Глава двадцать пятая
Ослепление Ормузда родственниками Хосрова Бандуем и Густахмом
В Багдаде быстро слухи появились,Что во дворце приемы прекратились.
Тот говорил: «Бахрам идет с войной,Чтоб овладеть престолом и страной».
Другой: «Хосров привел войска для брани,Владычествовать хочет он в Иране».
Делами царства были смущеныМужи совета и мужи войны.
Рабы, мечтая воевать со знатью,Вдруг перешли от похвалы к проклятью.
Стекались воеводы во дворец, —Ормузд увидел в этом свой конец.
Войдя в зинданы и сердца волнуя,Достигла весть Густахма и Бандуя,
Что миродержца сумрачен удел,Крамольный дух умами овладел.
Отправили те двое из темницыСвоих людей на площади столицы,
Велев узнать им от господ и слуг,Насколько справедлив тревожный слух.
Поняв, что день настал их долгожданный,Они открыли тюрьмы и зинданы,
Повиновенья перешли рубежИ подняли неслыханный мятеж.
Бездействовала стража городская,Толпу вооруженных пропуская.
Бандуй с Густахмом были впереди, —Мятежников опасные вожди.
Сама земля, казалось, закипела!Приблизясь к воинам Ормузда смело,
Толпа глаза омыла от стыда,А воинам Густахм сказал тогда:
«Пусть убедится шахская дружина,Что преходяща сила властелина;
Вы слабыми считать нас не должны;Хотите вы, иранские сыны,
Пойти, во имя предков, с нами вместеИ препоясаться для славной мести?
Ормузда не считайте вы царем,На трон другого шаха возведем,
Чтоб для Ормузда горькими навекиИрана стали сладостные реки.
А не поможете вы нам сейчас, —На произвол судьбы покинем вас.
Мы где-нибудь приют себе отыщем,Чтоб край далекий нашим стал жилищем».
От этой речи вспыхнули сердца.Сказали охранители дворца:
«Не ведал мир такого властелина,Что руки обагрил бы кровью сына».
Вошли они, ликуя, во дворец,Сорвали с шахской головы венец,
Свалили шаха перед шахским троном,Глаза железом выжгли раскаленным,
Затем оставили его в живых,Ушли, набрав сокровищ дорогих.
Померкло царствования светило,Судьбы превратность небо нам явило.
Да не привяжется душа твояК непрочному чертогу бытия,
То радость в нем ты познаешь, то горе.С добром и злом не состязайся в споре.
Живи сто лет или сто тысяч лет, —Что ныне — мощь, в том завтра силы нет.
Влеком к добру, не говори плохого,Да не услышишь сам плохого слова.
Глава двадцать шестая
Хосров узнает об ослеплении Ормузда; он становится шахиншахом
Густахм отправил сразу из дворцаК Хосрову быстроногого гонца.
Гонец, дорогу выбрав покороче,Как новый месяц тьму прорезав ночи,
Предстал пред новым шахом и тотчасПоведал о случившемся рассказ.
Царевич стал желтей цветка шафрана,Когда узнал о бедствиях Ирана.
Он молвил так: «Найдет погибель тот,Кто на тропу беспечности свернет,
Кто, неразумный, не внимает небу,Невежеству и злобе на потребу.
Тобой, гонец, рассказанное злоМне вновь дыханье жизни принесло:
Когда отец возжаждал крови сына,Мне сделалась пристанищем чужбина,
Теперь, когда отец незряч и слаб,Ему покорен буду я, как раб».
Он в путь пустился, как в полет орлиный,Возглавив многомощные дружины,
И были предводителем гордыСтрелки из Ардабеля и Барды.
Когда узнали жители столицы.Что прибыл к ним властитель юнолицый,
Тогда покой и мир обрел Багдад,И миродержец был покою рад.
Вельможи встретили его с весельем,Пришли с венцом, с алмазным ожерельем,
Эбеновый поставили престол.Хосров, сияя, на него взошел,
Надел венец и так сказал мобеду:«Я шахом стал благодаря Изеду.
Лишь тот, кто шествует путем благим,Достоин царством управлять таким.
Моей душе чужда несправедливость —К беде ведет всегда несправедливость, —
Я только правду в спутнике беру,Моя душа устремлена к добру.
А вы в повиновенье поклянитесьИ этим трем условьям подчинитесь, —
Вот первое: людей не угнетать.Второе: верность шаху соблюдать.
И третье: не глумиться над послушным,Не быть к чужому горю равнодушным.
О злых делах пора теперь забыть,На справедливый путь пора вступить.
Блюсти я буду, правдой вдохновленный,Одной лишь человечности законы.
Мою увидит милость даже тот,Кто на мое величье посягнет.
Я не склонюсь к деяньям Ахримана:Нужны ль дороги мрака и обмана
Тому, кого возвысил род людской?Я мир дарую людям и покой!»
Всех осенило счастьем это слово,Они ушли, благословив Хосрова.
Глава двадцать седьмая
Хосров беседует со своим отцом Ормуздом
Не мог Хосров заснуть в своем дворце,Ночь напролет он думал об отце.
Когда петух проснулся и упалоЭбеновое ночи покрывало,
Отправился к Ормузду шахиншахС душевной болью и тоской в очах.
Заплакал сын, когда отца увидел,Не миродержца, а слепца увидел!
Сказал: «Властитель с мудрой головой,Ты — Нуширвану памятник живой!
Стоял бы я у твоего престола, —Иголка бы тебя не уколола.
Прикажешь — сделаюсь твоим слугойИ охранять я буду твой покой.
Прикажешь — этот мир навек оставлю,Себя у ног твоих я обезглавлю.
Я не хочу ни войска, ни венца,С восторгом жизнь отдам я за отца».
Сказал Ормузд: «Свет разума горящий!Знай: боль моя и горе — преходящи.
Три просьбы у меня к тебе всего,И больше мне не нужно ничего.
Во-первых: с первой утренней прохладойМой слух ты голосом своим обрадуй.
Пришли ко мне, прошу я, во-вторых,Кого-нибудь из всадников лихих,
Чтоб он рассказывал мне о ловитвах,О жарких стычках, о великих битвах,
А также пусть придет ко мне старикПоведать о делах былых владык.
А, в третьих, я твоим дядьям, придворным,Что льнут к тебе с усердием притворным,
Готовя втайне для тебя силки, —Желаю смерти от твоей руки!»
«Мой шах! — сказал Хосров. — Пусть мрак и гореВсех недругов твоих настигнут вскоре,
Но оком сердца ты взгляни вперед.Бахрам затмил вельмож и воевод,
Он знаменит, он управляет войскомУмелым, многочисленным, геройским.
Ты на Густахма сделал мне намек.Не он страданья на тебя навлек.
Убьем его карающей рукою, —Нигде мы не найдем себе покоя.
Ты должен знать: от бога это зло,От глупых слов и дел произошло.
Ниспосланной обрадуйся ты боли,Найди успокоенье в божьей воле.
Затем послушай: старый есть писецИ всадник есть — испытанный храбрец.
Один расскажет о былых владыках,Другой — о битвах грозных и великих.
Старик умен, а всадник — острослов,Он знает и обычаи пиров.
Найдешь отраду в каждом златоусте,Забудешь в одиночестве о грусти».
Сказал и, плача, вышел из дворца.Сын оказался преданней отца.
Затем, что юноша красноречивый,Чьи благородны мысли и порывы,
Гораздо лучше злого старика,Чья мудрость, может быть, и глубока.
Как мудро на земле ни проживи ты,Исчезнешь ты, как все, землей сокрытый.
Глава двадцать восьмая