— Да ты просто Геркулес! — говорит она с усмешкой. — Что, драться не будем?
— Зачем мне драться с тобой? — отвечаю я. — За что мне тебя убивать?
— За любовь! — смеется она. — Ты не хочешь отомстить за его смерть? — и пинает ногой голову хозяина.
От пинка голова летит через всю комнату, закрывая свет восковым, испятнанным кровью лицом. Я бью по нему, отшвыриваю в сторону, очень хочется прыгнуть вправо — туда, где есть свободное пространство для… для чего? Для боя? Нет, я не буду биться. Пусть видит, что я не опасен для нее.
Пока голова летит в мою сторону, женщина исчезает. Я жду. Наконец, она появляется из-за шкафа, перепрыгивает через стол и идет ко мне.
— Так. Отомстить не хочешь, драться нехорошо, плевать на чертова ублюдка, надо уходить и начинать жизнь с чистого листа, — произносит она скороговоркой. Потом подходит еще ближе, внимательно осматривает меч в моей руке, острием уткнувшийся в мою же грудь, удовлетворенно кивает. — Пошли, Дубина. Будем искать себя вне этих стен, — самонадеянно поворачивается спиной и идет к двери.
Итак, у меня новый хозяин, новая жизнь и старая роль.
У идеального раба началась новая жизнь — причем началась, разумеется, боево и кроваво. Надо сказать, в нашем героическом походе на волю ничего от танца в стиле капоэйры* (Бразильское национальное боевое искусство, сочетающее в себе элементы акробатики и сопровождающееся национальной бразильской музыкой — прим. авт.) не было. Это выглядело как довольно неэстетичное месиво с запахом своего и чужого пота, через которое мы прорубались куда-то, сами не зная куда. Причем я продолжала думать и ощущать от лица Дубины. А от лица другой меня, которую Дубина про себя так и продолжал звать Хитрая Дрянь, никто не думал.
И вот, наконец, последняя дверь. За которой нас точно ждала свобода. Мы выбрались откуда-то из-под земли — наверное, из подземного хода — аккурат в Ботанический сад при МГУ. Не иначе как бывший хозяин устроил свою пыточную-вивисекторскую прямо в здании биофака. С размахом мужик пожил, ничего не скажешь.
Вот только исход с территории МГУ не избавил нас от преследователей. Всякая там цветущая черемуха-жасмин-акация через пару шагов сменилась иссохшими джунглями, в которых полусгнившие деревья и кусты душили друг друга в смертельных объятиях. А мы в четыре руки вырубали в этой колючей стене тропу, опасно сокращая расстояние между собой и теми, кто шел по нашей тропе с мечами наизготовку.
И все-таки до набережной нас допустили. Я понимал, что нас собираются убивать не где попало, а именно на мосту. Почему? Да чтоб не возиться с трупами. Концы в воду — и порядок. Конечно, пару мертвых тел можно и в Ботанических джунглях закопать — еще меньше шуму, еще меньше свидетелей. Но на сей раз моим бывшим подчиненным отчего-то приспичило загнать нас в ядовитую черную воду. Не знаю почему. Я просто чувствовал, что так будет. И все-таки вел свою новую хозяйку именно к мосту.
Нет, я не собирался прикончить ее чужими руками. Если мы и могли уйти от погони, то только по воде.
Хозяйка оказалась понятливой и храброй женщиной. Хотя и не слишком выносливой. Сопела, как старый пес у камина, ругалась сквозь сжатые зубы, как пьяный гладиатор, и перла сквозь кусты, как антилопа гну. А я думал только об одном: пройдем ли мы эти скользкие горы, заросшие черт знает какой дрянью, раскисшие от дождей? Прелая листва — самая опасная вещь на свете, когда спешишь и ноги заплетаются.
К счастью, там же есть канатная дорога. По ней спуститься легче легкого — накинуть поясной ремень на канат, повиснуть на руках, оттолкнуться ногами — и вжик! Увы. Тут Хитрая Дрянь и показала свои слабости. Она боялась высоты. Это был застарелый, въевшийся страх, с которым она справилась… с трудом. Но совершенно не была уверена, что удержится. И все-таки удержалась.
Мы со свистом пролетели над лысыми пыльными склонами и на полной скорости рванули к мосту. Тут-то меня и подстрелили. Видать, у гончих псов кончилось терпение. Или дыхалка. Мы взяли слишком большой темп и чересчур оторвались.
Стрела со змеиным шипением вошла в бок. Хозяйка даже шага не сбавила, только бросила: "Сильно зацепило?" Ответ ее явно не интересовал. Я и не ответил. Но на середине моста я схватил Хитрую Дрянь за руку, развернул к себе и кивнул на воду.
— О нет! Опять? Мать твою!!! — в глазах у нее плескался ужас. Я кивнул. Под мост как раз заходила баржа с песком. Медлить было нельзя. С обоих сторон моста на нас уставились взведенные арбалеты. Я, зарычав от боли, подхватил женщину на руки и перевалился через перила. Вцепившись друг в друга, мы ударились об воду.
Сам не помню, как я влез на баржу и втащил хозяйку. Она была в бешенстве. Но я был доволен. Все сработало! Баржа увезла нас из-под обстрела. По берегу нас не догнать. Мы были спасены.
Потом я сидел на песке, словно обдолбанный пляжник. Вытащил стрелу. На мое счастье, стрела оказалась простая — с узким наконечником, заточенным в форме листа, без широких краев и зазубрин. Повезло бы меньше — и пришлось бы орудовать мясницким ножом. Моя рана была не из легких, но и не смертельная.
Неожиданно Хитрая Дрянь уставилась мне в лицо, посмотрела-посмотрела, зашла за спину, положила руку на затылок и устроила допрос.
— Отвечай! — велела она. — Где ты родился?
Вопросов было много. Мне было невмоготу даже слушать, не то что отвечать, но приказы хозяев не обсуждаются и не обдумываются.
Я что-то бормотал, уплывая в болезненный морок. Мне казалось, это длится бесконечно. Потом-то я понял, что прошло совсем немного времени.
Когда наконец я поднял голову, то увидел ее перед собой. Вернее, только ее глаза — свинцовые, с синими и белыми бликами, точно грязный лед. Зрачки у нее все расширялись, лицо окаменело. Она вертела мою голову так и эдак, мяла мне лоб и затылок, только что не принюхивалась. И наконец выдала:
— Так, значит, мучитель? Вот ты чем теперь занимаешься? Выжигаешь мозги соплякам? Не бойся, мальчик, мы еще посмотрим, кто сильнее — ты или он!
Мы проплывали мимо полуразрушенной гостиницы «Россия», торчащей на фоне заката, будто гнилой зуб.
Хитрая Дрянь ничего мне не объяснила, а спрашивать было трудно. Вообще жить было трудно. Приходилось себя заставлять. Я упорно дышал, стараясь отгородиться от боли. И решал самую насущную задачу — протянуть как можно дольше…
Тогда-то я и поняла, что у Дубины вырвали и развеяли по ветру бОльшую часть души. Мастерски созданный зомби — живой, покорный, нерассуждающий, с личностью, превратившейся в огромный мертвый рубец.
Мне не требовался личный зомби. Но и бросить парня, спасшего мою жизнь, я не могла. Хотя как его лечить — не представляла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});