Читать интересную книгу Помоги родной земле! - Борис Рябинин

Приведем и такую деталь. Задумала Свердловская киностудия снять фильм «Туристскими тропами» — о бажовских местах. Написали сценарий. Режиссер съездил в Полевское, вернулся и заявил: «Там нечего снимать». Как нечего? Почему?! Может, режиссер и перехватил в своей оценке состояния природы в Полевском и соседнем с ним Сысертском районе, где прошли раннее детство и юность Бажова, но ведь факт: оголился, торчит, как неприкаянный, Марков камень. А ведь еще в предвоенные годы вокруг него шумел океан хвойного леса, и сам камень был укрыт сосняком.

Удивительно все-таки, с какой легкой душой мы иной раз истребляем, сводим лес! Может быть, это своеобразный атавизм, который историк В. Ключевский объясняет следующим образом:

«Несмотря на все такие услуги, лес всегда был тяжел для русского человека. В старое время, когда его было слишком много, он своей чащей прерывал пути-дороги, назойливыми зарослями оспаривал с трудом расчищенные луг и поле, медведем и волком грозил самому и домашнему скоту. По лесам свивались и гнезда разбоя. Тяжелая работа топором и огнивом, какою заводилось лесное хлебопашество на пали, расчищенной из-под срубленного и спаленного леса, утомляла, досаждала. Этим можно объяснить недружелюбное или небрежное отношение русского человека к лесу…»

Старики свидетельствуют: на Чермозском заводе, что на Каме, была придумана такая игра: выбирали сосну, вокруг нее подпиливали другие сосны так, чтоб, падая они наваливались на нее шатром, а после кому-то, кто посмелее да бесшабашнее, предлагалось войти внутрь и подпилить сосну-опору; а когда все обрушится, успеть выбежать, чтоб не быть задавленным. Игра для храбрых. Леса было много.

О беспощадной рубке и истреблении лесов Урала и Приуралья писал еще В. И. Немирович-Данченко («Кама и Урал»). И о сплаве. И потоплении тоже. Потонуло дерево — горевать не о чем. Мало, что ли, деревьев в лесу.

Может, когда-нибудь оно и было так, то есть даже наверняка было. Но ведь сколько, как говорится, воды утекло с тех пор!

Чтоб срубить дерево, распилить, разделать его, превратив в чурку-баланс или телеграфное бревно, достаточно нескольких часов, а при современной технике даже нескольких минут. А сколько надо, чтобы из соснового семечка выросла сосна? И в этом простом сопоставлении, быть может, главная причина, почему мы должны очень осмотрительно расходовать нашу природную валюту — «зеленое золото» страны. К слову говоря, именно это обстоятельство больше всего и заботит ученых, лесоводов.

Советский Союз — самая богатая лесная держава. Ему принадлежит треть лесов мира — миллиард гектаров[12]. 99% кедровников у нас дают орехи несколько веков. Можно сказать, что мы несметно богаты. Кажется, нам ли брюзжать, тревожиться о том, что лесные запасы наши могут пойти на убыль, иссякнуть![13]

Леса оберегают поля и нивы от суховеев, засухи. Они наполняют влагой русла рек, сберегают «голубые жемчужины» — озера, они создают здоровый воздух планеты… Можно ли забывать об этом?

А если взять цифры потрясающе быстрого сокращения лесных площадей на Земле, перед вами будет трагическая картина гибели зеленого богатства, картина, от которой нельзя не содрогнуться…

Заметим, что с вырубкой леса меняется, как правило (а иногда и погибает), и травяной покров, — еще одно бедствие, порождаемое необдуманной, торопливой эксплуатацией лесов. Ведь именно тот неприметный скромный зеленый мир, который мы небрежно топчем ногами, служит надежной защитой для почвы, предохраняет ее от зла и ненасытной ржи — эрозии!

Скажут: но ведь лес необходим народному хозяйству. Что же, вы вообще против рубки? А как бумага, «хлеб цивилизации»? Нет бумаги — нет современного быта. Живица, канифоль (не найден заменитель), ацетон, целлофан, аспирин, искусственные ткани, мебель, строительство и многое, многое другое — это все лес! Как заметил один мой знакомый ученый лесовод, вся культура базируется на продукции леса. Древесина нужна во всех формах.

