href="ch3-88.xhtml#id298" class="a">[88]. Бакли также описывал нанесенные на тело белой краской линии, ритмичный барабанный бой, слаженные танцы и громадные костры на важных церемониях, которые периодически собирали вместе различные кланы и соседствующие племена. Эти ритуалы иногда включали в себя обряд обрезания, который использовался для инициации мальчиков-подростков из разрозненных общин[89].
Несмотря на все брачные и ритуальные узы, наиболее яркими событиями за те три десятилетия, что Бакли провел у ватаурунгов, были жестокие конфликты, происходившие между отдельными группами, кланами и племенами. Рассказывая о своей жизни среди аборигенов, Бакли упомянул о 14 таких конфликтах, включавших несколько ночных набегов с человеческими жертвами и ожесточенные сражения с участием сотен воинов. В ходе одного из столкновений 300 воинов из вражеского племени сосредоточились на дальней стороне прогалины. Группа, в составе которой находился Бакли, спаслась бегством, но позже перегруппировалась, созвала союзников и отстояла свою территорию дорогой ценой. Другое жуткое воспоминание касалось того, как его группа наткнулась на окровавленные останки воинов из дружественного отряда, убитых накануне. Самым распространенным оправданием для подобного насилия были разногласия по поводу женщин — то есть относительно того, кто на ком женится, — хотя в некоторых случаях нападения становились местью за колдовство с целью причинить «неестественную» смерть (например, за вызванные колдовством укусы змей).
Описывая один из этих конфликтов, Бакли дает нам представление о коллективной вине. Мужчина из другого клана «переманил» одну из жен из группы Бакли. Под «переманиванием», кажется, следует понимать просто то, что она предпочла жизнь с другим мужчиной. Когда группа Бакли случайно наткнулась на этих «воров», сбежавшую жену насильно забрали обратно. В конце концов она поселилась с Бакли, к большому его огорчению. Много месяцев спустя среди ночи внезапно объявился ревнивый любовник этой женщины, который зарезал спящего мужа, лежавшего рядом с Бакли, и сбежал со своей любовницей. Несколькими неделями позже группа Бакли снова столкнулась с группой «воров», но на этот раз ни убийцы, ни «украденной» жены среди них не оказалось. К ужасу Бакли, его группа отомстила, убив как взрослого брата убийцы, так и его четырехлетнюю дочь, которые, с точки зрения Бакли, были ни в чем не виноваты.
После 25 лет жизни в составе своей группы, опечаленный насильственной смертью самых близких ему людей, Бакли начал жить отдельно от племени. Подобно другим охотникам-собирателям, он научился бояться чужаков и не доверять им, поскольку одинокие путники могли оказаться разведчиками готовящегося к набегу неприятеля. Следуя заведенной у аборигенов практике, Бакли окружил свой крохотный лагерь невысокой изгородью из дерна и коры, скрывавшей по ночам пламя его костра.
После семи лет жизни в одиночестве, когда он всячески избегал контактов с кораблями и моряками, Бакли наконец решил вернуться в европейскую культурную среду, которую олицетворяло недавно основанное поселение под названием Мельбурн.
Умение учиться как продукт эволюции
История жизни Уильяма Бакли среди аборигенов Австралии ставит перед нами два центральных для понимания человеческой природы вопроса. Во-первых, Бакли и другие беглецы оказались абсолютно не способны выживать охотой и собирательством, несмотря на то что они начали свой путь, имея при себе запасы провизии на четыре дня, и очутились в одной из самых плодородных природных зон Австралии. Они не знали, как найти достаточно еды, развести костер, построить укрытие или изготовить необходимые копья, сети или каноэ. То есть эти мужчины не могли выжить как охотники-собиратели на континенте, где люди жили собирательством почти 60 000 лет. Почему нет? Раз уж представители рода Homo провели большую часть последних двух миллионов лет, существуя как охотники-собиратели, можно было бы предположить, что наш крупный обезьяний мозг должен подходить для выживания за счет охоты и собирательства. Если этот мозг сложился в ходе эволюции не для того, чтобы позволить нам успешнее охотиться и искать плоды и коренья, тогда для чего же?
Второй важный вопрос, который ставит перед нами история Бакли, связан с социальной реальностью, в которой он очутился. После того как он попал в семью аборигенов, он почти не упоминает о голоде, жажде или других лишениях, которых было с избытком в первой части его рассказа. Вместо этого действие перемещается в мир, выстроенный вокруг социальных норм, которые объединяют людей в кланы и племена, образуя взаимозависимые сети предписанных культурой обязательств и обязанностей. Социальные нормы предписывали заключать договорные браки, поощряли мужчин брать по нескольку жен и фактически делали секс с половиной местного населения табуированным как инцест. Наряду с брачными узами оказывающие на племя сильное психологическое воздействие ритуалы помогали укреплять связи как внутри кланов и племен, так и между ними. Однако, несмотря на наличие этих социальных связей, жестокие межгрупповые конфликты оставались постоянной угрозой и основной причиной смертности. В этом мире выживание человека во многом зависело от размера и сплоченности его социальной группы. Но откуда взялись все эти кланы, брачные группы, ритуалы и племена?
Ключом к ответу на оба этих вопроса является признание того, что люди представляют собой культурный вид. В отличие от других животных, в ходе генетической эволюции мы начали полагаться на свою способность учиться у других, получая таким образом огромный объем поведенческой информации, включающей мотивации, представления и эвристические подходы, которые имеют центральное значение для нашего выживания и размножения. Эта способность учиться друг у друга настолько сильна у людей по сравнению с другими видами, что лишь мы умеем накапливать постоянно усложняющиеся совокупности культурных знаний, относящихся ко всему: от изощренных технологий метания различных объектов и методов обработки пищи до новых грамматических инструментов и расширяющихся наборов социальных норм. Обсуждение всего этого составляет основное содержание моей предыдущей книги «Секрет нашего успеха». В ней я подробно излагаю, как с эволюционной точки зрения можно понимать происхождение, психологию и культуру нашего вида. Здесь же я кратко обрисую некоторые основы этого подхода, прежде чем применить его к объяснению происхождения современного мира и психологии людей Запада.
Осознание центральной роли культуры в природе человека состоит не в противопоставлении «эволюционных» или «биологических» объяснений тем, которые основаны на «обучении» или «социализации». Вместо этого исследователи включили культуру в расширенный эволюционный подход, поставив вопрос о том, как естественный отбор сформировал наш обезьяний мозг так, чтобы он мог наиболее эффективно усваивать идеи, представления, ценности, мотивации и практики, которые нужны нам для выживания и процветания в любой экологической или социальной среде, где мы оказываемся. Получается, мы генетически эволюционировали таким образом, чтобы освоить навык приспосабливаться посредством обучения, подстраивая наш разум и поведение к окружающим условиям, с которыми мы сталкиваемся.
В частности, наши эволюционно