Читать интересную книгу Естественное убийство – 3. Виноватые - Татьяна Соломатина

– Сейчас примешь душ, выпьешь кофе и виски, расслабишься!.. Мы приехали отдыхать, не обращай внимания!

На звонок вышла не хозяйка. В сезон у неё было кому сидеть на приёме и регистрации гостей.

– Здравствуйте, Всеволод Алексеевич! – пискнула незнакомая ему молоденькая девушка. – Маргарита Павловна ждала вас сегодня раньше. Ой, у неё тут такой бой был с её старшей сестрой за мансарду! Светлана Павловна и сразу ругалась, как только приехала, и когда вы всё опаздывали и опаздывали…

– Доброй ночи… – Северный прервал поток излияний приветствием и выдержал многозначительную паузу.

– Лариса! – догадалась представиться девушка.

– Доброй ночи, Лариса. Мы с Алёной Дмитриевной очень устали, потому если не возражаете…

– Ой, да, конечно! – Лариса посторонилась, впуская прибывшую пару в узкие кованые двери, ведущие в живописный просторный двор с фонтаном, соснами, можжевельником, туями, кипарисами, бамбуковой рощицей, самшитом, жасмином и розами. Было прохладно, чудесно пахло, и даже наладившийся было побрехать беспородный коротконогий пёс Кубик, учуяв Северного, лениво-дружелюбно помахал ему из-под скамейки хвостом и шлёпнулся спать дальше.

Когда любезная служительница гостиничного бизнеса, проводив парочку до самых дверей мансарды, несмотря на уверения Всеволода Алексеевича в том, что он ориентируется здесь, как в родном доме, наконец растаяла в южной ночи, освещаемая вспышками сенсорных фонарей, Алёна Дмитриевна спросила:

– Они здесь все такие?..

– Какие, детка?

Съев «детку», прежде так не любимую «детку» (дьявол! уж не понравилось ли ей?), Алёна Дмитриевна попыталась подыскать наиболее подходящее определение «таким».

– Провинциальные, что ли? Работница тебя видит первый раз в жизни и начинает посреди ночи вываливать внутреннюю кухню про разборки хозяйки с сестрой.

– Все люди провинциальны по сути своей, Алёнушка, если ты имела в виду их тягу к сплетням, неколлегиальному поведению и неумению соответствовать занимаемой должности. Мы с тобой тоже такие, иначе не обсуждали бы это сейчас.

– А что это за сестра такая? – продолжила Алёна, разбирая свою сумку и выбрасывая тряпки на кровать, на диван и вообще – куда придётся.

– Солнышко, может, тебе лучше принять душ? – глядя на сотворяемый Алёной Дмитриевной бардак, спросил Северный и, состроив потешную гримасу, присовокупил: – Я сам сложу все вещи! Кстати, тебе нравится этот номер?

– Педант! – рассмеялась Алёна. – Мне очень нравится этот номер.

– Это я его таким придумал, между прочим! – похвастался Северный, подтвердив тезис о том, что все мужчины хвастуны и неважно, сколько им лет и насколько они умны и опытны. – Так ты идёшь в душ?

– Да! После того как приму пятьдесят граммов из большой бутылки, покурю и ты мне расскажешь, что это за сестра такая! – Алёна Дмитриевна не опрокинула тезис о том, что все женщины крайне любопытны, ничего не забывают и в рабстве у своих привычек ничуть не меньше мужчин.

– Ну, идём! Курить лучше на балконе. Маргарита Павловна именует его террасой. И где-то она права. Он не зависает, а покоится на втором этаже, и площадь его тридцать пять квадратных метров – всего на десять метров меньше площади самого номера, и там вполне можно жить в это время года. Вся мебель для этого имеется.

Выпив «за приезд!» и прочее «благополучно добрались!», Всеволод Алексеевич честно рассказал Алёне Дмитриевне, что понятия не имеет, что это за сестра такая, хотя много о ней слышал. И вовсе не от Маргариты Павловны, а от любящей сплетни кухарки Екатерины Фёдоровны, чьи кулинарные изыски госпожа Соловецкая ещё будет иметь возможность оценить и полюбить. Что до самой Маргариты Павловны – она вовсе не сплетница. Но во всём, что касается отношений её с роднёй, он склонен верить кухарке, потому что та разбирается в людях. После чего Северный отправил свою любимую в душ. Практически выпихнул. Был непреклонен. Никаких «по второй», пока она не совершит омовение! Потому как очень хорошо известно, что душ – процедура не столько гигиеническая, сколько очистительно-энергетическая. И ей сразу похорошеет, как только она смоет с себя аэропорты, таможни, хмельных хохлов, таксистов, девочек с ресепшена и прочую суету. Ну а он пока аккуратно развесит и сложит всё сброшенное ею чуть ли не на пол. Ему нетрудно, ему приятно. Нет-нет, его не раздражает, просто ей самой будет не менее приятно, когда всё будет по местам и в порядке. Алёна подозрительно прищурилась – он лишь беззащитно-шутовски пожал плечами, оправдываясь за свой многолетний застарелый педантизм и любовь к порядку в занимаемом им (ими!) пространстве.

