С того и плечи будто расправились, затвердели, а по хребту волна пошла – огневая, мурашистая. Обернулся и увидел ведунью: шла неспешно прямо к нему. Села рядом и зашептала:
– Благо тебе, Глеб, за совет разумный. Все обскажу Нежате, не тревожься. Мудрый он, все разумеет и крови не даст более пролиться. Зла на меня не держи, думала о тебе дурно по незнанию. Слухи жуткие о тебе ходили, я и верила… – в глаза заглядывала, ждала ответа.
– На здоровье. Взглядом меня не жги и не садись рядом. Не проймет меня ни волшба твоя, ни краса. Как и уговорились, вторым днём расплюемся* и дело к стороне, – Глеб и злобиться не хотел, но услыхал про мужа мудрого и само выскочило.
Она и ушла, а Глеб остался сидеть, угнув шею, будто лишился самого дорогого. И винить-то некого, сам от себя отпихнул ведунью окаянную. Поразмыслив, решил, что все на благо: заглядываться на мужатую не придется более, есть дела и поважнее.
Малое время спустя, шумнул Вадиму, что ночевать станет на насаде, и ушел лодчонкой с работными. Улегся на кули мягкие, укрылся мятлем, а сон не шел. Пришлось вздыхать и смотреть в ночное небо, глядеть на блесткие звезды. Так и проворочался почитай до утра. Одна радость – весь день и проспал, не видел что там творила златокосая Влада Скор, кому улыбки кидала и с кем беседу вела.
Далеко за полдень растолкал злой Вадим, принялся ругать:
– Здоров ты спать, пёсий нос! Так всю явь проспишь! Чего лупишься? Размыслить надобно, куда сунемся в Новограде? Сразу на княжье подворье или обождем вече? Глеб, зенки твои рыбьи, очнись! – и тряс крепенько за плечо.
– Тьфу, старый, отлезь, – Глеб уселся, помотал головой, огляделся вокруг. – Воды дай, дядька, пить охота, аж глотку дерёт.
– Нашел челядинца52! Сам иди и черпай! – Вадим сплюнул себе под ноги и ушел, высоко задрав бороду, мол, и я не пальцем деланный.
Глеб крепко провел рукой по лицу, смахивая сонную одурь, и едва не подпрыгнул, когда увидел тонкую белую руку с плошкой воды.
– Испей, – Влада стояла рядом, смотрела чудно, будто ждала чего-то.
Из-за ее плеча выглядывала рыжая, потешно выпучив глаза. Правда, насмелилась и шагнула вперед, протянула кус хлеба с солониной.
Чермный брови свел к переносью:
– Что надо? Ведь не запросто так вьетесь опричь меня? – ждал ответа не без интереса.
– Так это… – начала с запинкой Белянка, – ты ж от татей оборонил. Что ж мы, звери какие? За добро не разочтемся? Ты ведь целый день не емши, так и обессилеть можно.
– Сладко поешь, рыжуха, – снеди взял, да и плошку с водой принял.
Отгрыз большой кус, разумея, что оголодал. Воду пить не стал, кинул вопрошающий взгляд на ведунью, мол, ворожила на питье, нет ли? Та улыбнулась едва заметно и головой покачала. Тогда Глеб и хлебнул, да в охотку, жадно.
– Так что надо-то? За спаси бо вы б так не хлопотали.
Беляна будто ждала, уже без опаски уселась рядом с Чермным и в глаза заглянула ласково:
– В Новограде, чай, народу тьма, затопчут. Еще сволокут* куда, или пограбят. Ты давеча обещался довести до городища и только. Уж не сочти за труд, доведи нас до места. От тебя народ-то бросается врассыпную, боится. Авось и нас не тронут. Ну, так как, Глеб? Сведешь?
– Вон как. А ежели я сволоку, рыжая? Или пограблю? – улыбку прятал в косматой бороде.
– А зачем мы тебе сдались-то? Деньга у тебя и без нас водится, жён, небось, не счесть. Ну, так сведешь, нет ли? – Белянка осмелела и уж дергала Глеба за рукав.
– Нет жён, не сыскал еще. Всё ждал такую рыжуху, как ты. Дай, думаю, найду девку поярче, Ярилину искру. Так что, пойдёшь за меня? – и тихонько зарычал.
Белянку как ветром сдуло от Глеба! Вскочила и запищала:
– Щур меня! Не пойду! – и пятится, и ресницами хлопает.
– А кто ж тебя спросит? Сей миг на плечо и в дом к себе. Погоди, дядьку кликну, чтоб холстинку нёс. Он и обряд справит, – едва не засмеялся, глядя как рыжая хватает Владу за рукав и тянет бежать.
– Белянушка, не бойся, – Влада обняла подругу, утешать принялась. – Шуткует он. Никто не тронет тебя. Поди к дядьке Вадиму, спроси не надо ли чего? Чую, мается, боюсь, занедужил поживший. Сыро на реке-то, солнце покамест нежгливое. Ступай, не опасайся.
Рыжая и пошла, все оглядывалась, все страшилась, а промеж того и на Владу поглядывала.
– Глеб, ты уж не шутейничай так с Беляной. Явь ее и без того неотрадная. Не добавляй, а то через край хлынет, – упрекала, но сторожко, будто кошка кралась на мягких лапах.
– У тебя, что ль отрадная? – спросил и сам себя укорил.
– Какая есть, вся моя. Доля-то слепая, прядёт нить и не задумывается. Жалиться не стану, но и не скажу, что довольна, – присела рядом, голову опустила: звякнули тяжелые навеси, косы упали на коленки.
– Что рыжая от меня хотела, я разумел, а тебе чего? – отвернулся, чтобы не смотреть на красавицу, себя не тревожить.
Глядел на реку, что несла воды свои светлые скоро и мощно, летела в Новоград, туда, где Глебова доля всякой могла стать: то ли яви лишить, то ли обелить и род Чермных, и его самого. Задумался и не сразу понял, что теплая ладошка легла на его плечо, будто обожгла, но тем и приласкала. Ворохнулось сердце, зашлось пожаром, плечи расправились, словно крылья взрастили. Силы прибыло стократ, и вся живь Глебова счастливой стала сей же миг, будто не было лихого, тяжкого и обидного!
Обернулся на Владу и едва не ослеп: глаза ее ярко сияли, едва искрами не сыпали огневыми. Сама она будто светилась, будто полыхала, да не огнем, а красотой невиданной.
– Живи лишу, – зашипел яростно. – Руки ко мне не тяни.
Пригрозил, ухватил Владу за шею и сжал крепенько. Она глаза широко распахнула, но не убоялась, словно знала, чего ждать.
– Глеб, ты ведь чуешь волшбу? Так скажи, чем в тебе отзывается? – задыхалась, но