Читать интересную книгу Антропологический код древнерусской культуры - Людмила Черная

Граница – ключевое понятие в телесном коде мировосприятия. Только она позволяет очертить контуры, а значит, дать тело и жизнь тому или иному существу, предмету, действию, всему на свете. Естественные границы природного ландшафта (река, опушка леса, болото, подножие горы и т. д.) задавали параметры живого организма. Пересечение дорог, край поля, стык чистого и нечистого пространства, т. е. граница в то же время воспринималась как амбивалентный локус, как место крайней опасности, вызванной состыковкой этого и того света. Поэтому именно на границах выполнялись обряды, призванные отогнать нечистую силу или, наоборот, позвать ее на помощь в черной магии. Рукотворная граница, в особенности полевая межа в сельскохозяйственной стране, каковой была Древняя Русь, приобретала крайне важное, порой сакральное значение.[133] Границы своего участка земли, двора, дома каждая семья должна была охранять от вмешательства потусторонних сил, сглаза, наговора, порчи самостоятельно. Здесь особую роль играл домовой, воплощавший часто умершего хозяина в образе маленького старичка с лицом хозяина дома. От него зависело счастье в доме, здоровье скота (что сближало его с богом Велесом). Его место в углу за печью надо было подкармливать, сметая туда крошки со стола. При переезде в новый дом его надо было уговаривать переехать и переносить на новое место. По поверью, перед пожаром домовой предупреждал хозяев своим плачем. Дом от закладки фундамента до вселения в него «строился» на охранительных ритуалах, гаданиях, жертвоприношениях, обрядах. Дом как закрытое безопасное пространство имел несколько пограничных зон, через которые могла нарушаться его чистота: дверь (порог), окна, печная труба. Порог как граница между чистым и нечистым, миром живых и мертвых оберегался с помощью замка, оберегов, ритуальных запретов. Нельзя было садиться и вставать на порог, здороваться через порог, новобрачной нельзя касаться порога (поэтому ее и переносит жених на руках) и т. д. Окно также выполняло роль границы, оно могло заменять дверь, чтобы обмануть нечистую силу или смерть, но в отличие от порога, который ближе к преисподней, окно ближе к небу (через него шло общение с солнцем, ангелами, душами умерших). Печная труба – отверстие, связанное с летающей нечистой силой: огненным змеем, чертями, ведьмами. Через нее в дом проникает болезнь, «доля» и т. п. Во время грозы печная труба должна быть закрыта, иначе в нее залетит нечистая сила, а молния поразит дом. А во время поминальных обрядов печная заслонка должна быть наоборот открыта, чтобы души умерших могли через нее проникнуть в дом.[134]

Время, как и пространство, телесно: оно было сотворено когда-то при сотворении мира, так как является его частью; оно может быть хорошим и плохим, добрым и злым, чистым и нечистым. Временные параметры тяготеют к небесной сфере, тогда как пространственные – к земной. Лунное время, соотносимое с изменением фаз Луны (народившийся месяц, молодик, полнолуние, старый месяц, старик), обладало множеством тел и поэтому было более ощутимым, чем солнечное, именно в силу своей наглядно менявшей форму телесности. Солнце было одно (хотя оно тоже бывало разное), а лун и месяцев было много. Нарождавшийся месяц ассоциировался с растущим организмом, поэтому все посевы надо было начинать при молодом месяце и никак не при старом. Лечебные травы надо было собирать только в первой половине месяца, когда он «наливается», чтобы в травах наливалась целебная сила. Ребенок, родившийся в пору молодого месяца, будет всегда выглядеть «младоликим». Все, что связано с ростом (жизнь человека, сельскохозяйственные культуры), соотносилось с фазами Луны: начинать хорошо было при начальном месяце (но не в новолуние), собирать урожай – при конце. Безлуние объяснялось тем, что месяц уходит в царство мертвых (при особых условиях можно было «увидеть» мертвецов на Луне). «Пустые» дни безлуния считались безвременьем, самым опасным для человека (по поверьям, родившийся в безлуние вскоре умрет или останется бесплодным, посеянное зерно не взойдет, купленный в эти дни скот будет болеть или умрет, не даст приплода и т. д.). Безлуние – это граница, играющая страшную роль.[135]

В дни зимнего солнцестояния (Святки) открывалась граница между старым и новым хозяйственным годом. Через образовавшуюся пространственно-временную «дыру» на землю устремлялась вся нечисть и мертвецы. Задача человека в эти дни – обеспечить себе безопасность, благополучие, богатство, урожай и т. д. на весь предстоящий год. Святочные праздники были одновременно «страшными днями», «нечистыми днями»; они были насыщены магическими обрядами, гаданиями, приметами, запретами (в дом вносили свежую «немую» воду и умывались ею, в красный угол ставили сноп, пол устилали соломой, обвязывали соломой фруктовые деревья, кормили кутьей домашнюю птицу, окружив ее особо сотканным льняным поясом, не работали, особенно после наступления темноты, гадали по первому гостю, посетившему дом, и т. п.). Святочные ряженые, ходящие из дома в дом с колядками, не боялись нарушать границу между чистым и нечистым, они изображали приход «нечисти» и персонажей загробного мира на землю: оборотни, чудовища, кудесники, старики, кикиморы и т. п. Их связь с тем светом подчеркивалась вывороченной наизнанку одеждой, остроконечными шапками («шишаками»), характерными для чертей, и особенно ритуальным поведением.

