светского денди, женатый, к тому же, на очаровательной женщине, де Моранвилль мог бы считаться счастливейшим смертным, не томи его сердце гнетущая мысль о бездетности их с супругой союза. За пять лет в целом счастливого брака Грейс де Моранвилль ни разу не понесла от него... Она оказалась пустышкой, пустоцветом, выстрелом в пустоту.
А ведь он так мечтал о наследнике, маленьком де Моранвилле, которому он оставит наследство, приумноженное в разы. И когда случилось невероятное – жена, забеременев, родила здорового мальчика – он не мог поверить своему счастью. Это было тем чудом, божьим ответом на их многочисленные молитвы, на который единственно уповали степенные доктора, снова и снова разводя руками в беспомощности...
Но и тогда, расцвеченная появлением наследника жизнь де Моранвиллей, не сделалась совершенной: роды оказались тяжелыми, и супруга, едва не отдав Богу душу, впала в гнетущее оцепенение на долгие месяцы. Доктора, приглашенные к ней, называли ее состояние «postpartum exanimationes» – родовым помешательством и снова разводили руками, уверяя, что это проходит само, нужно просто дать время.
И Грейс действительно стало лучше: однажды она, наблюдая в окно за нянькой с пятимесячным мальчиком на руках, вдруг вышла из комнаты и, пройдя через дом, забрала у женщины сына. С тех пор она большую часть времени проводила с ребенком сама и тряслась над ним с маниакальной заботой... Охладев, однако, не только к супругу, но и к жизни, которой жила. Ни балы, ни светские рауты более не прельщали ее...
Грейс де Моранвилль, как шептались «доброжелатели», чуточку повредилась в уме.
И только супруг ее знал, насколько сильно преуменьшали они степень проблемы.
– Олдридж, – в раздражении позвал граф. – Олдридж... черт побери!
На пороге его кабинета материализовался дворецкий.
– Вы звали, сэр?
– Не задавай идиотских вопросов, – огрызнулся в раздражении граф. – Где папка с бумагами, что лежала на этом столе? Я сам положил ее здесь прошлым вечером.
Олдридж изменился на тон, сравнявшись по цвету с лепниной на потолке.
– Сэр, я...
– Да не мямли ты. Кто заходил в кабинет этим утром?
– Никто, сэр.
– А как же служанка, растапливающая камин? Только не говори, что эта дуреха растопила его моими бумагами.
– Как можно, сэр?! Она никогда не посмела бы. – И, утративший невозмутимость дворецкий, вдруг кашлянул в кулак.
– Да говори же, как есть, нечего тут расшаркиваться, как на балу, – одернул его собеседник.
– Миледи, сэр... – начал тот, – миледи де Моранвилль утром спустилась раньше обычного и...
– И?
– … Долго гуляла в саду. – Брови дворецкого вскинулись. – Может статься, что она снова...
Мужчина понял в то же мгновение, на что намекает слуга, и стиснул край бронзовой пепельницы.
Неужели опять?
Быть не может. Проклятье!
– Где графиня сейчас?
– В столовой, сэр, завтракает.
– Хорошо.
Де Моранвилль стремительным шагом вышел из кабинета и ворвался в столовую мрачный как туча. Раздражение в нём клокотало вулканической магмой... Он больше не мог его сдерживать.
– Где папка с бумагами, Грейс? – кинул он прямо с порога, не заботясь о тоне.
– Папка с бумагами? – переспросила жена, намазывая тост джемом. – Отчего вы решили, сэр, что я это знаю? – Ее лицо отобразило вопрос, такой неподдельный, что граф на мгновение усомнился в ее причастности к исчезновению папки, но длилось это не дольше секунды: жена улыбнулась. И злорадство этой улыбки поведало ему даже больше, чем он бы желал.
– Где она? – процедил он, сжав кулаки. До страстного захотелось влепить негодяйке затрещину так, чтобы ей стало больно и идеальные завитки светлых волос разметались по шее.
– Почему бы вам самому не поискать, – отозвалась жена. – Вы ведь у нас такой умный.
Он не знал, совершенно не понимал, чем заслужил подобное отношение: эта женщина будто за что-то казнила его, мстила изо дня в день, причем крайне изобретательно. Нет, он понимал, ясное дело, что виной всему её помутившийся разум, но почему именно он, заботливый, любящий муж, стал целью её помешательства, принять и осмыслить не мог.
Началось всё... Когда? Примерно, полгода назад. Жена вдруг сделалась мрачной и нелюдимой, как было то после родов Анри... Говорила, что утомилась житейской рутиной, что ей нужно время... Они ссорились по пустякам, и она запиралась ночами, не пуская его в свою комнату. Как-то он даже заставил её выполнить свой супружеский долг... Прямо в его кабинете, на рабочем столе.
Он до сих пор помнил её обезумевшие о ненависти глаза и презрительно искривившийся рот.
С тех пор, собственно, всё и пошло...
– Олдридж, лопату! – приказал он, обращаясь к дворецкому. – И найдите мне Поттер; пусть она скажет, где этим утром гуляла хозяйка.
– Да, сэр, сию же минуту.
Дворецкий ушел, а де Моранвилль все стоял и смотрел, как жена жует тост, откусывая его маленькими кусочками. Будто дразнится... Ненормальная сука. Он устал... он смертельно устал жить в аду изо дня в день... За что ему это всё?
Может быть, мать права: и лечебница – лучший выход из ситуации?
Не хватало еще, чтобы Грейс навредила ребенку... Мало ли что взбредет в голову ненормальной.
– Сэр, миссис Поттер и садовник с лопатой ждут вас в саду, – вернулся дворецкий.
Кивнув, он молча покинул столовую. Всё в нём дрожало, как в лихорадке... И он гадал, как выдержит это дольше.
– Графиня долгое время провела у фонтана, милорд, – просветила его камеристка жены. – Полагаю, искать нужно там.
И, снова молча кивнув, он зашагал по дорожке. Казалось, если заговорит, будет сыпать проклятиями и только... Эта безумная стерва всю душу ему измотала своими ненормальными выходками. В прошлый раз закопала в саду дорогой мейсенский фарфор, доставшийся им от прабабки, и пока верзила-садовник выкапывал его из земли, были разбиты три блюдца и две чайные чашки. Он глядел тогда на те черепки, как на осколки своей собственной жизни, разлетевшейся на куски...
– Вот, сэр, смотрите: здесь земля потревожена.
– Копайте! – отрывисто кинул он. – И достаньте уже эту папку.
Почему Грейс свихнулась на том, чтобы закапывать его вещи в саду, для Моранвилля опять же оставалось загадкой. Чайный сервиз, золотые часы, даже новый, только-только пошитый по случаю фрак – все оказывалось в земле, стоило отвернуться.
Может быть, жена таким образом намекала ему, что не прочь и его, ненавистного мужа, прикопать под розовыми кустами?