Читать интересную книгу Убийство в доме викария - Агата Кристи

— А! — сказал инспектор Слак. — Теперь понятно, про что говорила служанка.

У прислуги, как правило, чувство юмора — такая же редкость, как и у полиции. Про себя я ругал Денниса на чем свет стоит — зачем было вообще об этом вспоминать? Эти слова и история с часами — да инспектор возьмет меня на заметку до конца жизни!

— Пошли, Клемент, — сказал полковник Мельчетт.

— Куда вы идете? А мне можно с вами? — засуетился Деннис.

— Тебе нельзя! — рявкнул я.

Он стоял, обиженно глядя нам вслед. Мы подошли к безукоризненной двери дома миссис Прайс Ридли, и инспектор стал стучать и трезвонить, как и положено служителю закона, — это все, что я могу позволить себе заметить. На звонок вышла хорошенькая горничная.

— Миссис Прайс Ридли у себя? — спросил Мельчетт.

— Нет, сэр. — Горничная помолчала и сказала: — Она недавно ушла в полицейский участок.

Вот уж чего мы никак не ожидали! Когда мы шли обратно, Мельчетт взял меня за локоть и сказал вполголоса:

— Если и она пошла сдаваться с повинной, я окончательно рехнусь.

Глава 13

Мне как-то не верилось, что миссис Прайс Ридли обуревали столь драматические намерения, но все же я не мог не задать себе вопрос: зачем она все-таки отправилась в полицейский участок? Может быть, у нее была действительно важная информация или, по крайней мере, что-то казалось ей важным? Как бы то ни было, нам предстояло узнать это в ближайшее время.

Мы застали миссис Прайс Ридли уже в участке: она с неимоверной скорострельностью вела словесную атаку на сильно растерявшегося дежурного констебля. Я с первого взгляда понял, что она возмущена до крайности — бант на ее шляпке весьма красноречиво трясся. Миссис Прайс Ридли носит, насколько я понимаю, головной убор, называемый «шляпка для почтенной матери семейства», — фирменный товар, выпускаемый в соседнем городке Мач-Бенэм. Эта шляпка изящно балансирует на бастионе из волос, хотя и несколько перегружена пышными шелковыми бантами. Когда Гризельда хочет меня напугать, она грозится купить «шляпку для почтенной матери семейства».

Когда мы вошли, миссис Прайс Ридли прервала свою горячую речь.

— Миссис Прайс Ридли? — осведомился полковник Мельчетт, приподнимая шляпу.

— Позвольте представить вам полковника Мельчетта, миссис Прайс Ридли, — сказал я. — Полковник Мельчетт — начальник полиции нашего графства.

Миссис Прайс Ридли окинула меня ледяным взглядом, но на долю полковника у нее все же нашлось нечто вроде благосклонной улыбки.

— Мы только что заходили к вам домой, миссис Прайс Ридли, — пояснил полковник, — и узнали, что вы уже опередили нас.

Миссис Прайс Ридли окончательно растаяла.

— А! Я рада, что на этот случай наконец обратили внимание, — заметила она. — Хулиганство, вот как это называется. Форменное хулиганство.

Спору нет, убийство — весьма прискорбный случай, но я бы не стал называть его хулиганством. Полковнику Мельчетту, насколько я заметил, термин тоже показался не совсем подходящим.

— Вы можете сообщить нам что-нибудь относящееся к делу? — спросил он.

— Сами должны знать. Это обязанность полиции. За что мы платим налоги, я вас спрашиваю?

Каждый раз поневоле задаешь себе вопрос — сколько раз в год мы слышим эту фразу?

— Мы делаем все, что можем, миссис Прайс Ридли, — сказал начальник полиции.

— Да ведь ваш дежурный ничего об этом не знал, пока я сама ему не сказала! — воскликнула возмущенная дама.

Мы все взглянули на дежурного констебля.

— Леди сообщила о телефонном звонке. Ее оскорбили. Как я понял, это случай оскорбления в грубых нецензурных выражениях.

— О! Понимаю. — Хмурое лицо полковника просветлело. — Мы говорили о совершенно разных вещах. Вы пришли сюда принести жалобу, не так ли?

Мельчетт — человек, умудренный опытом. Он знает, что единственный способ обращения с разгневанной дамой средних лет — это выслушать ее до конца. Когда она выскажет все, что хотела сказать, появится хотя бы небольшая вероятность, что она услышит и то, что вы ей скажете.

Речь миссис Прайс Ридли снова полилась неудержимым потоком:

— Как можно допускать подобное хулиганство? Его надо пресекать! Звонить даме домой и оскорблять ее, да, оскорблять! Я не привыкла терпеть такие оскорбления. После войны нравственность так упала, все распустились — аморальность! Говорят что попало, носят что попало…

— Согласен, — поспешно ввернул полковник Мельчетт. — Расскажите, что именно произошло?

Миссис Прайс Ридли сделала глубокий вдох и снова заговорила:

— Мне позвонили…

— Когда?

