армии была отвлечена на внутренний фронт против отрядов знаменитого анархиста Нестора Ивановича Махно, часть — на Киевское и Черниговское направления[176].
По советским данным, в районе Харькова и Белгорода у белых находились еще не закончившие свое формирование 2 пехотные и 1 кавалерийская дивизии, насчитывавшие 15 300 штыков и 600 сабель, в глубоком тылу численность новых формирований достигала 25 500 штыков, 5 тысяч сабель[177].
Остается неясным: задействовало ли белогвардейское командование эти силы против повстанцев, каков был уровень их боеспособности и оснащения вооружением. В боевом расписании ВСЮР на 18 октября не отмечается формирование резервов в районе Харькова и Белгорода. Большевики считают, что южнее Курска в распоряжении генерала А. П. Кутепова находилось 2500 штыков новых формирований[178]. По мнению возглавившего в октябре 1919 г. красный Южный фронт А. И. Егорова, наиболее слабым местом белых стало именно отсутствие резервов[179].
Согласно боевому расписанию ВСЮР на 18 октября 1919 г., в Новороссии находилось 12 595 штыков, 2554 сабли; в войсках, не входящих в состав армии (побережье), — 650 штыков, 1303 сабли; гарнизоны и комендатуры насчитывали 16 313 штыков и 2512 сабель[180].
Таким образом, в распоряжении генерала А. И. Деникина не было достаточных сил ни для парирования возможного удара красных (это признает сам Главнокомандующий в своих мемуарах[181]), ни для того, чтобы развивать достигнутые на Московском направлении успехи.
В любой войне огромную, нередко определяющую, роль играет морально-психологический фактор. Об этом еще в XIX в. писал Карл Филипп Готфрид фон Клаузевиц: «Моральные величины на войне занимают самое важное место. Эти моральные величины насквозь пропитывают всю военную стихию…»[182]
В Гражданской войне, как правило, побеждает тот, кто понимает и использует для достижения успеха настроение масс. Уже в изгнании это осознали некоторые белые военачальники. Например, русский военный мыслитель генерал-лейтенант Александр Владимирович Геруа. Размышляя над причинами поражения Белого движения, он пришел к выводу об иллюзорности надежд деникинского командования на то, что все имевшиеся на освобождаемых от красных территориях офицеры откликнутся на призыв, идти ли в армию для дальних предприятий или же для ведения местной войны.
Генерал А. В. Геруа понимал нежелание подавляющей массы офицерства принимать участие в полном тягот и лишений Московском походе южнорусской армии. И это естественно. Уставшая от Первой мировой войны, психологически сломленная солдатским террором 1917 г., значительная часть офицерства испытывала апатию к политической и, тем более, военной борьбе с большевиками.
Сражаясь против красных, белые, полагает генерал А. В. Геруа, пошли против природы. А против нее, по словам военного мыслителя, переть вообще не рекомендуется[183]. Надо полагать, что под природой генерал А. В. Геруа подразумевал настроение масс и, вероятно, общее настроение большинства офицерства, морально сочувствовавшего белым, но не желавшего принимать активного участия в борьбе.
В сущности, эта критика направлена в адрес генерала А. И. Деникина, уверенного в стремлении всех слоев населения летом 1919 г. наступать на Москву[184]. Впрочем, бывший Главнокомандующий сам же себя опровергает, заявляя о желании казаков ограничить боевые действия пределами станиц.
К размышлениям генерала А. В. Геруа стоит только добавить, что да, белые в своей борьбе с большевизмом, возможно, пошли против природы. Однако грош цена была бы русскому народу, если бы пускай мизерная, но лучшая его часть не поднялась на борьбу с красными.
Добровольческая армия была наиболее боеспособной и морально крепкой в ВСЮР. Этой точки зрения единодушно придерживаются как белогвардейские[185], так и советские[186] источники. Однако с морально-психологическим состоянием добровольцев далеко не все обстояло благополучно.
Ядром добровольческих полков считались офицерские роты. При этом отнюдь не все белогвардейцы считали их создание благом. Генерал-майор Борис Александрович Штейфон полагал, что существование подобных подразделений было оправдано и даже необходимо на ранней стадии борьбы, но в период Московского похода приносило чрезвычайный вред, поскольку нахождение офицеров на рядовых должностях больно било по их самолюбию и тем самым понижало дух. Это была одна из основных причин уклонения от службы в Добровольческой армии значительного числа офицеров.
Кроме того, наличие в армии офицеров-рядовых негативно отражалось на дисциплине в ней, усложняло веками складывавшееся офицерское мировоззрение[187]. Надо заметить, что деление Добровольческой армии на первопоходников (участников «Ледяного» похода) и всех остальных не лучшим образом сказывалось на ее моральном состоянии.
Так, стремительное продвижение по служебной лестнице барона П. Н. Врангеля, в «Ледяном» походе не участвовавшего, вызвало непонимание и даже обиды со стороны участников 1-го Кубанского «Ледяного» похода — так называемых первопоходников. Например, один из корпусных командиров первопоходник генерал-лейтенант Борис Ильич Казанович ушел в отставку, другие поворчали, но смирились[188]. И тем не менее именно Добровольческая армия добилась летом 1919 г. наибольших успехов, дойдя к осени того же года до Орла.
Иным было моральное состояние Донской армии, тяготевшей, по выражению генерала А. И. Деникина, «к родным хатам»[189]. Это утверждение в целом разделяют казачьи офицеры и генералы, соглашаясь с тем, что многие казаки сражались не столько за Россию, сколько за освобождение своих станиц[190].
В большинстве своем они стремились очистить свою землю от большевиков и неохотно шли освобождать русские губернии, что во многом было обусловлено неприязненным отношением к ним крестьян. Такая позиция донцов и кубанцев стала одной из причин поражения Белого дела на Юге России. Причины подобного настроения еще в 1907 г. хорошо объяснил выдающийся русский военный теоретик генерал-майор Александр Андреевич Свечин: «Существует уездный патриотизм. В глазах той или другой части населения местные интересы перевешивают интересы государства. То же бывает и в армии. Недостаточно развивается общая солидарность между всеми защитниками одного государства. Культивируются короткие, мелкие самолюбия… Наряду с интересами армии и даже выше их ставятся интересы такой-то части. На войне эгоизм отдельных частей приносит недобрые плоды»[191].
И если для большинства добровольцев понятие Родины включало в себя созданную Петром империю с сердцем в Москве[192], то для подавляющей массы казаков, прежде всего рядовых, Отечество не выходило за пределы станиц.
Необходимо учитывать, что к октябрю 1919 г. Донская область была освобождена от большевиков, а Кубань и Терек уже в течение года являлись тыловым районом ВСЮР. Барон П. Н. Врангель, чья армия состояла преимущественно из кубанских корпусов, с горечью писал, что Кубань своевременно не поставляла необходимых ему интендантских грузов и пополнений[193].
О нежелании казаков наступать на Москву были осведомлены и большевистские стратеги. А. И. Егоров обоснованно писал: «…Донская армия, окрыленная двумя „движущими наступление силами“ (на западе — Добровольческой, на востоке — Кавказской армиями. — Авт.) и наступавшая в центре… должна была быть, по мнению Деникина, также увлечена общим порывом»[194].
Здесь-то, по мысли большевистского военачальника,