Ты знаешь, где это? спрашивает Жанна. Пойдем по стрелке, отвечает Поль, осторожно, там ступенька. При входе обманчивая предательская ступенька.
При входе очаровательная девушка, задорная, рыжеволосая, веснушчатая, предоставляет за двадцать франков право войти, жалкий билетик с номером, отрывая от книжечки с квитанциями. В эту цену еще включен, говорит девушка. Что? спрашивает Поль. Оранжад или лимонад, на выбор.
Поль с удовольствием задержался бы, девушка так мила, ты не находишь, Жанна? Жанне не терпится.
Поль с удовольствием задержался бы, но как раз в этот момент через широко открытую дверь, из крипты, снизу вверх по лестнице, до Поля доносится звук контрабаса. Контрабас играет знакомую тему. Контрабас играет «So what». Поль говорит себе: Хм, ведь это совсем не квинтет, а секстет, ну, не знаю, они могут вполне это сыграть и квинтетом.
Контрабас говорит что-то, ритм отвечает: So what. Поль замирает как вкопанный, неспособный пошевелиться. В следующем пассаже отвечает трио, их действительно трое: альт, тенор, труба. Какой звук. Поль ошарашен, если не сказать — потрясен. Жанна толкает его в спину. Проходи, говорит она. Тихо, подожди, замолчи, послушай, ты слышишь? Когда трио отвечает, слышны также голоса людей, который шепчут, подпевают тихонько: So what. Ты слышишь? Люди, они поют. Да, слышу, ну проходи же, говорит Жанна.
Поль спускается по лестнице, медленно. По мере того как Поль спускается по ступеням, он открывает пространство крипты, музыкантов, слушателей; слушатели в основном молодые, девушки, парни, они подпевают. У Поля по коже мурашки, лоб в поту, спина оцепенела. Жанна подталкивает его. Он уперся, застыл на месте, на середине лестницы, не понимая, куда смотреть, уже не понимая, что делать — смотреть, слушать, стоять на месте, спускаться.
Премини начинает первое соло, взлетает, вырывая у слушателей, молодых людей: вау, да, давай, да-да, ух, выкрики, свист.
Жанна тоже взволнована, вот уже лет тридцать, как она не бывала в таких местах. Она толкает Поля, говорит ему очень тихо — вон там — и указывает место, место, где они могут сесть.
Они проходят, пробираясь между людьми, молодыми, здесь одна молодежь. Поль ошарашенно, чуть дрожа, смотрит на музыкантов. Премини поливает как сумасшедший. После Паркера Поль никогда не слышал ничего подобного, такой же техничности, такой же силы, такого же вдохновения. Поль, зачарованный игрой Премини, застывает. Жанна наталкивается на него, толкает его. Проходи же, говорит она. Поль сходит с места, чуть проходит вперед. Опять останавливается, снова смотрит на Премини, тот только что закончил. Публика, одна молодежь, аплодирует. Поль, все еще стоя, тоже. Премини видит Поля, стоящего впереди Жанны. Подает знак Полю. Поль кивает ему в ответ. Жанна смотрит на Премини. Такой вот, здесь, со своим инструментом, он, находит она, не лишен некоего шарма. Премини свободной рукой указывает Полю и Жанне — теперь он увидел и Жанну — место, как бы говоря: Садитесь туда. Туда — это место, где сели Сесилия и ее дочь. Туда? как бы спрашивает Поль. Да, как бы отвечает Премини.
