Читать интересную книгу Укрепленные города - Юрий Милославский

Ты моя единственная, ты моя несравненная, ты мое счастье, — вот, что ты!

И невидимый баритон-оптимист поделился со слушателями радостным сюрпризом:

— Дамы и господа. Поль Анка!!!

Бурные аплодисменты, переходящие в прострацию.

Камнем черным и смертным сидел Слава Плотников, что танцевал под эту песню со студенткою — кавээнкою Ниной (первая жена) — после вечера поэзии Евгения Александровича Евтуха. Теперь Солж — тогда Евтух. Танцевал Плотников, и переводил Нине слова нивесть откуда достанной пластинки, — не синий с бронзой кружок «Супрафона», не рок на рентгенкостях, — но пластинка! Ты моя единственная, ты моя несравненная, ты мое счастье, вот что ты. И добавлял, отталкивая взрывною согласной прядку от нининого ушка: д-ля меня. А следующую песню Нина танцевала с другим, а он, Плотников, проглядывал глянцевый пакет, отпечатанный небывалыми в тоталитарном государстве красками — по заказу компании «Коламбиа Бродкастинг Систем», — для него, Славы Плотникова, для его единственного и несравненного счастья.

Звени, звени жилками, настройся на последний и светлый полет в назад — куда нет, и откуда нет! — возврата. Был молодой Слава Плотников — стал старый. Простота, кто понимает. А что в промежутке было? А какая разница. Смертным и черным камнем сидел Плотников: считал, сколько им всем лет — Славе, Нине и Полю Анке. Под Полем Анкой понимается исполнитель с подсохшими плечами, сырым лицом и прической, называемой в России «внутренний заем». Ведь если Поль Анка так выглядит, то мы на кого похожи?!

Примерно семь лет переводов в защиту «СОЮЗЭКСПОРТ" а» — до наступления необратимых состояний. Вторую неделю лежит неподписанное мною письмо изгнанников — с требованием ограничить торговлю с Софьей Власьевной, покуда она не прекратит. Сначала брошу работать на торгующие с ней фирмы — потом подпишу. А не брошу — кормиться надо, запастись перед приездом Аньки, или моим к ней переездом. Противостояние.

Закопошился владелец лорнета, и Плотников вернул ему имущество. Сосед покосился-покосился, хотел, возможно, обеспокоиться, но Плотников вдруг принялся выбираться на волю. До межкресельного прохода было полтора десятка сидений, так что Плотников повторял: «Извините, извините…» Его извинили. Домой поехал. Там сел за «Эрику» — писать Анечке:

«Анька, солнышко мое, ты меня всегда так называла, а я тебя никогда. Все стеснялся, дурак! А теперь некого называть и стесняться некого. Помнишь, как ты ждала меня возле ГБ, когда меня в первый раз после нашего со-поселения забрали? На тебе была какая-то голубоватая кофта а рядом с тобой стояли топтуны: тоже меня ждали. А я тогда разозлился, что ты меня увидишь столь страшнючим (семь часов подряд я препирался с этими скотами, устал), и я тебя даже не обнял при встрече. По-моему, ты тогда обиделась. Хоть теперь прошу прощения. Собрался.

…У меня все обычно. Работаю, пытаюсь писать. Мне так тебя не хватает, я только теперь понимаю, как тебе было тяжело Ну конец! Либо я к тебе еду, либо ты ко мне В ближайшие месяцы начинаю закругляться. Моя шкурная натура задним числом подсчитывает: что лучше с материальной, так сказать, точки зрения. Я примерно выяснил разницу цен здесь и у тебя. Если я приеду, то на заработанные до сегодняшнего дня деньги мы сможем жить без дополнительных доходов год-полтора. С другой стороны, эти полтора года пройдут быстро. В Израиле мне, очевидно, будет сложнее устроиться. Так что я прошу: прими-ка на сей раз ты оптимальное решение. Я всегда знал, что ты сильнее и умнее меня, но обстоятельства складывались так, что решать приходилось мне. Теперь твоя очередь! Только не откладывай, а то я просто возьму и приеду.

Хочу тебя попросить об одном деле. У тебя есть адрес Нины (он записан в мой подарок — палехскую записную книжечку). Она о тебе знает, очень тебя жалела, что ты со мной связалась. Нина все понимает, письму твоему не удивится, а я ей писать не хочу: ей, возможно, будет неприятно. В последние дни я о ней беспокоюсь, хотя ты знаешь, что ни в какие парапсихологии не верю. Но ты напиши. Договорились?

Целую тебя и обнимаю, что раньше делалось мной недостаточно. Ты не думай, что я с ума сошел. Я, вероятно, разобрался сам в себе, и знаю, чего хочу (тебя) и чего не хочу (всего остального).

Храни тебя Бог, ты моя любимая, а я твой Слава».

