— Капитан сказал, что было бы лучше вам остаться в каюте, — произнес он виновато.
— Он рассчитывает, что я безвылазно просижу здесь три дня? — нахмурившись, поинтересовалась целительница. Ответ был очевиден, и она вновь подумала о том, что эта каюта больше напоминает тюрьму, чем комнату для гостей. — Но почему? Команда взбунтуется?
— Таков обычай, — ответил Сандер немного смущенно. — Пассажирки на фрегате всегда… э-э… проводят как можно больше времени в каюте. Раньше, кстати, вообще запрещалось брать на борт женщин.
Она знала об этом, но не подозревала, что все настолько серьезно.
— Причиной тому вовсе не команда, а сам фрегат, — продолжил матрос. — Между кораблем и капитаном… э-э… отношения ближе, чем между влюбленными. И фрегат… он — это не «он», а «она»… женщина.
— Капитан тебе за эти слова врежет, — тихонько проговорил Кузнечик, искоса поглядывая на матроса. Тот вздрогнул и осторожно потрогал синяк под глазом. — Точно врежет. Давайте лучше о чем-то другом поговорим!
— Так это что, он?.. — спросила Эсме, и Сандер тотчас завертел головой.
— Нет, боцман… когда я вернулся на борт и сказал, что не сумел доставить послание капитана, он мне и засветил от всей души. Он такой, но капитан в гневе намного страшнее… впрочем, я привык. Эсме, так вы поняли, что я сказал? Это важно. Она растерянно нахмурилась.
— То есть вы хотите сказать, что… фрегат ревнует? И свет померк.
Всего на один миг Эсме ослепла и оглохла, а в ее сознании эхом прокатился женский смех — очень жестокий смех. Целительница даже не успела испугаться, как все стало по-прежнему, и по лицам Сандера и Кузнечика Эсме поняла, что они знают о случившемся.
— Вот видите! Достаточно одного лишь присутствия женщины на борту, чтобы фрегат начал нервничать, а уж если женщина будет расхаживать по палубе, словно хозяйка… — матрос закатил глаза и не закончил фразу. — К тому же наш корабль отличается весьма крутым нравом. Не представляю другого человека, кроме капитана, который смог бы удержать ее в узде.
— Да, ваш капитан — весьма загадочная персона, — пробормотала Эсме. — Я не знаю названия фрегата, не знаю имени капитана. Могу лишь догадаться, что он не Одноглазый… и не Лассе-кархадон, если бы тот был магусом, об этом стало бы известно. Может, это сам Лайра Отчаянный?
Кузнечик покачал головой и еле заметно улыбнулся.
— Я даже не знаю, из какого он Семейства…
Магус пират — это было очень необычно, но возможно. Конечно, еще сто лет назад мало кто поверил бы, что аристократ, с младенчества привыкший к роскоши, променяет спокойную жизнь на существование, полное риска. Но после того как Семейства разделились на сторонников Капитана-Императора и тех, кто не захотел следовать за ним, все изменилось.
Три Семейства — Фейра, Амальфи и Соффио — поплатились за неправильный выбор жизнью: первых не спасла удивительная способность повелевать огнем, вторых — зыбкий дар предвидения. Что же касается третьих, то ходили упорные слухи о якобы спасшейся молодой паре — за тридцать лет, впрочем, ничем не подтвердившиеся.
Еще два рода лишились земель и были изгнаны, а оставшиеся три пытались сохранить нейтралитет, но это уже ничего не меняло: на стороне Капитана-Императора были семь самых сильных кланов, считая его собственный — сильнейший из всех.
«Капитан-Император победил, но сейчас, когда он заживо гниет в своем дворце, радует ли его эта победа?»
Собственно, в любом клане всегда существовали бастарды-полукровки: дети от магусов и обычных людей никогда не наследовали способности небожителей, но зато получали долгую жизнь и крепкое здоровье. Определить на глазок чистоту крови Эсме не могла, да и не хотела. Оставался единственный способ узнать, к какому клану принадлежит капитан: подождать, пока он проявит способность. Если, конечно, он будет настолько неосторожен, что сделает это в ее присутствии.
— Простите, — сказал Сандер смущенно. — Мы и сами не знаем… ох… капитан запретил вести разговоры об этом. Он сказал, что отрицательный ответ — тоже ответ, и…
— Да, я знаю, — Эсме нахмурилась. — Но разве он сейчас здесь?
Оба кивнули.
— Капитан везде, — пояснил Кузнечик, увидев ее растерянное лицо. — Он управляет кораблем, все видит и все слышит. Сейчас он, наверное, разговаривает с… помощником, но одновременно слушает наш разговор и все другие разговоры на борту.
Фрегат больше не будет вас тревожить, я прослежу.
Как же она сразу не поняла? Эсме ужаснулась при мысли о том, что на самом деле представляет собой пара фрегат — навигатор. Ей всегда казалось, что управлять живым кораблем — то же самое, что управлять лошадью или отдавать команды собаке, лошади или грогану. Налево, направо, стоять, ко мне… Выходит, все совсем по-другому, и для того, чтобы подчинить себе фрегат, нужно очень сильно измениться.
— Похоже, нам и впрямь лучше поменять тему, — сказала она смущенно. — Я не хочу, чтобы из-за меня у вас были неприятности. А… нет, все-таки спрошу. Это правда, что женщин раньше выбрасывали за борт, если начиналась буря?
Кузнечик вспыхнул, словно девушка, а Сандер принялся пространно объяснять, как возник этот странный обычай и почему он исчез. Единственное, что Эсме удалось понять из его объяснения, — слухи не были так уж далеки от истины, как хотелось бы.
— Но вам ничего не угрожает! — заверил матрос, увидев, как изменилось выражение ее лица. — Просто не выходите из каюты, вот и все…
Эсме вздохнула.
— Вы, кажется, собирались меня развлечь? Матрос заулыбался и вытащил из-за пазухи нечто странное — с десяток тонких трубочек разной длины, соединенных между собой. Эсме поняла, что это музыкальный инструмент, но ничего подобного ей раньше видеть не приходилось.
— Так вы музыкант? — спросила она, невольно подавшись вперед. По лицу Сандера пробежала тень, и, недолго поколебавшись, он произнес изменившимся голосом:
— В большей степени, чем кажется. Если бы не сирринг, меня бы уже давно ссадили на берег.
И прежде, чем Эсме успела опомниться, он заиграл.
Мы там, где звездный светМы там, где неба нет…
Слова вспомнились легко, но пела Эсме лишь в мыслях. Она неожиданно ощутила, как где-то в глубине сознания пробуждается старое-старое воспоминание — ворочается, точно донная рыбина. Целительница редко бывала на представлениях заезжих актеров, но моряцкие песни знала наизусть из-за мыслеобразов своих пациентов — в голове у моряка что ни мысль, то песня, и чаще всего — непристойная.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});