что купить хлеба. Чтобы не слышать стука машинки, поднялся и вышел во двор. Но и тут все напоминало о том, что жизнь в доме шла своим чередом и без него, Григория: чисто выметено, возле яблони-дикуши поленница мелко наколотых дров. Галка колет их не хуже парня. Она могла бы и не делать этого. Разве в доме нет мужчины?
Думал так, распаляя себя, но обиды не было. Знал, что не прав, что дочь потому и колет дрова сама, что он, Григорий, никогда не берется за это… Долго сидел на бревне, потом решительно направился к крыльцу. Как и ожидал, жену возмутили его слова. Стиснул зубы, решив вытерпеть все.
— Кино! — она даже не поднялась от машинки, только воткнула иголку в платье на груди. — Больше ты ничего не смог придумать? С чего это я вдруг пойду с тобой в кино?
— Ходят же люди.
Жена некоторое время смотрела ему в лицо.
— Люди! А в чем я пойду, ты подумал?
Он кротко подсказал:
— У тебя же есть черная юбка. А кофточку тебе Галка свою даст.
Он был в том добром расположении духа, когда хотелось загладить вину перед женой, показать людям и себе, — главное себе! — что и он умеет жить не хуже других. Жена не поняла этого его состояния, она отвыкла видеть в его поступках хорошее.
— Вот, вот, с родной дочери последнее сниму! Да и как мне на люди показаться? Худущая, желтая, — по ее лицу заструились частые, привычные слезы.
Григорий круто повернулся, подхватил со спинки стула пиджак и вышел.
Сладко посапывала в своей кроватке Танюшка, затихла мать. Она жаловалась на недомогание. Галя все ждала, не послышатся ли шаги отца. У него свой ключ, но все-таки лучше встретить его. Да и не очень хотелось спать, мысли тянулись к событиям последних дней.
Она пришла в цех на другой день после получения аттестата зрелости. Недавно ей присвоили разряд. Она уже неплохо усвоила самую сложную операцию на своем станке. Беда была в том, что при этой обработке детали постоянно ломались сверла. От досады на глаза навертывались слезы, она даже чертыхалась шепотом, а однажды сгоряча ударила кулаком по станку. Прошло несколько дней, пока она поняла, что станок тут ни при чем, просто режущая кромка сверл слишком длинна, они ломаются даже в опытных руках дяди Васи. Старик болел и в цехе не появлялся. Она поделилась своими огорчениями с цеховым технологом.
— Так положено, согласно техническому процессу, — объяснил технолог, молодой, кудрявый. Похлопал себя по карману, нашел записную книжку, что-то записал и, озабоченный, убежал.
Она отвернулась к стене, чтобы кто-нибудь не увидел ее лица. А в этот день у нее снова сломалось сверло. Остановила станок, хотя до гудка оставалось еще больше часа, и принялась думать, как помочь себе.
Уже давно она заприметила на соседнем участке никому не нужные обломки сверл, которыми обрабатывали другие детали. Выходя после смены из цеха, свернула к этому участку, подобрала несколько сверл. Ни одно из них не подошло бы ей но своему диаметру. Ее интересовало другое — режущая кромка.
Ее смена давно ушла домой, уже приступила к работе другая, а она все сидела на ящике в тесном закутке возле заточной. На полу перед ней были разложены сверла. Время от времени она перебирала их. Было боязно: а вдруг заточник, хмурый, немногословный человек, попросту высмеет ее?
Не сказал ни слова, хмуро сделал так, как ей было нужно. Ее даже обидело такое равнодушие.
Утром на следующий день, отгораживаясь спиной, установила новое сверло на станок. Все были заняты, никто не обратил на нее внимания. Она проработала этим сверлом весь день и до обеда на следующий. Сверло было цело. В обеденный перерыв подвела к станку дядю Васю, он только что вышел на работу.
— Что? Да не может быть! — крякнул старик, протирая красным носовым платком очки. — Тогда бы сразу так и затачивали. Скажи-ка, а ведь верно!
Он поднял вокруг этого сверла такой шум, что Галя пожалела о сказанном: работала бы потихонечку, и ладно! Она так и объяснила начальнику участка, чувствуя себя виноватой за то, что дядя Вася отвлек его от дела и привел к ее станку.
— То есть как это «потихоньку»? — изумился начальник, как и дядя Вася, седоусый, кряжистый, с кронциркулем в кармане. — Ведь и другие могут позаимствовать. «Потихоньку»! — он укоризненно покачал головой.
Когда все разошлись, дядя Вася провел тыльной стороной ладони по усам.
— Значит, вот как оно получается, дочка! Так и вперед действуй. Только ты вот что скажи, как это ты надоумилась? Или подсказал кто?
Ему было неловко, что девчонка-ученица оказалась находчивее его, старого производственника.
— Так это же очень просто, дядя Вася, — она бросилась к станку. — Видите, под каким углом здесь кромка приходится?..
Старый мастер хлопнул себя промасленной кепкой по колену.
— Вот в чем загвоздка! А я, старый дурак, не мог додуматься.
Вчера он пришел попроведать ее, неожиданно и так неудачно! Она никого не приглашает к себе, а на заводе это не принято. Дядя Вася заинтересовался огородом, который они развели с матерью, потом поговорили про цех, а когда она вышла на улицу проводить его, уронил будто невзначай:
— Дом-то наши отстраивают, сорок семь квартир. Написала бы заявление, дадут комнату, тебе пока и ладно.
Она опустила голову, а дядя Вася добавил:
— В жизни, дочка, всякое бывает. Только уступать ей не надо, жизни-то. Она свое, а ты свое. И отойдет, отступится…
Повторила теперь про себя эти слова и заснула, согретая ими.
Проснулась оттого, что кто-то склонился над нею в темноте и совал в лицо что-то колючее, пахнущее свежеотпечатанной газетой. Это был отец, пьяный, вымокший под дождем. «Доченька, золотце ты мое, прости ты меня, бродягу окаянного», — бормотал он и все совал ей это колючее в лицо.
Галя вывела его на кухню, раздела, стащила с ног разбухшие, заляпанные грязью ботинки, уложила на сундук. Посидела рядом, пока он не забылся тяжелым бесчувственным сном. Мать не показывалась, она знала — Галя сделает все, что нужно. Вернувшись к себе, Галя включила свет и развернула на постели то, что принес с собою отец. Это была кофточка из грубой шерсти, колючая, пропахшая машиной, с нелепой отделкой на груди. Она была на четыре размера больше Галиного. На ярлыке под цифрой, указывающей размер, Галя прочитала: 12 руб. 82 коп.
Она сидела над кофточкой до тех пор, пока не замерзла. Потом завернула ее в свой старый школьный передник и спрятала на дно чемодана под белье,