Читать интересную книгу Алая маска - Елена Топильская

Что скрывать: на негнущихся ногах, дрожа от зловещих предчувствий, ступил я во двор здания Окружного суда. Но встретившийся мне тут же письмоводитель уважительно поклонился и поспешил далее по своим делам, да и коллеги следователи приветливо раскланивались со мной, ничем не выдавая, что слух о ночном преступлении в номерах г-жи Петуховой уже распространился по прокуратуре. Никем не задержанный, я прошел в свою камеру и по привычке остановился у окна, прислонившись лбом к прохладному стеклу.

Надо бы вызвать к себе полицейских, занимающихся розысками убийцы неизвестного в доме Реденов, и выслушать их отчет. Или самому мне проехать к господину Загоскину и справиться о ходе розысков, а заодно и выяснить, каковы результаты их деятельности по установлению личности покойного. Однако же более всего меня, по понятным причинам, интересовали номера г-жи Петуховой. Что творится там? Найдено ли уже мертвое тело? Найдены ли уже улики, свидетельствующие о моем пребывании на месте преступления? (Даже в мыслях я инстинктивно избегал связывать свою собственную персону и убийство, поэтому употреблял эвфемизмы об уликах, указывающих не на мою причастность к убийству, а только лишь на мое присутствие там.)

В дверь моей камеры кто-то деликатно стукнул, но сердце мое от этого внезапного звука подпрыгнуло, и в висках отдалось болезненным импульсом. Существо мое мгновенно раздвоилось: одна половина с каким-то даже болезненным наслаждением готовилась к тому, что вот сейчас войдут, закрутят руки, как это было с одним задержанным башибузуком на моих глазах, неподалеку от полицейского участка... А вторая моя половина замирала от первобытного страха, – так, наверное, моего примитивного предка корежило, когда его пещерка наполнялась громоподобным ревом доисторического хищника.

– Войдите, – ответил я неожиданно охрипшим голосом, сам себя не услышав. – Войдите, – повторил я, откашлявшись, и в дверь мою заглянул человек, единственный, которого, пожалуй, я желал бы видеть в эту минуту, – Людвиг Маруто-Со-кольский.

– Доброе вам утро, Алексей, – робко сказал он и смущенно улыбнулся.

При виде его добродушной физиономии меня отпустило мелькнувшее было нехорошее предчувствие того, что Маруто пришел предупредить меня о неминуемом аресте. Горло мне сдавило, и я не смог даже произнести необходимых слов приветствия; но Маруто, и сам не слишком разговорчивый, не обратил не это внимания. Он протиснулся в крохотную мою камеру – такую же точно, как у него и у остальных следователей, и, взглядом испросив разрешения, присел к столу.

– Хотел справиться, благополучно ли вы добрались тогда до дому, – пояснил он свой визит. – Мне показалось, что вы неважно себя почувствовали после нашей трапезы. Да и немудрено, почти сутки на ногах, работа напряженная...

Я хотел было отделаться незначащей фразой о том, что все со мной в порядке, но вдруг, повинуясь какому-то порыву, подался к Людвигу и с отчаянием в голосе выкрикнул:

– Прошу вас, выслушайте меня, Маруто!

И сбиваясь, то и дело путаясь в подробностях, теряя голос и поминутно откашливаясь, рассказал ему о событиях минувшей ночи. Обойдя, однако, в своем рассказе, по вполне понятным причинам, эротические сцены с рыжеволосой красоткой. Я не стал упоминать про них еще и потому, что был не совсем уверен в том, что грешил с этой загадочной бестией наяву, что это эротическое приключение не привиделось мне от действия дурмана. Людвигу я просто сказал, что за столом, ожидая визита дамы, назначившей мне свидание, я выпил вина, у меня закружилась голова, я лег в постель и заснул, а наутро нашел труп.

На что я рассчитывал? Возможно, в глубине своего сознания я наивно надеялся, что, выслушав о моих злоключениях, Маруто улыбнется, потреплет меня по плечу и заверит, что все не так плохо, загадочные эти события каким-то чудесным образом разъяснились, и подозрения с меня сняты, я могу спокойно работать...

Однако по мере моего рассказа Маруто-Соколь-ский все более мрачнел. Он не прерывал меня, не задавал уточняющих вопросов и никак не выражал своего отношения к услышанному. Я был безмерно благодарен ему за это, но по лицу его отчетливо видел, что положение мое он считает непоправимым.

– И вы не знаете, что сталось после того, как вы покинули ту гостиницу? – недоверчиво (как мне показалось) спросил он наконец.

– Как бы я узнал это? – развел я руками. – Ведь стоит мне явиться туда, как я с головой себя выдам! Что мне делать, Маруто? Дайте совет...