Как известно, столь же насыщен был по смыслу и день летнего солнцестояния (праздник Ивана Купалы). Он включал сложный обрядовый комплекс (сбор трав и цветов, плетение венков и пускание их по воде, разведение костров, сжигание чучела, перепрыгивание через огонь, обливание водой и пр.), направленный на изгнание нечистой силы пограничного времени.

Телесность мира отражалась по-своему в представлениях и о нем в целом, и о частях, отдельных чертах и характеристиках его. Телесный код мировосприятия, характерный для всех первобытных народов, явно прочитывается и в древнерусском варианте. Для мировой мифологии типично то, что «первоначально все имеет антропоморфный облик – все существа, животные, предметы и явления (солнце, луна, звезды), место обитания племени и даже вся вселенная, часто описываемая как произошедшая из частей тела “первочеловека”. Поэтому возникновение человека нередко представляется в антропогонических мифах не столько как его создание, сколько как его выделение из числа других человекоподобных существ, которые постепенно теряют человеческий облик, сохраняющийся только у людей».[136] В древнерусском язычестве сильна была вера в сотворение мира как единого Тела, что делало потусторонний мир такой же «живой» близкой частью общего целого. Дохристианская Русь существовала в тех же телесных верованиях, что и другие древние народы. Важнейшим из законов этого существования был закон всеединства, утверждавший человека единой частью общего целого наравне со всеми другими частицами бытия. Закон всеединства мира наиболее ярко отразился во взглядах язычников на четыре основные первостихии. Земля, вода, огонь и воздух так или иначе соединяли этот и тот свет, что накладывало на их восприятие дуалистический оттенок и в то же время делало их вездесущими, всеедиными. Они как бы воплощали в себе закон всеединства телесного Космоса. Четыре стихии, как и все остальное, наделялись антропоморфными образами, мужскими или женскими, сущностью которых была телесная форма, завершенная, с хорошо маркированными границами, ярко выраженными и прочувствованными частями и деталями «тела» той или иной стихии.

Учение о четырех стихиях как первооснове мира наиболее полно было разработано в Древней Греции Эмпедоклом. Философские школы пифагорейцев, последователей платонизма и аристотелизма, также уделяли этому учению большое внимание, внося свои коррективы. Так, Аристотель ввел в дополнение к четырем стихиям пятую – небесный эфир. В эпоху эллинизма широкое распространение получило и учение о качествах, свойственных четырем стихиям. Римский врач I в. Гален, к примеру, оставил свои комментарии на Гиппократа, в которых увязывал четыре стихии с четырьмя составляющими человеческого организма как «малого мира»: кровь подобна воздуху, флегма («мокрота») – воде, черная желчь – земле, красная («червленая») желчь – огню. В Древней Руси, не испытавшей прямого воздействия античной философии, отголоски древнегреческих представлений дошли опосредованно через труды византийских христианских авторов. Но многое шло исключительно от праславянских корневых языческих взглядов. Воздух, огонь, вода и земля – наиболее разработанные в языческом сознании мировые стихии, но и все остальные элементы мира столь же безоговорочно подчинены закону всеединства и всеобщей телесности.

Телесное мировосприятие в целом и закон всеединства в частности опосредованно повлияли и на восприятие социально-политического устройства общества. Все части общинного организма (правитель, жрецы, воины, крестьяне) едины и слиты в одном человеческом теле, где они выполняют разные по значимости функции. Именно так рисует общественное устройство «Голубиная книга», видя в Адаме как первочеловеке прообраз этого устройства: голова – цари, «мощи» – князья и бояре, «колена» – крестьяне. И хотя «Голубиная книга» фиксирует уже и христианский взгляд на устройство государства, но языческая первооснова телесного мировосприятия все же просматривается довольно отчетливо. Связанными воедино, в одно общее «тело» оказываются князья и их дружины, что отражает военная демократия. Не только дружинники имеют обязательства перед своим князем, но и князь перед своей дружиной: первые должны честно сражаться по приказу князя, а последний должен честно делить с ними собранную дань и военную добычу, устраивать обильные трапезы и пиры как с равными.