Читать интересную книгу Холод пепла - Валентен Мюссо

Да, я не стал обращаться за помощью к полиции, однако почувствовал желание исповедаться своей бывшей жене, Лоранс. Но не для того чтобы поставить ее в известность по поводу сделанных мной открытий, а чтобы она была настороже. Моя бывшая жена жила в тысяче пятистах километрах от Парижа, и поэтому я решил, что такое расстояние убережет их — Лоранс и Виктора — от любой опасности.

И все же я не удержался и снял телефонную трубку. По голосу Лоранс я понял, что она нисколько не удивилась моему звонку. Я всегда был для нее открытой книгой. Та легкость, с которой она вычисляла «мою аффективную заторможенность», как она говорила, очень быстро притупила наши чувства.

— Я должен был услышать твой голос, — оправдывался я.

Едва я произнес эти слова, как понял, насколько странными они казались.

— Нет проблем. Как ты себя чувствуешь после смерти деда?

— Могло быть и хуже, — солгал я.

— Но и лучше тоже? Что произошло, Орельен?

Aperto libro, как я и говорил.

Не вдаваясь, разумеется, в подробности, я сообщил Лоранс о том, что нашел в вещах Абуэло документы, которые доказывали: он не всегда вел безупречный образ жизни. Лоранс хватило такта не выяснять, что именно это могло означать.

— Мой отец всегда говорил: «Каждый человек — это настоящее тайное общество».

В этом была вся Лоранс. Она могла привести цитаты на все случаи жизни, чтобы вас поддержать. Точно так же она могла процитировать мне Расина и ввернуть в разговор фразу вроде: «Нет ничего тайного, что со временем не стало бы явным».

— Вполне естественно, что тебе сейчас плохо. Ты восторгался дедом. Вы, твоя сестра и ты, сделали его своим кумиром. Долгое время Абуэло заменял вам отца. Его смерть вернула вас к жестокой действительности.

— Виктор дома? Я хотел бы с ним поговорить.

— Он вышел вместе с Паоло. Паоло учит его играть в теннис.

Эти слова сгустили черные тучи над моей головой. Я жил вдали от сына, а тип, с которым я сталкивался всего два или три раза, воспитывал его вместо меня.

— Ты сможешь перезвонить мне, когда он вернется?

— Договорились.

— Береги себя, и его тоже.

— Не беспокойся.

— Я говорю серьезно, Лоранс. Жизнь может так резко измениться…

Но мой мелодраматический тон не произвел на нее должного впечатления. Лоранс уже давно привыкла к моему неискоренимому пессимизму. В этот самый момент я хотел ей сказать, что она была единственной женщиной, которую я действительно любил и которую, несомненно, люблю до сих пор, но мой душевный порыв сдержали неожиданно проснувшиеся трезвость и рассудительность. Подобная выходка лишь усложнила бы мне жизнь, что было бы сейчас весьма некстати.

Что касается Элоизы, то мне казалось очевидным, что я просто обязан ввести ее в курс дела. Только она одна, не считая меня, знала о тайной жизни моего деда. Она расследовала работу лебенсборнов, что до нее не делал никто… Она тоже «ворошила прошлое». Я уже представлял, как она будет разочарована, узнав о похищении оригинала фильма. К счастью, оставалась копия, которую я ей показывал.

В течение дня мне не удавалось с ней связаться, и я решил навести в квартире порядок. Я понимал, что мне нужно как можно скорее сделать уборку. В два больших мусорных мешка я засунул чехол и подушки, пропитавшиеся кровью, а в третий положил труп кота, что стало для меня нелегким испытанием, вызвавшим тошноту. Затем я вычистил испачканный ковер.

Мне пришлось держать окна открытыми в течение двух дней, чтобы выветрился едкий запах, которым, казалось, пропитались все уголки моей квартиры.

Около шести часов вечера я дозвонился до Элоизы. Я поведал ей обо всех своих горестях, не упустив ни одной детали. Это принесло мне колоссальное облегчение. Мой рассказ взволновал ее гораздо сильнее, чем я мог предположить.

— По правде говоря, я не думаю, что вам грозит какая-либо опасность, — попытался я ее успокоить. — Но все же лучше соблюдать осторожность.

Тогда я еще не мог понять истинной причины ее тревоги.

— Я беспокоюсь не о себе, Орельен. Послушайте… Нам необходимо как можно скорее увидеться, сегодня вечером, если вы свободны. Утром я кое о чем вам не сказала. Я просто не придала этому событию большого значения, но теперь полагаю, что вы должны отнестись к этим угрозам со всей серьезностью.