— Вчера днем — точнее, ближе к вечеру. Около половины седьмого. Я подошла к телефону, ни о чем не подозревая. И на меня тут же посыпались грязные оскорбления, угрозы…

— А в каких словах это выражалось?

Миссис Прайс Ридли слегка порозовела.

— Я отказываюсь их повторять.

— В нецензурных выражениях, — сообщил констебль, слегка приглушая свой рокочущий бас.

— Вы услышали площадную брань?

— Смотря что называть площадной бранью.

— А вы поняли, о чем идет речь? — спросил я.

— Разумеется, поняла.

— Значит, никакой грубой брани не было, — сказал я.

Миссис Прайс Ридли подозрительно взглянула на меня.

— Утонченная леди, естественно, не может быть знакома с грубой бранью, — пояснил я.

— Да нет, никаких дурных слов не было, — сказала миссис Прайс Ридли. — Вначале я даже попалась на удочку. Приняла за обычный разговор. Потом это… э-э… лицо перешло к личным оскорблениям.

— Оскорблениям?

— Да, это были ужасные оскорбления. Я так перепугалась!

— Угрожали вам, да?

— Да. А я не привыкла, чтобы мне угрожали.

— А чем они вам угрожали? Речь шла о телесных повреждениях?

— Этого бы я не сказала.

— Боюсь, миссис Прайс Ридли, что вам придется быть несколько более откровенной. Чем именно вам угрожали?

Миссис Прайс Ридли явно не хотелось отвечать на этот вопрос.

— Точно не могу вспомнить. Я так переволновалась. Но под конец, когда я была уже совсем вне себя, этот негодяй расхохотался.

— Голос был мужской или женский?

— Голос дегенерата, — авторитетно заявила миссис Прайс Ридли. — Неестественный, я бы сказала. То грубый, то писклявый. Очень странный голос.

— Наверно, обычный розыгрыш, — утешил ее полковник.

— Если и так, то преступный розыгрыш — у меня мог случиться разрыв сердца!

— Мы постараемся все выяснить, — сказал полковник. — Верно, инспектор? Проверьте, откуда звонили. Вы не могли бы сказать нам более определенно, что он говорил, миссис Прайс Ридли?

В глубине души миссис Прайс Ридли началась жестокая борьба. Скрытность боролась с мстительностью. Мстительность возобладала.

— Конечно, это должно остаться между нами, — начала она.

— Разумеется!

— Это существо сказало — я вряд ли смогу повторить эти слова…

— Ничего, ничего, — ободряюще вставил полковник Мельчетт.

— Вы зловредная старая сплетница! Я, полковник Мельчетт! Я — старая сплетница! Но на этот раз вы зашли чересчур. Скотленд-Ярд вас притянет к суду за клевету.

— Понимаю, как вы разволновались, — заметил полковник Мельчетт, покусывая усы, чтобы скрыть улыбку.

— Попридержите язык, а то вам будет худо, и очень худо. Не могу вам передать, с какой угрозой это было сказано. Я еле выговорила: «Кто вы?», вот так, и голос ответил: «Мститель». Я слабо вскрикнула. Слово прозвучало так жутко. А потом — потом оно засмеялось! Засмеялось! Это я точно слышала. И все. Я слышала, как оно повесило трубку. Конечно, я тут же позвонила на коммутатор, узнать, откуда звонили, а они сказали, что понятия не имеют. Вы же знаете, какие там барышни. Ужасающе грубые и черствые.

— О да, — сказал я.

— Я просто лишилась сил, — продолжала миссис Прайс Ридли. — Нервы были так взвинчены, что, когда в лесу раздался выстрел, я буквально подскочила на полметра, уверяю вас. Можете себе представить!

— Выстрел в лесу? — насторожился инспектор Слак.

— Я была в таком состоянии, что он мне показался выстрелом из пушки. О, воскликнула я и без сил упала на софу. Клара была вынуждена принести мне стаканчик терносливовой наливки.

— Ужасно, — сказал Мельчетт. — Ужасно. Для вас это было тяжкое испытание. Выстрел был очень громкий, как вы сказали? Как будто стреляли поблизости?

— Мне это показалось, у меня нервы не выдержали.

— Конечно. Я понимаю. А в какое время вы слышали выстрел? Нам нужно знать, чтобы проследить, кто звонил.

— Примерно в половине седьмого.

— А более точно вы не могли бы сказать?

— Видите ли, маленькие часы у меня на камине только что отзвонили половину часа, и я сказала себе: «Эти часы опять спешат». (Часы и вправду убегают.) Я посмотрела на свои часики, и на них было всего десять минут седьмого, но, когда я поднесла их к уху, оказалось, что они стоят. Тут я подумала: «Что ж, если эти часы спешат, я через минуту-другую услышу звон на церковной колокольне». Но тут, как назло, зазвонил телефон, и у меня все из головы вылетело. — Она замолчала, еле переводя дух.