а времени, чтобы все хорошенько обдумать — не было.
«И как я сюда попал? Волшебство, прям, как в сказках. Только вместо Ивана-царевича, Гришка-дворянин. Хорошо хоть не Гришка-дурачок! Значит так: я полез на крышу. Вдруг — Филя. И я лечу вниз… М-да, не срабатывает. Все равно не понятно, как я сюда попал. Если предположить, что батюшка решил надо мной пошутить и вывез в Африку, то куда подевалась луна? Опять же, твари и людоеды. Они откуда взялись? Блин, опять одни вопросы и ни одного ответа. Так и блаженным недолго стать».
Тут ему в голову пришла шальная мысль наведаться к Назифе. Он на цыпочках вышел в коридор и приблизился к ее комнате.
«Надо было хоть цветочек где-нибудь раздобыть. Ну да ладно. Успею еще подарить».
Он прислушался, но вокруг царила тишина.
«Интересно, она сразу меня выбросит или сначала поставит пару фингалов? Эх, была не была!»
Гриша поднял руку, чтобы постучать, но замер в нерешительности:
«Может, она уже спит?»
Вдруг раздался истошный крик, полный ужаса и отчаяния. Кричали за окном, недалеко от дома, в котором остановилась троица. Гриша забежал в свою комнату и прильнул к щели между досками, но в темноте ничего не было видно. Через несколько секунд крик раздался вновь, но уже где-то над головой. Юноша натянул штаны, выскочил из комнаты и чуть не столкнулся с Назифой.
— Ты слышал? — испугано прошептала она.
— Да. Прямо за окном. Пойдем вниз, посмотрим.
На первом этаже в длинной белой сорочке стояла Муна. В ее трясущейся руке полыхала свечка.
— Что случилось? — Назифа подбежала и забрала свечку, пока та не уронила ее на пол. — Кто так кричал?
Муна прижала руку к груди и, срывающимся голосом, проговорила:
— Я не знаю, но похоже на Амизи.
— А кто эта Амизи?
— Соседка. Живет напротив, — женщина всхлипнула и ткнула пальцем в сторону двери. — У нее трое детей.
Гриша побежал вверх, надел сапоги, схватил саблю и вновь спустился:
— Откройте дверь. Пойду проверю.
— Не-ет! Нет! — истошно завопила она, раскинула руки и прижалась спиной к двери. — А вдруг он здесь? А вдруг он ворвется сюда? Я боюсь! Боюсь!
На ее крик прибежал сонный Фенуку и застыл от увиденного. Гриша с саблей наизготовку стоял напротив испуганной Муны.
— Эй, парень, ты чего? — осторожно сказал он и встал возле жены. — Остынь. Что она такого сделала?
Тут все поняли, как выглядит эта сцена для человека, который только что появился, и бросились ему объяснять. Через минуту Фенуку обнял плачущую жену и сказал:
— Она права, нельзя выходить. Если это и впрямь была Амизи, то ей уже не помочь. На рассвете все выяснится. А пока предлагаю чего-нибудь выпить и лечь спать.
Муна принесла прохладный сладкий напиток, лепешки и вяленое мясо. Говорить не хотелось, поэтому они молча поели и разошлись по комнатам. Гриша уснул, как только голова коснулась подушки. Ему снилась темнота и пронзительный женский крик.
***
— Гриша, вставай, — услышал он сквозь сон.
— Вася, иди к черту, — пробурчал Гриша и зарылся под подушку, но тут его потрясли за плечо.
— На завтрак уже позвали. Вставай.
Юноша сел и разочаровано выдохнул. Вместо спальни с коврами и печью с изразцами, он проснулся в комнате с двумя кроватями, столом и стулом в гостином доме.
— М-да, не приснилось.
Ур в нетерпении топтался у двери, поторапливая Гришу.
— Иди, я приду. И лирров не забудь покормить.
Зверьки согласно закивали, спрыгнули с кровати библиотекаря и побежали за ним, семеня короткими лапами. Гриша оделся, умылся и, зевая во весь рот, спустился на первый этаж. Хозяйка Муна сидела за столом и тихонько плакала, глядя на троих детей уплетающих кашу. Назифа стояла у раскрытой двери и смотрела на улицу.
— Это была соседка Амизи? — шепотом спросил у нее Гриша.
— Да, не успела добежать до дому. Почти у самого порога демон схватил ее. Дети остались сиротами.
Заплаканные малыши орудовали ложками, стараясь не запачкаться, и с интересом разглядывали лирров.
— Что же теперь с ними будет? — от сострадания к детям у Гриша сжалось сердце. Он сам рано потерял мать и понимал, какое это горе.
— Муна хочет оставить их у себя, пока кто-нибудь из родственников не заберет.
Гриша сглотнул ком, застрявший в горле, и кивнул:
— Кажется, она — хорошая женщина и не будет их обижать.
Юноша сел напротив Ура, медленно потягивающего горячий отвар из глиняной кружки, и принялся за еду. Каша совсем не была похожа на ту, что готовила повариха в Вольгино. Пресная жижа с мелкой крупой не выдерживала никакого сравнения со сладкой молочной кашей с желтым пятном сливочного масла, которую подавали дома.
После завтрака Гриша посовещался с Назифой, взял оставшиеся деньги и подошел к Муне:
— Нам надо идти в горы. На обратном пути мы снова у вас поселимся. А пока возьмите эти монеты, — он положил на ее ладонь два золотых. — Детей надо кормить и одевать.
Муна снова залилась слезами и крепко обняла Гришу:
— Спасибо вам! Спасибо. Пусть удача будет на вашей стороне. Не знаю, зачем вам в горы, но чувствую, что ради благого дела.
Троица попрощалась с хозяевами и зашагала к дворцу, в котором, по заверению Фенуку, живет наместник.
— Ур, а почему такой огромный и величественный дворец принадлежит наместнику, а не императору или падишаху?
— Раньше Груфу был столицей и здесь жил правитель. Но после череды междоусобиц решили поделить все земли между городами и посадить в каждом по наместнику.
— Междоусобиц? А что не устраивало людей?
— Как что? — удивился он. — Несправедливость. Все богатства стягивались сюда, а тем, кто жил подальше, как Эль-Кар или Кабарган, доставались крохи. Люди устали от бедности. А еще эти твари начали невесть откуда появляться. После раздела наступил мир и покой. Каждый довольствуется тем, что имеет. А если чего-то не хватает, но можно купить у соседей. Вот демонов победим и снова заживем так же хорошо, как и раньше.
— Да, я помню, как жили в Эль-Каре, — подала голос Назифа. — Город гудел от смеха и песен. На ярмарках детей угощали сладостями, а мужчин и женщин — выпивкой. Не было злобы и страха. С появлением Пустынного демона изменилась жизнь не только Эль-Кара, но и моего родного Кабаргана. Будто люди, которые к нам прибежали, принесли с собой горе и тоску.
Они шли вверх по улице к возвышающемуся над городом дворцу. Горожане, которые попадались на пути, их совсем не замечали. Они были погружены в свои мысли и лишь изредка опасливо задирали головы вверх.
Во многих