Читать интересную книгу Опасное наследство - Элисон Уэйр

Но сегодня Кейт облачилась в простое платье из мягкой серой шерсти, потому что не хотела привлекать к себе внимание. Она собиралась снова отправиться в Чипсайд — это место стало одним из самых ее любимых в Лондоне. В витрине тамошнего ювелира среди других изделий была выставлена великолепная подвеска, и Кейт, убедив хозяина отложить вещицу для нее, выпросила у отца деньги на покупку. Ричард всегда был щедр по отношению к детям и не скупился на подарки, но прошлым вечером он казался необычайно задумчивым и вручил дочери деньги, даже не задавая никаких вопросов, хотя стоила подвеска немало. Кейт сказала, что украшение предназначено для платья, в котором она будет присутствовать на коронации, но ей показалось, что отец ее не услышал.

Она взяла с собой горничную Мэтти, пухленькую, хорошенькую уроженку Лондона. Кейт нашла в этой девушке, отличавшейся живым характером и тягой к приключениям, родственную душу. Взгляды обеих во многом совпадали, и, несмотря на различие в положении, они быстро подружились. Кейт очень радовало, что у нее появилась веселая, неунывающая компаньонка, почти ее ровесница: Мэтти была на год старше своей госпожи, ей недавно исполнилось четырнадцать.

Кейт обрела подругу благодаря счастливому совпадению: как раз когда герцог решил, что его дочери уже пора по возрасту иметь горничную, отец Мэтти, член гильдии виноделов, поставлявший вино Глостеру, спросил, не найдется ли в Кросби-Холле место для его девочки. Он преследовал при этом честолюбивые замыслы, надеясь, что служба в доме Глостера поможет ему стать однажды поставщиком королевского двора, а также предполагая со временем найти для Мэтти богатого мужа. Однако сама его дочь не отличалась снобизмом. Будучи девушкой влюбчивой и прямолинейной, Мэтти не отвергала заигрываний простых подмастерьев и, в отличие от Кейт, имела уже некоторый опыт общения с противоположным полом. А еще она знала множество легенд о городе, в котором выросла, любила хорошо одеться, вкусно поесть, попеть, потанцевать и громко посмеяться забавным или даже непристойным шуткам. Горничная с хозяйкой очень подходили друг другу, и Кейт благословляла тот день, когда ее отец решил взять Мэтти на службу.

И вот сейчас они вдвоем — Кейт впереди, Мэтти следом — спешили по Корнхиллу, протискиваясь через людские толпы, заполнявшие узкие улочки, пока наконец не попали в Чипсайд, где находилась ювелирная мастерская Хейеса. Он подобострастно приветствовал Кейт, поскольку девушка, дабы ювелир не думал, что она попросту морочит ему голову, еще в прошлый раз сказала, чья она дочь. Однако в его манерах появилась некоторая резкость. Хейес, казалось, тоже был заражен всеобщей враждебностью к ее отцу. Но Кейт напустила на себя такой неприступный и царственный вид, что, наверное, даже герцогиня Сесилия похвалила бы ее, и попросила принести отложенный накануне товар.

Подвеска — в форме золотой капли, куда был вделан сверкающий сапфир, — лежала на шелковой черной подушечке. На лицевой стороне подвески ювелир искусно выгравировал изображение Святой Троицы и Распятого Христа. Перевернув украшение, Кейт увидела на обороте прекрасно изображенную сцену Рождества Христова.

Она отсчитала золотые монеты и протянула их ювелиру.

— Смотрите, вот здесь она открывается, — сказал мастер Хейес. — Можете использовать подвеску как реликварий. Тут внутри есть небольшое пространство для какой-нибудь маленькой святыни.

— У моего отца есть несколько святынь — я попрошу одну. Благодарю вас.

Внезапно мастер Хейес напрягся.

— Я заверну ее для вас, миледи, — резко сказал он.

Радость Кейт от приобретения подвески была испорчена почти нескрываемой враждебностью ювелира. Они шли назад по Чипсайду, и Мэтти, весело болтая, потянула госпожу туда, где торговали имбирными пряниками и лавандовыми пирожными. Слушая щебет подруги, Кейт спрашивала себя, почему у ее отца так много врагов.

Ричард Глостер в этот самый момент находился в Тауэре на важном заседании Совета, а у нее было ощущение, что в городе зреет какой-то заговор. И вдруг Кейт поняла, что должна сделать: нужно отринуть свои глупые страхи перед Тауэром, пойти туда и дождаться, когда отец выйдет из зала Совета. И тогда она первой узнает важные новости, которыми он наверняка захочет с ней поделиться.

Она свернула налево, на Грейсчерч-стрит, и сказала:

— Мы пойдем в Тауэр.

— Хорошо, миледи.