Маруто отвернулся и долгим взглядом уставился в окно, рассматривая лепнину на стене дома напротив. Я ждал, уже совершенно отчаявшись, без надежды на какое-либо сочувствие, готовый к тому, что вот сейчас он, единственный человек, на помощь которого я рассчитывал, поднимется и уйдет, не желая иметь ничего общего с запятнавшей себя личностью... То есть – мною.

Но Людвиг, ощутив, наверное, что молчание затянулось, посмотрел мне в глаза, положил свою ладонь на мою руку и ободряюще сжал ее.

– Можете положиться на меня, Алексей. Я сейчас же поеду в номера Петуховой и постараюсь все выяснить. И, можете быть уверены, никому ни словом не обмолвлюсь. Ждите меня. Только прошу вас: до моего возвращения ничего, слышите? Ничего не предпринимайте.

Он поднялся, лицо его выражало решимость, и мое сердце наполнило благодарное чувство. На миг мне почудилось, что не все так плохо, и Маруто непременно поможет. Я еще могу быть спасен...

Перед тем как выйти, он снова потрепал меня по руке:

– Буду так скоро, как только смогу. Поймаю пролетку. Ждите меня, – повторил он и распахнул дверь, намереваясь выйти, но на пороге столкнулся с секретарем.

– Господин Залевский вас просят к нему, – объявил служащий, и Маруто невольно оглянулся на меня с тревогой.

Вызов к руководителю прокуратуры мог означать в моем положении, наверное, только одно – меня раскрыли. Но тут же я спохватился, что в этом случае Залевский скорее не присылал бы за мной, а дал приказ приставам доставить меня к нему, чтобы предупредить мое бегство. Я шагнул за порог вслед за Маруто, и мы с ним разошлись по коридору в разные стороны: он – к лестнице, а я в глубь здания, к руководящим кабинетам. Сочувственная улыбка товарища несколько скрасила мне неприятный вызов.

Подойдя к высоким дубовым дверям, я поднял было руку, но постучать не успел – створка двери отворилась, и из кабинета, едва не налетев на меня, быстрым шагом вышел Плевич. Точно два бойцовых петуха, мы сблизились с ним, почти касаясь друг друга плечами, слыша дыхание друг друга; я, и без того расстроенный, молчал, не решаясь его поприветствовать, а он, по обыкновению вздернув голову, захлопнул дверь прямо перед моим носом, обошел меня и удалился прочь. Я не выдержал и оглянулся: Плевич быстро шел по коридору, с прямой спиной и высоко поднятой головой, и, хотя я не мог этого видеть, но не сомневался, что выражение лица у него высокомерно-торжествующее. Точно так же, как и меня, наш коллега обошел, не поприветствовав, и Маруто-Соколь-ского, задержавшегося у лестницы. Проводив взглядом Плевича, Маруто еле заметно покачал головой.

Однако же медлить было нельзя. Собравшись с духом, я отворил тяжелую дубовую дверь и вошел в просторный кабинет, занимаемый господином Залевским. Вошел, по ковровой дорожке приблизился к громоздкому столу, затянутому зеленым сукном, и остановился. Залевский что-то писал, то и дело встряхивая пером, и, прекрасно слыша, что вошел вызванный сотрудник, даже не потрудился взглянуть в мою сторону. Откуда у него такая идиосинкразия ко мне? В чем я провинился перед ним, или перед прокуратурой, или перед всем государством Российским, что он не смотрит обыкновенно в мою сторону, а если и смотрит, то кривится от плохо сдерживаемой неприязни?

Не предложив мне присесть, как будто даже не замечая моего присутствия, Залевский еще некоторое время продолжал писать, затем тщательно промокнул чернила с помощью бронзового пресс-папье, полюбовался написанным и нехотя отложил бумагу в сторону. Только лишь после этого он исподлобья взглянул на меня.

– Извольте отчитаться о проделанной работе по порученному вам делу, – проговорил он крайне нелюбезно.

– Вы имеете в виду преступление в особняке Реденов? – на всякий случай осведомился я. Страх и волнение подступили мне к горлу и мешали соображать надлежащим образом, я даже пустил петуха голосом и теперь молил Бога, чтобы мое замешательство не бросилось в глаза начальнику. Но Залевскому не было дела до моих душевных терзаний. Он вообще едва меня замечал. И весь вид его указывал, что если бы не служебная необходимость, он ни за что не обратил бы на меня внимания; ну и пусть. Я вдруг с отчаянием подумал, что если мне все же не миновать ареста, то хоть одна положительная сторона в этом найдется: я буду избавлен от такого начальника. Но тут же я мысленно сплюнул три раза. Да и Залевский не дал мне помечтать. Его скрипучий голос резал мне уши: