на губах.
— Ты не сможешь забрать это обратно, Эмма, — предупреждаю я ее. — Ни слова, ни твое сердце, ничего из этого. Теперь ты моя.
— Думаю, я всегда была твоей, Зейн. — Ее взгляд скользит по моему лицу. — По крайней мере, так было с тех пор, как я встретила тебя. Может быть, даже раньше. Ты ощущаешься как неизбежность, как судьба.
— Черт, — рычу я, захватывая ее губы. Я выплескиваю в поцелуй свою чертову душу, когда она занимает место в моей, освещая ее, как клеймо на плоти. Только боли нет. Это просто чертовски чистый восторг.
Она целует меня в ответ так же глубоко, ее язык сплетается с моим, как будто она собирается жить за счет моего вкуса. Я позволю ей. Боже, я думаю, что сейчас я бы продал свою душу, чтобы эта женщина целовала меня так, как будто она не может насытиться.
Она мурчит, снова и снова возвращаясь за добавкой… точно так же, как я делал это раньше в ванной. Как будто она так же беспомощна, как и я. Она ничего не делает полумерами. Когда она сражается, то борется изо всех сил. И когда она сдается, то отдает каждую частичку себя.
Теперь они все мои, и я могу поклоняться им, как бы мне ни хотелось. Я мог бы просто начать стоять на коленях там, где и место ублюдку. По крайней мере, таков план, пока она не просунула руку между нами, проведя ею по моей груди, а затем по животу, смелее, чем когда-либо.
Все мое тело реагирует на ее прикосновения. Я дрожу от ощущения ее кожи на своей. Мой член пульсирует, умоляя ее продолжить свое небольшое исследование немного южнее.
Однако она держит их выше моей талии, медленно сводя меня с ума. Вплоть до тех пор, пока я не подхватываю ее на руки, пытаясь вернуть какую-то часть ее туда, где я хочу.
Ее ноги обхватывают мою талию, давая мне немного вкуса рая, когда ее киска прижимается к моему члену. Христос Всемогущий. Если я в ближайшее время не заявлю права на ее девственность и ее утробу, то сломаюсь.
— Ох, — выдыхает она, когда чувствует, насколько мне чертовски тяжело.
Я обхватываю ее руками, намереваясь зафиксировать на месте, пока разбираюсь с дверью. Но бабушка и Бетси не единственные здесь, кто не знает, как себя вести. Что-то вспыхивает в ее глазах, когда она поворачивается, извиваясь напротив моего члена.
Блядь, это похоже на рай.
Она впивается ногтями в мои плечи и делает это снова.
Я прижимаю ее к двери за две секунды, вжимаясь в нее так, словно от этого зависит моя чертова жизнь.
— Продолжай играть со мной, и ты будешь лежать на спине и выкрикивать мое имя, прежде чем успеешь моргнуть, ягненок, — рычу я, снова прижимая свой член к ее горячему маленькому центру.
— Кто сказал, что я играю, Зейн? — шепчет она в ответ. Ее ногти скользнули по моим рукам, посылая заряд желания прямо в мой член. — Может быть, это именно то, чего я хочу.
Я толкаюсь бедрами, рыча:
— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя? Потому что именно это и произойдет, если ты не будешь хорошо себя вести. Это был чертовски долгий месяц.
— Я просто хочу тебя. Однако теперь я могу получить тебя, Зейн. Для меня это тоже был долгий месяц.
Это все, что мне нужно было услышать. Любой ее каприз — приказ для меня.
Я рву ее тонкую пижамную майку посередине и стону, когда ткань рвется.
— Иисус Христос. Посмотрите на это. — Я прячу лицо между ее сиськами. Кто бы мог устоять? Они прямо здесь и выглядят так, будто созданы для моего рта.
Ее рука взмывает к моим волосам, прижимая меня к себе, когда я поворачиваю голову в сторону, позволяя мне всосать в рот один твердый сосок. На вкус она точно такая же, как и запах… пахнет гребаным солнечным светом и волшебством.
Я уделяю внимание ее сиськам, перемещаясь от одной к другой, пока они не краснеют от моих отметин, а она не начинает извивается напротив моего члена, умоляя об освобождении.
— Достаточно ли быстро мы двигаемся для тебя, ягненок? — спрашиваю я, отталкивая ее от двери и бросая на кровать. Она подпрыгивает, прежде чем оказаться на мягкой поверхности.
— Н-нет.
Нет?
Ебать. У нее вообще отсутствует чувство самосохранения. Она машет рукой перед голодающим зверем, ей любопытно посмотреть, откусит ли он кусочек. У меня есть новости для нее. Возможно, я не сею хаос, как бабушка и Бетси, но я далеко не ручной. Если она хочет, чтобы я был диким, она именно это и получит.
Я расстегиваю пуговицу на брюках и заползаю на кровать поверх нее. Она смотрит на меня своими голубыми глазами, которые видят мою душу, ее щеки пылают от желания.
— Ты самый милый ягненок, которого я когда-либо встречал, Эмма, — бормочу я, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в губы. — Если ты не перестанешь со мной играть, я покажу тебе, что львы делают с ягнятами.
— Покажите мне.
Я рычу, обхватывая ее за талию и подтягивая к центру кровати. Она распластывается посреди всего этого, ее руки широко раскинуты, как будто она предлагает мне сделать все возможное. Если мы собираемся остановиться здесь, а не у меня, нам понадобится кровать побольше. Ее чертовски мала для всех способов, которыми я собираюсь ее использовать.
— Останови меня сейчас, если ты не планируешь быть беременной до конца этой ночи.
— Ты хочешь от меня детей? — Она улыбается, выражение ее лица мягкое и милое.
— Хочу? — Я презрительно фыркаю. — Тебе повезет, если я не буду поддерживать тебя беременной в течение следующих десяти лет.
— Я всегда хотела большую семью, — шепчет она.
Ну, блин, думаю, тогда мне лучше заняться делом.
Я еще раз целую ее губы, прежде чем начать целовать ее тело, снимая с нее шорты и трусики. Ни один дюйм кожи не остается неисследованным, пока я направляюсь к ее сочной киске. Предсемя сочиться в мои боксеры, когда я оказываюсь лицом к лицу с этим святым местом, между широко расставленных ног.
Ее губы раскрыты, между ними выглядывает твердый клитор. Мед стекает по расщелине ее сочной попки, смачивая ее полные бедра.
— Так чертовски идеально, — стону я, благоговейно целуя ее холмик. Она слегка вздрагивает, а затем стонет. Я раздвигаю ее ноги так широко, как только могу, и подтягиваю ее ко рту. Мой язык скользит по ее складочкам, собирая все соки. Как только они касаются