Мэтти, которая уже с аппетитом съела имбирный пряник, купила у зеленщика два яблока: обед еще нескоро, надо же им как-то продержаться. Теперь девушки шли по улице, хрустя этими яблоками. Стоял прекрасный весенний день, и вскоре они увидели перед собой могучие стены и белый камень Тауэра, такого массивного и величественного на фоне голубого неба.

Подружки спустились по Тауэр-Хилл, миновали деревянные мостки, огороженные забором.

— Что это? — спросила Кейт.

— Это эшафот, миледи. Тут обезглавливают или потрошат изменников. Казни всегда привлекают много народа.

Кейт невольно пробрала дрожь. Здесь ужасной, мученической смертью умирали люди. И непрошеная мысль омрачила ее душу: ведь и ее любимый отец может найти тут смерть. Стóит всего лишь повернуться колесу Фортуны…

Она взяла себя в руки и поинтересовалась:

— А ты когда-нибудь бывала на казнях?

— Нет, здесь давно уже никого не казнили, — ответила Мэтти.

— Тогда я молю Бога, чтобы и впредь этого больше никогда не было. — Сказав это, Кейт заставила себя идти дальше к Тауэру.

Катерина

Июнь 1533 года; Байнардс-Касл, Лондон

Милорд Пембрук уж и не знает, как мне угодить. Он словно чувствует, что должен как-то восполнить мне радости брака, которых я лишена. Целые дни я провожу в великолепном безделье в комнатах и залах необыкновенной красоты. Или в садах, простирающихся до самой реки, где полным-полно ярких цветов и деревьев, ветки которых гнутся под тяжестью плодов.

Любой мой каприз, кроме одного, тут же исполняется. Стоит мне пожелать горсть спелой вишни или чашечку ароматного чая, как все это тут же появляется передо мной. Мой гардероб ломится от великолепных платьев самых разных цветов, богатых мехов и дорогих бархатных чепцов — теперь, став замужней дамой (хотя, увы, и оставшись при этом девственницей), я должна подвязывать и закрывать волосы. Отныне лицезреть их во всей красе позволительно только моему мужу, вернее, станет позволительно, когда его допустят туда, где я снимаю свой чепец. Герберты могли и не покупать мне всю эту одежду, потому что я привезла с собой немалое приданое, но для них этот щедрый дар — сущая безделица, чего не сделаешь для любимой невестки.

Я каждый день ем восхитительную еду, которую подают на золотых или серебряных блюдах, я пью из стаканов лучшего венецианского стекла. Я молюсь в величественной часовне — без всяких излишеств, как и подобает в доме добропорядочного протестанта, но увешанной коврами и картинами со сценами из жизни Господа нашего Иисуса Христа. Музыканты скрашивают мои вечера игрой на лютнях и вирджиналах,[22] пока я сражаюсь со своим мужем в шахматы или нарды либо читаю.

Никак не могу привыкнуть к тому, что мои дни больше не подчинены строгому расписанию занятий, которые были обязательны для нас в родительском жилище. Дома, даже в те годы, когда мы еще играли в куклы, облаченные в алую парчу и белый бархат, мы должны были вставать в шесть часов, завтракать, а потом являться к отцу и матери, чтобы получить родительское благословение на день. Потом, когда началось наше настоящее обучение, мы все утро занимались латынью и греческим. Бог свидетель: я старалась изо всех сил, но мои достижения в этих древних языках были далеки от успехов Джейн. Мало того, сестра по собственному желанию также брала уроки иврита.

После обеда нас обучали французскому и итальянскому, а потом мы должны были читать вслух Библию или произведения классической литературы. Я думаю, что в общей сложности прочитала Библию от корки до корки не меньше трех раз. Но и после этого мы не получали свободы — за ужином следовали уроки музыки, танцев и шитья, после чего в девять часов нас отправляли в постель. На игры и развлечения времени почти не оставалось. Даже в праздники, когда воздвигали веселое майское дерево[23] и на лужайке возле дома появлялись исполнители народных танцев, никто не освобождал нас от ежедневных занятий, и принимать участие в гулянье нам не разрешалось. А потому мне трудно проводить дни в безделье. Я не знаю, чем заполнить долгие пустые часы.

«Что я могу сделать?» — этот вопрос я постоянно задаю миледи графине, и та посвящает меня в тайны ведения домашнего хозяйства, ответственность за которое когда-нибудь — что, видит Бог, случится не скоро — ляжет на мои плечи. Свекровь находит мне книги для чтения или незаконченные гобелены, но я не слишком умелая мастерица. Я очень стараюсь, но маленькие стежки мне никак не удаются. Миледи бесконечно терпелива. Я думаю, в душе она меня жалеет, но не хочет говорить об этом, потому что предана мужу.