Плотников мог писать письма только с налету — во мгновенный ответ, так, чтобы сразу сложить, заслюнить конверт, адрес обозначить — и все. Лучше и отправить немедленно же, но возможно и с ночи до утра. Если конверта под руками не было, — то и письма не возникали: Плотников не в состоянии был их перечитывать, пред запоздавшей отправкой. Стыдно за всякие «дорогой». И часто бывало так, что не найдя конверта, Плотников раздирал письмо на кусочки — не то что слов, букв не оставалось. Рвал — не глядя, многократно и долго, боясь, чтобы не попалась ему в глаза выпавшая частица. Кусочки сминал в предельно малый комок — и в мусорник. И как раз — конверта не оказалось; цветной сверток, где хранились постепенно уменьшающиеся запасы длинных «авиа» с красно-голубым шлагбаумом, был пуст. Плотников расшвырял бумажные свалы ниш, портфеля, тумбы письменного стола — и не нашел ничего похожего. Тогда, повернув извлеченные из-под валика «Эрики» листки пустою стороною вверх, бросил на них — для душевного спокойствия — пару приблудных «TIME-ов». Разыскал на кухне тюбик некоего всемогущего гуммиарабика — все клеит. Стал мастерить конверт. Но ничего не смастерилось, — только меж руками и предметами провлеклись тончайшие тяжи, выпущенные этой сюрреалистической липучкой. К бумаге невозможно дотронуться — пристает кожа, а если потянуть, то бумага расслаивается, шипя почти прозрачным лоскутом, неотстающим от пальцевой подушечки. Мерзотина. Плотников свалил на пол пачку старых эпистолий — и догадался: выбрал оттуда жесткий и сверкающий фирменный конверт от знаменитого университета, наклеил на использованный передок вполне прямоугольный белый листок. Получился новый конверт! Проступивший по краям избыток клея не вредил бесповоротно — годится, годится никуда не денется! Перед написанием адреса передохнул: не выносил перечерков и поправок на выходных данных… Полагалось бы привлечь старушку «Оптиму» с латинским шрифтом, но не привлек, опасаясь непредвиденного. Наклейка, например, отстанет, перекосится. И надписал в английском стиле — не отрывая карандашика от плоскости до окончания слова; все точки и черточки ежели и ставятся то потом. Г-же Анне Розенкранц. 21, Нарциссов-ул., квартира 6, Иерусалим, Израиль. Посидел. И пошутил ему одному — и оставшимся в России делать дело друзьям — понятным стилем: добавил под «Израиль» уточнение — «Средний Восток».

Час после этого перемещался по комнате, не мог уснуть-прилечь: от как бы радости за свою находчивость в конвертной придумке. А то пропало бы письмо. Несколько раз леденел и останавливался — проверял, положено ли послание в конверт. Конверт полон, все хорошо. Интересно, нет ли какого-нибудь «авиа-экспресс», чтобы быстрее дошло. Немного удержать Аньку, не дать ей забыть меня — и съедемся, точно съедемся. Мне и в самом деле никто не нужен, нет во мне никакой полигамичности…

Широкая пепельница в виде половины кокосового ореха приняла дополнительные бычки «Данхилла». Накрыла их красная и плоская пачка, — опустела она, курить нечего, спать — пора. Святослав включил возлеподушечный транзистор, и уткнувшись в едва слышимое пиликанье — раз-синкопа, два-синкопа, — настроился на то спокойствие — заснул. В советской майке посеревшего трикотажа и новых нейлоновых трусах. Анечка ему писала, чтобы он белье покупал только хлопковое, иначе промежность преет.

5

Держали их вместе, а распустили — поочередно.

— Уедете все, никого не оставим, этого нам не нужно, — произносится майором Алексеем Афанасьевичем Нечаевым, замначальником Отдела Виз и Регистрации. — Ваша коллективная жалоба в Совет Национальностей рассмотрена…

— Ответ будет выдан на руки?

Слишком быстро и слишком язвительно, Фимка, дай ему договорить, дегенерату, он что-нибудь обязательно сболтнет, а мы используем его треп в последующем обращении…

— …отвечаю: ваша коллективная жалоба в Совет Национальностей рассмотрена. Ответ в устной форме в присутствии подписавших жалобу.

Давай, Миша!

— Майор.

Без товарища, просто «майор». Хорошо бы «господин майор», но начнутся пререкания и крики.

— Майор (усмехайся-усмехайся), наша коллективная жалоба в Совет Национальностей была направлена туда в письменном виде. Таким образом… (Да, таким образом: по тексту будущего обращения), у нас имеются все основания настаивать (неверно: не настаивать, а надеяться) виноват, надеяться на адекватную (знаешь, дегенерат, что такое «адекватную»?) форму ответа…

— …сообщаю в присутствии.