Илом она мазалась минут пять, в конце очень аккуратно намазала веки, вновь наклонилась над водой, чтобы посмотреть на свое отражение. Увидела девочку с грязевой маской на лице, залитую лунным светом. Лицо стало серым, словно ваза, извлеченная из земли в ходе археологических раскопок. Выше стояли дыбом грязные волосы. Глаза белые, мокрые, испуганные. Выглядела она совсем не смешной, не то что Люси и Этель с грязевыми масками, которые сделали им в салоне красоты. Выглядела она мертвой. Мертвой и плохо набальзамированной, или как там это называется.
Глядя на лицо в воде, Триша прошептала: «А потом Маленький Черный Самбо сказал: „Пожалуйста, тигры, не берите мою красивую новую одежду“».
Тоже не смешно. Ну совершенно несмешно. Триша намазала илом предплечья, потом потянулась к воде, чтобы помыть руки, передумала. Зачем? Расчищать место для кровососов?
Покалывания в левых руке и ноге исчезли: кровообращение восстановилось. Триша смогла присесть на корточки и попи́сать, не повалившись на бок. Могла она также стоять и ходить, хотя морщилась от боли всякий раз, когда поворачивала голову направо или налево. Триша решила, что у нее смещение шейных позвонков. Такое случилось с миссис Четвинд, которая жила в их квартале, когда какой-то старик врезался сзади в ее автомобиль, остановившийся на красный свет. Старик остался невредим, а миссис Четвинд лечилась шесть недель и носила специальный корсет. Может, и ей на шею наденут корсет, когда она выберется отсюда? Может, ее доставят в больницу на вертолете с красным крестом, как в «Военно-полевом госпитале»[19], и…
Забудь об этом, Триша, – все тот же пугающе-ледяной голос. Не будет тебе никаких шейных корсетов. И вертолета тоже.
– Заткнись, – пробормотала девочка, но голос не унимался.
Тебя даже не набальзамируют, потому что им не удастся найти твое тело. Ты умрешь здесь, до самой смерти бродя по этим лесам. Потом придут животные и обглодают твое тело до костей. А когда-нибудь какой-то охотник случайно наткнется на твои кости.
В эти ужасные слова поневоле верилось: точно такие истории она слышала в телевизионных выпусках, и не раз. Триша снова заплакала. Она буквально увидела охотника, мужчину в ярко-красной куртке, оранжевой шапочке, мужчину, которому давно следовало побриться. Он оглядывается. Ищет место, где мог бы залечь в засаде, подстерегая лося. Или просто справить малую нужду. Видит что-то белое и думает, обычный камень. Подходит ближе и замечает, что камень с глазницами.
– Хватит, – прошептала девочка, возвращаясь к упавшему дереву. Поправила расстеленное под ним превратившееся в лохмотья пончо (пончо она теперь ненавидела; непонятно почему, но оно стало для Триши символом всех тех несчастий, что выпали на ее долю). – Прекрати. Пожалуйста.
Но ледяной голос не собирался прислушиваться к ее просьбе. Потому что ему еще было что сказать. Вот он и сказал.
Может, тебе не удастся просто умереть. Может, тебя убьет зверь, который бродит сейчас по лесу, и съест.
Триша схватилась рукой за торчащую из ствола сухую ветвь, нервно озираясь. С момента пробуждения она могла думать о том, что у нее чешется все тело. Теперь ил успокоил зуд как от комариных, так и от осиных укусов, и она вновь осознала, что с ней произошло: ночь, дремучий лес и она, одна-одинешенька.
– По крайней мере светит луна. – Триша оглядела полумесяц полянки. Вроде бы она стала меньше, словно деревья и кусты придвинулись к ручью, пока она спала. Угрожающе придвинулись.
И от лунного света проку было не так уж и много, как ей поначалу показалось. Действительно, на полянке он высвечивал каждую травинку. Но эта обманчивая яркость смешивала реальность с нереальностью. Тени становились слишком уж черными, и когда ветер шевелил листвой, тени эти меняли свои очертания, вселяя тревогу.
В лесу что-то хрумкнуло, затихло, хрумкнуло вновь.
Где-то далеко ухнул филин.
Гораздо ближе треснула ветка.
Что там такое? Триша повернулась на звук треснувшей ветки. Сердце с ровного шага перешло на трусцу, потом на бег. Еще через несколько секунд оно неслось во всю прыть, и Триша едва не сорвалась с места, поддавшись панике. Еще чуть-чуть, и она бежала бы, как олень от лесного пожара.
– Ничего страшного, ничего страшного. – Голос у нее стал низкий и хрипловатый… очень похожий на голос матери, хотя Триша этого знать не могла. Не знала она и о том, что в номере мотеля, расположенного в тридцати милях от упавшего дерева, рядом с которым стояла сейчас Триша, Куилла рывком села, вырвавшись из тревожного сна, в полной уверенности, что что-то ужасное случилось с ее заблудившейся в лесу дочерью. Случилось или должно вот-вот случиться.
Ты услышала зверя, Триша, сообщил ледяной голос. Произнес он эти слова вроде бы с печалью, но сквозь нее проступала злоба. Он идет к тебе. Он уловил твой запах.
Лунный свет изменил очертания деревьев, превратил их в черепа с проваленными глазницами. Звук двух ветвей, трущихся друг о друга, превратился в урчание чудовища. Триша медленно поворачивалась, пытаясь увидеть все и сразу, ее глаза круглыми белыми плошками выделялись на сером иле ручья.
Это необычный зверь, Триша. Зверь, который охотится на заблудившихся в лесу людей. Он позволяет им бродить по лесу, пока они не напугаются до смерти, от страха человечина становится вкуснее, слаще, а потом приходит к ним. Ты его увидишь. Он покажется из-за деревьев с минуты на минуту. А увидев его морду, ты сойдешь с ума. Если бы кто-нибудь услышал тебя, они бы подумали, что ты кричишь. Но на самом деле ты будешь смеяться, не так ли? Потому что именно так ведут себя безумцы в конце жизни – они смеются… и смеются… и смеются.
– Прекрати, нет тут зверя, нет в лесу такого зверя, прекрати!
Эти слова Триша прошептала очень быстро, не выпуская из руки сухой ветви, сжимая ее сильнее и сильнее, пока та не отломилась с громким треском. Словно выстрелил стартовый пистолет. От этого звука Триша аж подпрыгнула, вскрикнула, но и в значительной мере успокоилась. Она же знала, что это за звук. Ветка, обычная ветка, которую она сломала. Она может ломать ветки, она может определить, что реальное, а что – нет. Звуки всего – лишь звуки. Тени всего – лишь тени. Она может бояться, она может слушать этот предательский голос, если ей того хочется, но нет никакого зверя – необычного зверя – в лесу. Звери, конечно, есть, обычные лесные звери, и нет никаких сомнений в том, что они каждую секунду ведут борьбу за существование (не съешь ты – съедят тебя), но нет…
Есть.
Голос не ошибся.
В тот самый момент, позабыв о тех мыслях, что только что роились в голове, затаив дыхание, Триша окончательно и бесповоротно поняла: она не одна. Рядом кто-то есть. В голове ее не слышались голоса, но сработала какая-то сигнальная система, о существовании которой она даже не подозревала, которая не была востребована в мире домов, телефонов и электричества, которая включалась только в глухом лесу. Эта система не могла видеть, не могла думать, она только чувствовала. Вот она и почувствовала, что совсем рядом кто-то есть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});