И каких-то полчаса спустя они уже сидели на балконе-террасе, любуясь ночной бухтой, и безмятежность обоих была такова, как будто больше никого и нет. И не в густонаселённом улье они, именуемом гостевым домом, а где-то на другой планете, где нет времени, а люди счастливы настолько, что не замечают существования других людей, хотелось бы верить, настолько же счастливых своим, другим счастьем. Спать не хотелось. Ночной воздух, лишённый дневного человеческого морока, был слишком хорош, чтобы сотрясать его словами. Так что они просто сидели в креслах и смотрели на мерцающую воду и огоньки подсвечивающих её яхт.

С первыми признаками рассвета Алёна Дмитриевна почувствовала, что таинство рассеивается. Жаль, но ни одна магия не длится вечно даже в самых прекрасных уголках земли. На нашей планете есть время. Оно есть – и мы ощущаем его течение, точно так же как ощущаем течение воды, потоки ветра и струящийся между пальцев песок. Тактильно.

Алёна встала, прошлась, отряхнулась, взяла со стола тоненький рекламный проспект, брендированный символикой гостевого дома, и зачитала вслух:

– Балаклава административно входит в состав Севастополя, но находится в двенадцати километрах от него. Воспетый Гомером городок раскинулся в небольшой уютной бухте, почти незаметной со стороны моря. В VII–VI веках до нашей эры здесь находились таврские поселения, позднее – греческие. Эллины называли её Сюмболон.

Лимне – гавань Предзнаменований. Судьба города всегда переплеталась с судьбой Херсонеса, Херсона, Севастополя. В середине XIV века построенную византийцами крепость Каламиту отвоевали у феодорийцев генуэзцы и назвали Чембало. В 1475 году крепость захватили турки, давшие ей название Балыклава – Рыбье Гнездо, трансформированное народное этимологией в Балаклаву. Современная Балаклава раскинулась в долине, а на берегу Синего залива примостился старый город. На улице Рубцова в Балаклаве действует небольшой храм. Это самая древняя действующая церковь в Крыму, построена она не позднее 1357 года. В годы Крымской войны в Балаклавской бухте базировался английский флот. В ночь на 2 ноября 1854 года во время небывалого шторма у Балаклавы погибли многие английский суда, не успевшие укрыться в бухте. Среди них был и знаменитый фрегат «Чёрный принц», везший деньги для уплаты жалованья союзным войскам. В начале века здесь жил и творил великий русский писатель А. И. Куприн. Он увековечил память о бесстрашных и бесшабашных балаклавских рыбаках в великолепной повести «Листригоны». Писатель был уверен, что именно здесь находилась воспетая Гомером Ламоса – пристанище листригонов, великанов-людоедов, с которыми столкнулся Одиссей во время своих странствий. Что это твоя Маргарита Павловна не указала в своей книжице, что тут ещё имелся подземный ремонтный завод, обслуживавший атомные подводные лодки? И что городок был закрыт, и попасть в него было невозможно. Они все любят это указывать.

– В подземном гроте давно музей. А может, уже и кабак сделали – не знаю. Я один раз там был. Больше не тянет. Я не слишком большой поклонник пещер, подземелий и бункеров. Мне куда больше нравятся горные плато или, например, открытые террасы. А разве от Балаклавы до Севастополя не семнадцать километров? Во всяком случае, от нашей гостиницы до памятника Нахимову – семнадцать. И никакая она не моя, Маргарита Павловна. Иди сюда, – Северный не желал рассеивания магии и притянул Алёну к себе. – Иди сюда, садись и слушай! – Всеволод Алексеевич усадил любимую женщину в кресло, вскочил и, размахивая едва прикуренной сигаретой, продекламировал:

– В конце октября или в начале ноября Балаклава – этот оригинальнейший уголок пёстрой русской империи – начинает жить разнообразной жизнью. Дни ещё теплы и по-осеннему ласковы, но по ночам стоят холода, и земля гулко звенит под ногами. Последние курортные гости потянулись в Севастополь со своими узлами, чемоданами, корзинами, баулами, золотушными детьми и декадентскими девицами. Как воспоминание о гостях остались только виноградные ошкурки, которые, в видах своего драгоценного здоровья, разбросали больные повсюду – на набережной и по узким улицам – в противном изобилии, да ещё тот бумажный сор в виде окурков, клочков писем и газет, что всегда остаётся после дачников.