Глава 14

Элоиза вдохнула аромат пойяка, а затем поднесла бокал к губам.

— Превосходно. Прекрасная консистенция, но вино немного вязкое.

Поскольку я не разбирался в винах, о чем сразу же ей сказал, я подумал, уж не смеется ли она надо мной. Элоиза заметила мой смущенный вид и объяснила, улыбнувшись:

— Мой отец — винодел. У него есть виноградники в Маконнэ. Вот почему я знаю толк в винах.

Пойяк помог Элоизе расслабиться. С тех пор как мы пришли в ресторан, она казалась такой же напряженной, как и два часа назад, когда мы разговаривали по телефону. Второй раз за день мы встречались за столиком. Хотя я почти ничего не знал об этой молодой женщине и несмотря на странные обстоятельства, при которых мы познакомились, мне казалось, что сейчас мы пришли на настоящее свидание.

Глядя на сидевшую передо мной Элоизу, которая не спеша смаковала вино, я вдруг осознал, что после разрыва с Лоранс никогда не пытался завязать любовные отношения. Не без стыда хочу добавить, что все это время я считал, будто все мои свидания могли завершиться лишь сексом. Время от времени я вступал в физическую близость с женщинами, но никогда не привязывался к ним душой.

На выходные я приглашал женщин в дорогие рестораны или шикарные отели, тратя при этом уйму денег. Я всегда жил не по средствам, во всяком случае, не на зарплату преподавателя. Мой отец сделал блестящую карьеру адвоката, специализировавшегося по вопросам недвижимости. Эта профессия поглощала все его время, нисколько не увлекая. Он оставил мне достаточно средств к существованию, которые я постепенно проматывал, испытывая при этом не наслаждение, а смутное чувство вины, несомненно связанное с тем, как он погиб.

Неужели склонность к мотовству передалась мне по наследству? В начале повествования я говорил о переселении душ. Порой мне казалось, что я был реинкарнацией своего прадеда, Жан-Шарля Коше, который мало-помалу растратил отцовское наследство.

Элоиза заметила, что я задумался, и с любопытством посмотрела на меня. Я повертел бокал в руках, чтобы вновь обрести уверенность в себе.

— А что находится в конверте, лежащем рядом с вами?

— Причина, по которой я захотела встретиться с вами сегодня вечером.

Ее объяснение напомнило мне о сугубо практической цели нашего свидания.

— Можно взглянуть?

— Через несколько минут, если не возражаете. Как я объяснила вам по телефону, есть одно обстоятельство, о котором я умолчала, но которое в данный момент представляется мне чрезвычайно важным.

— В связи с кражей и исчезновением фильма?

— Возможно. Не знаю.

— Я слушаю вас.

— Изучая переписку лебенсборнов с центром, находившимся в Мюнхене, я наткнулась на письмо, датированное летом 1941 года. Его написала некая Schwester.

— Сестра? — перевел я.

— В немецком языке слово Schwester имеет несколько значений: «сестра» и «монахиня», как во французском, но также и «медицинская сестра». Нацисты использовали многозначность этого слова, обозначая им молодых медсестер из лебенсборнов, которые могли случайно забеременеть и подарить ребенка фюреру.

— И о чем говорится в этом письме?

— Эту Schwester, немку разумеется, звали Ингрид Кирхберг. Судя по всему, она оказывала Эбнеру услуги еще до войны, а потом стала главной медсестрой в лебенсборне Сернанкура. В этом письме она жалуется на поведение медсестры, француженки, которая, по ее словам, плохо относится к иностранным пациенткам, особенно к немкам, и порой даже оскорбляет их. В письмах эту женщину называют просто «медсестра Николь». К счастью для меня, в одном из писем было указано, что она служила няней в семье Ларошей, владевших поместьем, до того как немцы реквизировали его в 1940 году. Хотя эту женщину и называли медсестрой, возможно, у нее не было соответствующей подготовки.

— Все та же политика вербовки персонала из местных жителей?

— Да. Когда лебенсборны располагались в замках, на виллах или в частных клиниках, у немцев не было проблем с квалифицированным персоналом. К тому же местное население относилось к ним не столь враждебно. Я говорила с внуком владельца поместья. Теперь семейная собственность принадлежит ему. Его дед и отец умерли.

— И разговорить его вам помогли ваши познания в виноделии?

— Отчасти, — улыбнулась Элоиза. — Ему лет сорок, и он, разумеется, не знает никакой няни, которая могла бы работать в замке в те годы. Однако он обещал расспросить прежних работников и самых старых членов своей семьи.