Читать интересную книгу Семья Тибо. Том 2 - Роже Мартен дю Гар

— Я думаю, что не этот идиотский антиклерикализм, столь дорогой буржуазным вольнодумцам девятнадцатого века, избавит массы от ига религии. Проблема и здесь остается социальной. Религиозные учреждения — социальны. Во все времена религия черпала свою основную силу в страданиях порабощенного человека. Религия всегда играла на нищете. В тот день, когда у нее исчезнет эта точка опоры, религия потеряет жизнеспособность. Когда человечество станет счастливее, современные религии будут над ним не властны…

— В чем дело, Митгерг? — прошептала Альфреда.

— Тибо вернулся… Он хочет видеть Пилота.

— Почему он не пришел сюда?

— Похоже, что там творятся нехорошие дела, — сказал Митгерг вместо ответа.

— Нехорошие дела?

Она пытливо вглядывалась в лицо австрийца, думая о миссии Жака в Веже.

Митгерг развел руками, чтобы показать, что он ничего точно не знает; и в течение нескольких секунд он раскачивался, как молодой медведь, приподняв брови и выкатив глаза за стеклами очков.

— Тибо приехал с Бемом, моим соотечественником, который завтра отправляется в Париж. Совершенно необходимо, чтоб Пилот принял их сегодня же.

— Сегодня?.. — Альфреда размышляла. — Ну что ж, приходите к нам, это лучше всего.

— Хорошо… Вызови Ричардли.

— И Пата тоже, — торопливо сказала она.

Митгерг, не любивший англичанина, уже готов был возразить: «Почему Пата?». Тем не менее он выразил согласие, на секунду прикрыв веки.

— В девять часов?

— В девять.

Молодая женщина бесшумно возвратилась на свое место.

Мейнестрель только что оборвал Прецеля своим безапелляционным «разумеется!» и добавил:

— Преобразование совершится не в один день. И даже не на протяжении одного поколения. Религиозные потребности нового человека найдут себе выход — социальный выход. Религиозная мистика будет заменена мистикой социальной. Это проблема социального порядка.

Снова переглянувшись с Альфредой, Митгерг исчез.

Три часа спустя Жак в сопровождении Бема и Митгерга сошел с трамвая на улице Каруж и входил в дом Мейнестреля. Почти смеркалось, на маленькой лестнице было темно.

Альфреда впустила гостей.

Силуэт Мейнестреля китайской тенью вырисовывался в дверях освещенной комнаты. Он быстро подошел к Жаку и спросил вполголоса:

— Есть новости?

— Да.

— Обвинения были обоснованы?

— Серьезно обоснованы, — прошептал Жак. — В особенности в отношении Тоблера… Я объясню вам все это… Но сейчас речь идет совсем о другом… Мы накануне больших событий… — Он обернулся к австрийцу, которого привел с собой, и представил его: — Товарищ Бем.

Мейнестрель протянул ему руку.

— Итак, товарищ, — сказал Мейнестрель со скептической ноткой в голосе, — правда ли, что ты нам привез новости?

Бем с важностью посмотрел на него:

— Да.

Это был тиролец, низкорослый горец с энергичным лицом. Лет тридцати. На голове у него была фуражка, и, несмотря на жару, старый желтый макинтош покрывал его крепкие плечи.

— Входите, — сказал Мейнестрель, пропуская вновь прибывших в комнату, в глубине которой ждали Патерсон и Ричардли.

Мейнестрель представил обоих мужчин Бему. Тот заметил, что остался в фуражке, и, смутившись на секунду, снял ее. Он был обут в подбитые гвоздями башмаки, которые скользили на натертом паркете.

Альфреда отправилась вместе с Патом на кухню за стульями. Она расставила их вокруг кровати, на которую уселась сама, чинно держа на коленях блокнот и карандаш.

Патерсон устроился рядом с нею. Полулежа, облокотившись на изголовье, он наклонился к молодой женщине:

— Ты знаешь, о чем будет речь?

Альфреда сделала уклончивый жест. Она на основании опыта чуждалась конспиративных замашек, которые у этих людей действия, осужденных на бездеятельность, выдавали прежде всего их страстное, сотни раз обманутое желание наконец проявить себя, испытать свои силы.

— Подвинься немножко, — фамильярно сказал Ричардли, садясь рядом с Альфредой. Его взгляд постоянно светился радостным, почти воинственным светом; но в самоуверенности его было что-то искусственное, какое-то преднамеренное желание казаться сильным и довольным, несмотря ни на что, ради принципа, гигиены ради.

