А вот наличие страха в своих глазах Генри признал. Никаких властей он не боялся. Но боялся таких же, как он сам, людей, которые уже стали монстрами или только становились ими. Он знал, на что они способны, поскольку знал, на что способен он сам: на все.
В человеческом животном Генри не видел ничего удивительного, ничего возвышенного, ничего особенного. Только две роли существовали для любого человеческого существа: дичи или хищника. Правь сам, или править будут тобой. Давай указания или подчиняйся указаниям других.
Находящийся где-то неподалеку хищник вознамерился воспрепятствовать Генри создать убежище для выживания на территории этой фермы. Этот неизвестный соперник мог преследовать только одну цель: захватить эту территорию и пережить здесь надвигающуюся катастрофу.
Если расклад был таким — а другим он просто быть не мог, — тогда речь шла о человеке, который знал о надвигающейся катастрофе, то есть вращался в тех же вашингтонских кругах, что и Генри. Должно быть, ему стало известно, что Генри похитил огромные деньги, и после этого он установил за Генри слежку, чтобы выяснить, каковы его дальнейшие намерения.
В этих вашингтонских кругах хватало людей, обладающих неограниченными возможностями по части слежки. Генри, конечно, положил немало сил на то, чтобы скрыть кражу и замести следы, уезжая на запад, но, вероятно, где-то допустил ошибку.
Он не верил, что ему противостоит его брат, Джим. Джим умер. Получил три пули. Последнюю — в лицо. Даже если бы Джим выжил — а такого быть не могло, — он бы ослеп, а повреждения мозга превратили бы его в овощ.
Подобрав последний осколок зеркала, Генри отнес мешок на кухню и опустил в мусорное ведро. Помпо-вик прихватил с собой.
У двери подвала стул по-прежнему подпирал ручку.
Прижавшись ухом к щели между дверью и дверной коробкой, Генри затаил дыхание и прислушался. Снизу не доносилось ни звука.
Возможно, некоторые суеверные люди могли задаться вопросом, а не вернулся ли Джим из мертвых, чтобы отомстить. Генри не верил в жизнь после смерти, ни в духовную, ни в ту, что показывали в фильмах о зомби.
Пропавшие тела, кровавый отпечаток ладони, пятнышко крови на покрывале — все это театральные эффекты. Кто-то по части юмора так и не стал взрослым. Этот кто-то хотел помучить Генри.
Конечно же, неведомый противник Генри был садистом. Удивляться этому не приходилось. В вашингтонских кругах, в которых вращался Генри, большинство составляли садисты. У определенного типа людей садизм и жажда власти являли собой неразлучную парочку.
Годом раньше Генри обнаружил, что садизм не чужд и ему. Впервые это случилось, когда он наблюдал за манипуляциями женщины — шеф-повара на канале «Фуд нетуок» и представлял себе шестнадцать различных способов ее убийства. Когда передача закончилась, он не мог вспомнить ни единого приготовленного женщиной блюда.
Потом он переключился на канал «Дом и сад», где попал на программу симпатичной женщины, ландшафтного дизайнера. К концу передачи богатое воображение Генри нарисовало женщину, обнаженную, у колонны из известняка, привязанную к ней колючей проволокой.
За последний год ни одна женщина на телевидении не могла чувствовать себя в безопасности после того, как Генри брал в руку дистанционный пульт управления. Некоторые знаменитости вдохновляли его на такие экстраординарные садистские фантазии, что он купил телевизор с самым большим плоским экраном, какой только продавался на рынке.
У Джима и Норы телевизора не было. В такой глубинке кабельных сетей не существовало, а потратиться на спутниковое телевидение они не хотели.
Если бы планы Генри Ровроя реализовались, у него тоже не нашлось бы времени на телевизор. Он сомневался, что ему удастся посадить в картофельный погреб женщину — шеф-повара, но даже в сельской местности штата Колорадо не было недостатка в женщинах, которые могли послужить его целям.
Считая себя интеллектуалом, Генри много думал о своих садистских наклонностях. Он понимал, что импульсом послужила не та кулинарная передача. Садизм всегда был фундаментальным свойством его характера. Но большую часть жизни он подавлял садистские наклонности, чтобы не оказаться в тюрьме. Всю не растраченную на садизм энергию вкладывал в карьеру, грел честолюбие достижениями на этой стезе.
Годом раньше, основываясь на секретных данных, он понял, что грядет время, когда ошибки местных властей приведут к социальному взрыву и хаосу, к формированию условий, когда садист может сдаться своим наклонностям, не боясь наказания. Стране вскорости предстояло превратиться в парк развлечений для таких людей, как он.
Чтобы подготовиться к этому времени безграничных удовольствий, нужно было сделать многое. Запастись всем необходимым на долгие годы. Засеять первую сотню ярдов, или чуть больше, проселочной дороги, отходящей от шоссе, чтобы трава и сорняки полностью ее скрыли. Дальше завалить дорогу срубленными деревьями, чтобы совершенно заблокировать подъезд к дому, но предварительно проложить по лесу тропу, позволяющую выезжать на шоссе на внедорожнике.
Он не собирался продавать лошадей и кур или избавляться от них иным способом. В образ брата он влезал не для того, чтобы становиться фермером.
Генри передергивало от одной мысли о том, что ему придется кормить кур и собирать яйца. И он не мог представить себе, как забивает и ощипывает кур. Человек образованный и утонченный, многого достигший, он никогда бы не опустился до такой степени, чтобы есть то, что он сам и убивал.
Прежде чем убить женщин, которых Генри предполагал поселить в картофельном погребе, он, скорее всего, их бы искусал, это могло составить часть его развлечений, но есть точно не собирался. Такое могло происходить только в Голливуде двадцатого века, а Генри презирал штампы, как презирал людей, которые питались в забегаловках быстрого обслуживания, покупали костюмы, сшитые на конвейере, а не на заказ, людей, которые во что-то верили, и людей вообще.
Какое-то время, ожидая, когда его враг сделает следующий шаг, Генри ни о чем не думал. Иногда он испытывал огромное облегчение, ни о чем не думая. Усилием воли он умел превращаться только в плоть, полностью отключая мыслительные процессы, благодаря которым человек и являлся человеком.
Ральф Уолдо Эмерсон, литературный гений, кумир Генри, верил, что каждый из нас должен быть кругом, изобретающим свою собственную истину мгновение за мгновением, поглощающим эту истину, как змея поглощает свой хвост, всегда катящимся вперед, живущим ради этого мгновения и последующего, всегда ищущим новое, становящимся новым, преобразуясь, даже изменяясь со своими всегда изменяющимися истинами. В движении, в приближении к всегда новой личности, по словам Эмерсона: «Я — несовершенство, обожающее мое собственное Совершенство».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});