесталанный ваятель, как Филарет, находился на вершине славы, имел на обед все, что желал, хотя и не мог этим достаточно насладиться по причине застарелой язвы, а талантливый до гениальности Степан Гладышев, взявший себе творческий псевдоним Агафон Критский, вынужден был перебиваться на Дармовых апельсинах и финиках, а обедал он обычно лепешками, которые разламывал на куски и макал в дешевое оливковое масло. Попробуйте сами - и вы поймете, что в таких условиях трудно изваять что-то безусловно и бесспорно талантливое. Трудно проявить себя, если внешние причины этому препятствуют.
Но Агафон Критский верил, что со временем его имя станет достойным встать в один ряд с Фидием и другими греческими талантами, поэтому от Филарета он не уходил.
Как уже говорилось, у Филарета были связи. А связи во все времена имели решающее значение. Тот, кто обладал связями, всегда мог получить выгодный творческий заказ и, следовательно, добавить в свой рацион к апельсинам и финикам жареную баранину, тушенную по-македонски рыбу и даже дичь.
Поэтому, когда Филарет предложил ученику отправиться в Малую Азию, Агафон приуныл. Не о том он мечтал в Художественной школе имени Сурикова, тем более совсем об ином мечталось ему на спокойных песчаных берегах тихого Дона. Толку было в этой поездке! Агафон уже знал, что в тамошних краях запрещается изображать человека, а это означало, что особых заработков в Малой Азии не предвиделось. Деньги поступают от кого? От заказчиков они поступают, от клиентов. А если нельзя изображать сильных мира сего, а тем паче обнаженную натуру, то какой дурак станет платить деньги?
- Зато впечатлений наберешься! - утешал ученика Филарет. - А это для творчества самое главное. Ну что толку от того, что ты за деньги будешь ваять героев и богатеев? Ты, Агафон, должен проникнуться духом природы, должен изучить, какая красота и где ценится, разобраться, почему ценится. Вот я в свое время в Египте...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});