— Отлично. Но на тот случай, если ты передумаешь… знаешь, священники умеют разговаривать с больными.
Макс кивнул, почти не слушая его; ему вдруг страшно захотелось увидеть Сабрину. Он летел по улицам, повторяя про себя те слова, которые сказал Роберу. Мне кажется, да, во всяком случае физически. Мне кажется, да, во всяком случае физически. Но его не было рядом с ней два часа, а за это время…
Влетев в палату, он увидел, что она мило беседует с незнакомым врачом. В ее палате появлялись новые врачи, которые время от времени заводили с ней речь о погоде, о прогулках по Средиземному морю или об ужинах в роскошных ресторанах. Они задавали вопросы, устраивали Стефани тесты и одобрительно замечали, что рана у нее на голове постепенно затягивается. Проходил день-другой, и она забывала содержание этих разговоров, но врачи были терпеливы: они начинали все сначала.
— Ваша амнезия, мадам, — сказал один из врачей, — имеет двойственный характер. Антероградная амнезия, из-за которой вы забываете то, что я вам говорил сегодня утром, пройдет, можете быть совершенно уверены. Но с другой ее разновидностью — амнезией ретроградной — дела обстоят сложнее. Я не берусь предсказать, как долго она будет вас беспокоить.
— Мне этого никто не говорил, — ответила Стефани.
— Вам говорил об этом первый врач, который вас осматривал. Просто вы забыли. Так случается.
— Нас смущает, — сказал Стефани врач в тот день, когда в палате был Макс, — что в вашем случае потеря памяти не вписывается в традиционные рамки амнезии, возникающей в результате сильного душевного потрясения. Мы допускаем, что вы страдаете психогенной амнезией — иными словами, амнезией, которая возникает в том случае, если больной пытается избавиться от сильнейшего душевного потрясения, полностью отстраняясь от окружающего. Если так на самом деле и есть, то, вероятно, в вашем случае амнезия имеет мало общего с тем несчастным случаем, который произошел в моторной лодке.
Стефани уставилась на него.
— Вы хотите сказать, что я сама хочу все забыть? Что я не позволяю себе все вспомнить?
— Нельзя сказать, что вы сознательно не даете себе возможности все вспомнить, мадам, но не исключено, что на подсознательном уровне именно это и происходит. Возможно, обстоятельства для вас сложились таким образом, что вы оказались в довольно запутанной ситуации, из которой не смогли выбраться. Возможно, ситуация была настолько неприятной, что, когда вы сделали попытку избавиться от нее, вам достаточно было лишь сильно удариться головой, чтобы полностью отключиться.
Она покачала головой, но сразу перестала, потому что от этого головная боль лишь усилилась.
— О каких обстоятельствах вы говорите?
— Возможно, вы замешаны в каком-нибудь… преступлении?
— Возможно.
— Нет, это невозможно, — вмешался Макс. — Она не преступница, она просто не способна на преступление. По-моему, с нас хватит, и таких бесед больше не будет.
— Почему вы так думаете? — спросила Стефани у врача. — Почему вы думаете, что я вытесняю из сознания те события моей жизни, которые носят личный характер?
Он с интересом посмотрел на нее, отметив про себя, что она обладает очень развитым интеллектом, позволяющим изложить его теорию подобным образом.
— Все дело в вашей памяти, мадам. Она не пострадала ни в том, что касается языка, — в сущности, мы знаем теперь, что вы одинаково свободно говорите по-итальянски, по-английски и по-французски, — ни в том, что касается названий предметов и того, как выполняются те или иные функции. Сегодня утром вы застегнули свою блузку.
Опустив глаза, Стефани посмотрела на белые пуговицы шелковой блузки в бело-голубую полоску, которую Макс принес ей накануне. Блузка была упакована в большую коробку. Там же лежали темно-синяя юбка, нижнее белье, шелковые чулки и синие туфли на высоких каблуках.
— Я не отдавала себе в этом отчета.
— Совершенно верно, ваши движения были машинальными. Судя по всему, вы усвоили их еще раньше. Но как же быть с остальной вашей жизнью, мадам? Вы можете припомнить, как застегивали блузку в другой раз, может быть, тогда, когда вы были еще маленькой девочкой и вам помогала мать? Подумайте о своей матери, мадам, о том, как она держала вас на коленях — помните, да? — и показывала, как нужно застегивать блузку. Или водила в магазин, чтобы выбрать там блузку, а может, и не блузку, а куклу или книгу с картинками для раскрашивания. Или еще что-нибудь. Ведь вы с матерью вместе ходили по магазинам, подумайте об этом, мадам. Вот вы с ней зашли в магазин и начали что-то выбирать, чтобы купить и взять домой, Вы можете подумать об этом, сосредоточиться на этом? Теперь подумайте о своей матери, мадам, о том, как вы вместе занимались делами, вместе ходили по магазинам, вместе заходили и выходили из них, хотя это не обязательно были магазины, это могли быть…
— Лора, — сказала Стефани.
— Мадам! — Разволновавшись, он взял ее за руку. — Так звали вашу мать? Не останавливайтесь, мадам, продолжайте, пожалуйста. Значит, вашу мать зовут Лора, а отца… Не молчите, мадам, скажите мне, как зовут мать и отца.
— Не знаю.
— Говорите, я помогу вам. Вас зовут Сабрина. Вашу мать зовут Лора. Вашего отца зовут…
— Не знаю! Я не знаю, зовут мою мать Лора или нет, я не знаю даже, зовут меня Сабрина или нет. Макс говорит, что меня так зовут, но мне кажется, что это не мое имя…
— А какое имя кажется вам своим?
Покачав головой, она умолкла, как делала всегда, потому что стоило ей начать вертеть головой в разные стороны, как боль усиливалась и после этого она уже ничего не говорила.
В январе Макс повез ее домой. В том, как прощались с ней врачи и медсестры, сквозила нежность и жалость: они хотели помочь ей, сколько бы времени на это ни понадобилось. Но она по-прежнему была не в силах вырваться из обступавшей ее пустоты и не помнила ничего из прошлого. Ее муж сказал, что она уже не вернется сюда.
Когда машина тронулась, Стефани обернулась и посмотрела на больницу.
— Дом, — пробормотала она. Другого дома у нее не было, как не было и других друзей, кроме врачей, медсестер и больных. Положив руки на колени, она сжала их и сидела не шевелясь в обитом бархатом салоне темно-синего «рено», пока мимо проносились незнакомые ей улицы, а за рулем сидел человек, который называл себя ее мужем. Она ехала навстречу будущему, о котором он позаботился для них обоих. На ней был твидовый костюм свободного покроя — одна из тех роскошных вещей, которые он привез ей в больницу. Наблюдая, как он ловко управляет машиной на оживленных улицах Марселя и загородном шоссе среди холмов, она чувствовала себя маленькой девочкой на лодочке, которую течение подхватило и несет куда-то далеко. Настолько далеко, что не то что догадаться, даже представить невозможно.