Жак вынул из кармана два запечатанных конверта, большой и маленький, и передал их Мейнестрелю.

— Здесь копии документов. А это письмо от Хозмера.

Пилот подошел к единственной лампе, стоявшей на столе и скудно освещавшей комнату. Он распечатал письмо, прочел его и стал бессознательно искать глазами Альфреду; затем, метнув острый вопросительный взгляд на Жака, положил оба конверта на стол и, чтобы показать пример другим, сел.

Когда все семеро устроились на своих местах, Мейнестрель обратился к Жаку:

— Итак?

Жак посмотрел на Бема, резким движением откинул волосы со лба и заговорил, отвечая Пилоту:

— Вы прочитали письмо Хозмера… Сараево, убийство эрцгерцога… Это было как раз две недели назад… Ну вот, за эти две недели в Европе, особенно в Австрии, произошло втайне много событий… Событий такой важности, что Хозмер счел необходимым поднять тревогу во всех европейских социалистических странах. Он срочно направил товарищей в Петербург, в Рим… Бульман поехал в Берлин… Морелли отправился на свидание с Плехановым… а также с Лениным…

— Ленин — диссидент{18}, — проворчал Ричардли.

— Бем завтра будет в Париже. В среду он будет в Брюсселе, в пятницу — в Лондоне. А я уполномочен ввести вас в курс событий…. Потому что, как видно, события развиваются очень быстро… Хозмер на прощание сказал мне буквально так: «Объясни им как следует, что если предоставить событиям идти своим ходом, то в два-три месяца Европа может быть охвачена всеобщей войной…»

— Из-за убийства какого-то эрцгерцога? — заметил опять Ричардли.

— Эрцгерцога, убитого сербами… то есть славянами, — возразил Жак, обернувшись к нему. — Я, так же как и ты, был далек от таких предположений… Но там я понял… по крайней мере, оценил важность проблемы… Все это адски сложно…

Он замолчал, обвел всех взглядом, остановился на Мейнестреле и после некоторого колебания спросил его:

— Должен ли я изложить все с самого начала так, как мне рассказал Хозмер?

— Разумеется.

И Жак тотчас же начал:

— Вы знаете о попытках Австрии создать новую Балканскую лигу?.. Что? — сказал он, заметив, что Бем заерзал на стуле.

— Мне кажется, — отчеканил Бем, — для того чтобы объяснить причины явлений, лучший метод — начать с более ранних событий…

При слове «метод» Жак улыбнулся. Он взглянул на Пилота, как бы спрашивая у него совета.

— В нашем распоряжении целая ночь, — заявил Мейнестрель. Он бегло улыбнулся и вытянул свою больную ногу.

— В таком случае, — заговорил Жак, обращаясь к Бему, — валяй… Этот исторический обзор ты сделаешь, конечно, лучше, чем я.

— Да, — сказал серьезно Бем (что вызвало лукавый огонек в глазах Альфреды).

Он снял макинтош, заботливо уложил его на полу рядом с фуражкой и присел на кончик стула, держась очень прямо и сдвинув ноги. Его коротко остриженная голова казалась совсем круглой.

— Простите, — сказал он. — Для начала я должен изложить точку зрения империалистической идеологии. Это для того, чтобы объяснить, что скрывается за нашей, австрийской политикой… Во-первых, — продолжал он, подумав несколько секунд, — надо знать, чего хотят южные славяне…

— Южные славяне, — прервал Митгерг, — это значит: Сербия, Черногория, Босния и Герцеговина. А также венгерские славяне.

Мейнестрель, слушавший с величайшим вниманием, сделал утвердительный жест.

Бем продолжал:

— Южные славяне уже в течение полувека хотят объединиться против нас. Основное их ядро — сербы. Они хотят сгруппироваться вокруг Сербии и создать самостоятельное государство — Югославию. В этом им помогает Россия. С тысяча восемьсот семьдесят восьмого года, с Берлинского конгресса, начался спор, борьба не на жизнь, а на смерть между русским панславизмом и Австро-Венгрией. А в русском правительстве панслависты — всесильны. Что же касается тайных русских намерений и ответственности России за осложнения, которые скоро наступят, то об этом я недостаточно осведомлен и не смею говорить. Я могу судить только о моей стране. Будет правильно сказать, что для Австрии — тут я становлюсь на правительственную, империалистическую точку зрения — коалиция южных славян — это действительно большая жизненная проблема. Если бы югославское государство расположилось возле нашей границы, Австрия утратила бы господство над многочисленными славянами, являющимися сейчас подданными империи.