Лесное хозяйство Урала насчитывает уже не одну сотню лет. 1722 годом помечена (кстати, первая в России) инструкция «О сбережении лесов», составленная начальником Уральских горных заводов В. Н. Татищевым. «Птенец гнезда Петрова», человек светлого ума и выдающийся деятель той эпохи, Татищев уже тогда давал строгий наказ ценить и не расхищать лес:

«§ 1. Леса рубить всем воспретить под жестоким наказанием;

§ 3. Во всех слободах, принадлежащих к заводам, запретить летом по непаханным местам жечь траву под великим штрафом;

§ 4. В 15 верстах стоячего леса на дрова в избы не рубить, а довольствоваться или валежником, или для рубки далее отъезжать, дабы порядком леса паки умножить;

§ 6. Ежели кому лес на строение собственное при заводе понадобится, то оной должен просить, а объездчик по указу ему отвести определенное число и смотреть, дабы не токмо бревен годных к строению в лесу не оставил, но вершины и сучья в груду собрал, дабы тем не сделать пожара…»

Классик лесоводческой науки, профессор Г. Ф. Морозов утверждает, что лес не есть только общежитие древесных растений, он представляет собою общежитие более широкого порядка; в нем не только растения приспособлены друг к другу, но и животные к растениям и растения к животным, и все это находится под влиянием внешней среды.

Всегда ли мы помним об этом? Обычно все разговоры с древесины начинаются и древесиной кончаются. А между тем известно, что только вырубка одних дуплистых деревьев нередко ведет к гибели всего леса, ибо исчезают места гнездовий многих птиц. В Ганау, Германия, в прошлом веке вырубили дуплистые дубы, где находили приют летучие мыши, и на лес напал дубовый шелкопряд, не стало прекрасных дубрав.

Вырубка дуплистых деревьев на Урале привела к исчезновению голубя-клинтухи.

А ведь практика эта продолжается до сих пор. Лесу нужен даже валежник, тот самый валежник, который часто дает пищу огню, — нужен, ибо под ним находят себе и кров и дом многие мелкие зверьки. Что же касается смертельного врага леса «красного петуха», надо построже спрашивать с человека.

Еще во времена Ивана Грозного была замечена взаимосвязь между состоянием кедровых лесов, наличным количеством и размножением соболя. Есть орехи — есть соболь; неурожай орехов или гибель кедровников — гибель и вымирание ждет и этого драгоценного зверька. Белка и ее шкурка целиком зависят от кедра.

Могут ли жить без леса дикий олень, косуля, глухарь и тысячи других бегающих, летающих, оглашающих окрестность своими криками или безмолвно прячущихся в чаще созданий! Мир был бы пуст без них. Пусто, одиноко стало бы и человеку, он перестал бы получать многое, что получает с давних пор, и, по сути, безвозмездно, без затраты труда и средств.

Да это еще не все. Как отмечает Ф. Энгельс, уже в XIX веке каждый ребенок во Франции знал, что истребление лесов — причина частых наводнений. Стоит по берегам рек и речек ольха. Неприметное лиственное дерево из семейства березовых, которое не берегут, не выхваляют всячески, как скажем, великан-кедр (что, однако, не мешает рубить и его, иногда на простые доски, на пошлую деревянную тару). По Днепру, Дону, Кубани, Оке стояли многочисленные ольшаники. В тридцатых годах стали рубить их — стало меньше ключей, падал уровень рек, течение делалось быстрее, а паводки бурными и кратковременными. То же было с Мокшей. После 1945 года топор поубавил ольшаники; на дрова, говорят, рубили, и на многих притоках Мокши, да и на самой Мокше местами остались только мутные омуты, соединенные ниточками-ручейками. Сорное дерево, говорят. Сорное ли?

Ну, а береза, Betula по-латыни. Песни не зря о ней поют. Не зря хороводы водили сотни лет. Не зря она — символ России, ситцевая, холстяная, белая-свежая, как красная девица в праздничную пору, как невеста вековечная! Славная и неприхотливая, она первой заселяет вырубки и гари, давая им новую жизнь; издавна лесоводы считают ее (равно как и осину) завоевательницей пустых пространств. Драгоценнейшее качество!

«На маленькой лесной полянке тепло и тихо, — пишет фенолог и певец родной природы Л. Федоров. — На самой середине стоит тонкая березка… Возле нашей охотничьей избушки в отрогах Бардымского увала росла вот такая же береза. Кругом глухой ельник, и она, словно заблудившаяся женщина, жалась к человеческому жилью, с опаской посматривая на своих мудрых соседей. Мы с друзьями ее очень берегли, не позволяли себе сделать даже легкого прокола в коре, чтобы напиться весеннего сока. Она нам служила своеобразным ориентиром в сложной жизни природы. Была какая-то неуловимая связь между жором щуки и началом ее зеленения. Как только она начинала рассыпать семена, мы знали, что пора отправляться за брусникой. А когда осенью береза одевалась в золотистый наряд, можно было отправляться караулить на лиственницах глухарей. Через неделю после того, как опадали с нее листья, улетали на юг последние утиные стаи…»