Тенор выдает второе соло. Дочь Сесилии хлопает в ладоши, дергается, ерзает на табурете. Она видит Поля, идущего прямо на нее, спрашивает себя: Кто это? Говорит себе: А он ничего, но уже не видит музыкантов, наклоняется. Поль подходит, останавливается, кланяется, приветствует ее и ее мать. Она перестает хлопать в ладоши, смотрит на мать. Сесилия узнала Поля. Бр-р. Садитесь, говорит она Жанне. Жанна, которая ничего не услышала, наклоняется к Сесилии, улыбаясь, затем шевеля пальцами у своего уха, как бы говоря: Я ничего не слышу, — и говорит: Что? Сесилия наклоняется вперед и, глядя на Поля, кричит: Хотите сесть? Поль отвечает: Да, — садится, затем спрашивает: Как поживаете? — но никто его не слышит. Да и странно было бы. Дочь Сесилии что-то кричит, качается из стороны в сторону, в такт тенору. Жанна сидит. Сесилия смотрит на нее. Жанна смотрит на Сесилию. Сесилия и Жанна смотрят друг на дружку. Жанна словно говорит: Трудно смотреть друг на дружку, когда нельзя говорить. Сесилия словно понимает, что именно Жанна словно говорит. Она смотрит на Жанну с улыбкой, качая в такт головой. Жанна думает, что понимает, что Сесилии очень нравится джаз. Вовсе нет. Сесилии не нравится джаз. Ей лишь немножко нравится Премини, вот и все. Но. Жанна не может знать, что Премини нравится Сесилии лишь немножко, а джаз ей не нравится вовсе. Она думает, что Сесилия любит джаз. Хочется сказать ей: Я тоже люблю джаз. И. Не имея возможности донести это до ее слуха, она качает головой в такт, не отрываясь от глаз Сесилии, повернувшись спиной к секстету. Поль тоже сидит спиной к секстету. Но Поль пришел не для того, чтобы рассматривать Сесилию, рассматриваемую Жанной, и не для того, чтобы рассматривать Жанну, рассматривающую Сесилию, даже если Жанна, рассматривающая Сесилию, кажется ему здесь красивее, чем Сесилия, и что он никогда. Он разворачивается на табурете, спиной к трем женщинам — к полуженщине-дочери, к женщине — своей жене, к женщине с половиной-матери и жене этого, нет, никакой не жене, — смотрит на тенора, слушает тенора.
Темп средний, ритм ровный, все гладко, хочется двигаться, но не в пустоте, нет, здесь слишком хорошо, тело взволновано небольшими толчками, очень мягкими, вот так, и обратно, то же самое слева направо. Поль удерживается, но недолго, удовольствие его раскалывает, сверху вниз, от головы, что дрожит, через сердце, что бьется, до самой промежности, возбужденной, будто сильным желанием отлить, постепенно видно, как Поль раскачивается; надо сказать, что тенор.
Тенор играет хорошо. Да, конечно, это не Колтрейн, но играет он все же хорошо, даже очень хорошо, в стиле более классическом, чем Трейн, напоминая Полю скорее Джонни Гриффина, но только слабее, потому что по части изобретательности, безграничной импровизации никто никогда не превосходил и не превзойдет Гриффина, впрочем, в звучании Гриффина можно найти такую же мягкость, такую же жалобную зыбкость, что и у Паркера, говорит себе Поль, косясь на саксофон, вспоминая его на вес, на ощупь, рассматривая длинные пальцы музыканта на перламутровых клавишах, клапаны, блеск позолоченного металла, клейма на раструбе, как хорошо вновь увидеть все это, вспомнить все, что сопутствует этому, это хорошо и это нехорошо, от этого становится хорошо и, чем больше от этого становится хорошо… ну да ладно, не будем об этом думать, думает Поль. Тенор закончил, ему долго аплодируют, Поль тоже.
Затем очередь Жоржа, австралийца, который чуть не стал австралийцем — вы помните? — кенгуру в боксерских перчатках, он правильно сделал, что вернулся, он пришел со своей женой Софи, невысокой брюнеткой с узкими глазами и тонкими очками, изнуренной выкидышами, она, должно быть, где-то здесь, да, вот она там, рядом с Фернаном, она с ним разговаривает, а тем временем Жорж.
Жорж играет лучше, он успел позаниматься, он вступает четче, точнее, выдает нам смесь Майлза и Клиффорда Брауна, но и это неплохо, ему удается выстраивать по полфразы, но и это кажется для него естественным, его печальная от природы манера сглаживает все, — хорошо, старик, труби дальше! — его тянет делать всегда одно и то же, он всегда модулирует с высоких нот, но получается хорошо; Жорж, продолжай, ритм-секция следует за тобой.
Заклепанная тарелка идет кругом, классно звучит, Клод легко прохаживается по барабанам, контрабасист Нассуа и пианист Патрик часто переглядываются, как бы играя только друг с другом, но не показывая этого, чутко реагируют на то, что делает Жорж, два саксофониста слушают его с инструментами наготове, и Поль, слушая трубача, не отрывает глаз от тенора.
Затем соло фортепиано.
Соло контрабаса.
Ударные.
Реприза. Публика, одна молодежь, снова поет — когда духовые, отвечая контрабасу, вновь подают тему, — затем аплодирует, свистит, и вот перерыв. Премини кладет альт на пианино, перебрасывается несколькими словами с пианистом, наверняка какая-то шутка; видно, как он смеется, приятно видеть Премини смеющимся, затем направляется туда, где сидят Сесилия, ее дочь, Жанна и Поль.