Лахлан посмотрел в направлении ее руки, и лицо его смягчилось.
– Эта высокая гора – Бен-Лоэрс.
Венеция вздохнула:
– Я чувствую себя словно во сне. В давнем сне, постоянно преследовавшем меня с тех самых пор, как я уехала в Лондон. Все это так прекрасно!
– Да, это так.
Взглянув на Лахлана, девушка с удивлением отметила, что он просто светится от удовольствия.
– Вы всегда утверждали, что ненавидите Шотландское нагорье. Дождаться не могли, когда сможете уехать.
– Я был болваном, слишком занятым собой, чтобы понимать, что в жизни действительно важно.
– И что же это?
Лицо его снова стало суровым, и он действительно напоминал бесстрашного воина-горца из народных преданий.
– Отчий дом. Семья. Родные. То, откуда я вышел и что никогда не изменится. – Затем он нетерпеливо схватил ее за руку: – Пора в карету, миледи, поторопитесь.
Венеция молча шла рядом. Что такого она сказала, что могло его так расстроить? В детстве он был смешливым. Этот угрюмый Лахлан был ей совсем не знаком.
Когда они вернулись в карету и она уселась на место, Лахлан приказал Джейми трогаться. Девушка потянулась, чтобы раздвинуть шторки, но горец перехватил ее руку:
– Пусть будут закрыты.
– Но почему? – Венеция попыталась вырваться. – Мы уже бог знает где, никто нас не увидит.
Он с силой сжал ее руку:
– Оставьте шторки в покое, или мне придется вас связать.
Она перестала сопротивляться. Если он ее свяжет, ей ни за что не удастся сбежать.
Когда Лахлан понял, что одержал верх, он отпустил ее. Откинувшись на спинку сиденья, Венеция пыталась взять себя в руки.
Как только она почувствовала, что способна говорить спокойно, она сказала:
– Я всего лишь хотела видеть горы. Наверное, это не так уж…
– Думаете, я не знаю, к чему вы клоните? Вы, с вашими красивыми словами о Шотландском нагорье… Вы просто пытаетесь смягчить и разжалобить меня, чтобы я отпустил вас. – Скрестив руки на могучей груди, он сердито уставился на нее. – Любезное обращение действует на меня так же, как желание кусаться.
Расправив плечи, девушка приняла высокомерную позу, которую в совершенстве усвоила в пансионе миссис Харрис.
– Поскольку вежливое обращение вас раздражает, а о том, чтобы кусаться, не может быть и речи, что мне еще остается? Оскорбления? Учтивые разговоры? Слезы? Что мне дозволяется делать, чтобы не сердить вас?
На его застывшем суровом лице можно было колоть лед.
– Заткнуться и помолчать будет в самый раз.
– Ну нет, на это даже не рассчитывай, парень, – выпалила она в ответ, копируя его гэльский выговор, и одарила его приторно-сладкой улыбкой. – Скорее всего я стану петь. У меня неплохой репертуар, включая баллады. А в них, между прочим, говорится, что музыка способна укротить даже дикого зверя.
– Ну уж нет! Я помню, как вы когда-то пели. Не хотелось бы снова это услышать.
О, опять незаслуженное оскорбление!
– Мне было всего шесть лет, когда я спела ту глупую песенку, которую вы вспомнили. Уверяю вас, что с тех пор я значительно преуспела в искусстве вокала.
– Желаете поразвлечься? – Вытащив из-под сиденья ранец, Лахлан порылся в нем и швырнул Венеции какой-то пакет: – Поешьте немного. По крайней мере хотя бы на несколько минут оставите меня в покое.
Девушка отбросила обернутый бумагой сверток ему назад.
– Нет уж, благодарю. – Пусть даже не надеется, что ему удастся наслаждаться покоем.
Лахлан сердито прищурился:
– Я понимаю, что это не бог весть какое лакомство, но даже такая утонченная леди, как вы, не должна воротить нос от сандвичей с ростбифом.
В животе у нее заурчало, но она не обратила на это внимания.
– Если вы хотите, чтобы я поела, то остановите карету и дайте настоящей еды.
– Ах, надменной упрямице леди захотелось настоящей еды, всего-то? – Лахлан откинулся на спинку сиденья, развернул пакет, вытащил из него очень аппетитный сандвич и протянул ей. – Мы не станем останавливаться, чтобы поесть в пути, так что выбросите эту блажь из головы. И если вы будете морить себя голодом, то все равно не избавитесь от меня. Поэтому вам лучше перекусить.
– Я не буду есть, пока вы не вернете меня в Эдинбург. – Венеция скрестила на груди руки. – И вам не удастся меня заставить.
Лахлан пристально посмотрел на нее, затем с удовольствием принялся за сандвич.
– Как вам угодно, миледи.
На короткое время в карете воцарилась тишина. Венеция изо всех сил старалась не замечать соблазнительного запаха жареного мяса. Неужели к нему примешивался тонкий аромат горчицы?
– Наверное, мне действительно не следует вас кормить, – в конце концов сказал похититель.
Девушка промолчала.
– Чем больше вы ослабеете от голода, тем меньше доставите мне хлопот.
Она пронзила его испепеляющим взглядом.
– Когда вы станете слишком слабой; чтобы убежать или бороться, я смогу…
– Дайте мне сандвич, черт вас возьми! – Пусть такая скотина, как он, назовет ее обманщицей. Она должна есть, чтобы добиться своей цели.
С торжеством во взгляде Лахлан протянул ей второй сверток, затем снова порылся в ранце.
– Здесь еще есть и яблоки!
Девушка сняла перчатки, развернула сверток, затем постелила на колени бумагу, используя ее вместо тарелки. Лахлан перестал копаться в ранце и с удивлением наблюдал, как методично она разрывает сандвич на маленькие кусочки.
– Что вы делаете?
– Ем сандвич.
– Нет, ничего подобного. Вы его препарируете.
Венеция сунула кусочек себе в рот, долго жевала и лишь затем проглотила.
– Вот каким образом я обычно ем сандвич, сэр.
– Но почему?
Привычка. В детстве мама учила ее есть таким способом, потому что она всегда с жадностью набрасывалась на еду. Но зачем сообщать ему такие подробности, если есть возможность просто позлить его?
– Так принято есть у цивилизованных людей. Но таким, как вы, этого не понять.
Ей пришлось подавить усмешку, когда он сердито нахмурился.
– Если вы не заметили, вас увозят насильно. Так что не стоит беспокоиться об условностях.
– Хорошие манеры всегда уместны. Истинное суждение о леди можно составить по ее поведению в наиболее трудные моменты жизни. – Когда он насмешливо фыркнул, девушка добавила: – Полагаю, в армии вас учили чему-то подобному, например, подчиняться дисциплине. Хотя вы явно пренебрегали этими правилами в последние годы.
– Ах да, дисциплина, – сказал он с заметным сарказмом. – Английское слово для обозначения «стой и погибни, если мы так прикажем».
Она посмотрела на него с неодобрением:
– Разве не так поступают все солдаты?
– Солдаты сражаются. Но когда уже нет возможности сражаться, а ваш командир… – Лахлан выругался. – Вам этого не понять.