Склеив конверт, Юра аккуратно подписал адрес и положил в общую стопку писем в красном уголке.
Потом поднялся в рубку к Шаршавину. Узнав, о чем горюет юноша, Анатолий похлопал его по плечу и успокоил:
- Чаще будем радиограммы посылать. Помнишь наш старый разговор? Научу тебя стучать морзянку, и сам пошлешь весточку матери.
Прошин оживился:
- Обязательно научусь!
- А старший механик не заругает, что будешь отвлекаться от основных занятий? Он ведь ревнивый.
- Он очень хороший, Толя. Разрешит.
Только плотник Серафим Герега не писал писем. Семья его жила тут, в Диксоне. Вчера он распрощался с женой Дарьей Ивановной, нежно поцеловал детей, у него их было трое - Иван, Надюшка и Верочка. Сколько раз он уезжал! Привыкли дома, и все же сегодня Дарья Ивановна волновалась: в такой далекий и трудный путь она отправляла мужа впервые.
- Не грусти, мать, все обойдется, - успокаивал Серафим жену. - Дело привычное, да и жизнь обкатала, ничего со мной не станет.
Он никогда не искал легких путей в жизни, потому что никогда не жил только для себя.
Родом был он из села Духовского дальневосточного Спасского района. В восемнадцатом году в борьбе с иностранными интервентами и белогвардейцами погибли его старшие братья-партизаны Мина и Роман. Их расстреляли в Хабаровске. Не перенесли горя отец и мать. Тяжело было Серафиму одному оставаться в отчем доме, где все напоминало о погибшей родне. Когда Владивосток очистили от врага, перебрался в город. Там познал плотницкое дело: строил дома, причалы. В 1935 году уже с женой и ребятишками махнул в Заполярье. Так и жил на Севере. Сначала плотничал в Игарке, потом на берегах студеной Хеты, где закладывался первый интернат для детей народностей Севера. В Диксоне его застала война.
До выхода из гавани "Сибирякова" провожал "Молоков" - тихоходный буксир. В кругу представителей администрации на палубе стоял и Николай Александрович Еремеев. Его легко было узнать по мохнатому шарфу, несколько раз обернутому вокруг шеи.
- Счастливого плавания!
- Ни пуха ни пера! - кричали провожающие.
- Идите к черту! - донеслось с палубы "Сибирякова".
Увидев на баке знакомую фигурку Вали Черноус, Еремеев помахал рукой и, выразительно потрогав шарф, крикнул:
- Спасибо за таблетки, доктор!
Девушка погрозила ему пальцем.
Когда прошли Скуратовский створ, "Молоков" сделал резкий поворот и, покачиваясь на волнах, поднятых" "Сибиряковым", пошел в гавань.
Каждый по-своему переживает расставание с землей. Но всем, будь то бывалые моряки или люди, первый раз попавшие на корабль, знакомо чувство тихой, притаившейся где-то у сердца грусти. В такие минуты особенно ясно думается.
Вавилов внимательно смотрел за дрожащими стрелками манометров, они никак не хотели дойти до нужного деления с красной черточкой.
- Ну, подкинули еще, - сказал он Матвееву.
Тот сделал несколько глубоких затяжек, швырнул окурок в топку и взялся за лопату. Работали молча, сильными взмахами с разбегу швыряя уголь в ненасытные глотки печей. Потом разом остановились и молча вытерли пот.
Привычный труд не отгонял мыслей о доме. Павел вспомнил родную Соломбалу, жену и дочь. Когда-то он увидит их теперь!..
В эту минуту Соломбалу вспомнил, наверно, не только Вавилов. На корабле было много поморов-соломбальцев. И нередко на "Сибирякове" можно было услышать старинные песни о походе на студеный остров Грумант{11}, о трудной доле северных мореходов:
...Якоря на борт сдымали,
Паруса мы подымали,
Во поход мы направлялись,
Со Архангельском прощались.
В хоре голосов нетрудно было различить и густой бас боцмана и звонкий тенорок Сафронова. Порой соломбальцам подпевали и остальные моряки, потому что в песнях этих говорилось о доме, где их ждут матушка с батюшкой, жены, дети да любимые подруги.
Утонули за горизонтом очертания острова Диксона, лишь справа можно было различить узкую черточку материка. Море на редкость спокойное, мирное. Тишину нарушает лишь ровное гудение машины да легкий шелест воды за бортом. Пассажиры долго еще бродят по палубе, до боли в глазах смотрят на воду. Угомонились только к полуночи.
В полдень "Сибиряков" изменил курс и пошел почти прямо на север. Качарава знал, что скоро появятся очертания группы скалистых островов. Если идти мимо них на восток, попадешь в пролив Вилькицкого, а дальше в море Лаптевых. Туда и двигался караван, о котором сообщили в порту. "Сибирякову" же предстояло огибать Северную Землю с запада, делая остановки на островах.
В пакете, который командир вскрыл в море, было точное указание. "Сибирякову" предписывалось зайти на мыс Оловянный, потом на остров Домашний, а затем следовать на самую дальнюю оконечность Северной Земли - мыс Арктический, где останется со своей группой Золотов.
Правда, учитывалась сложность задания. Ниже говорилось: "В том случае, если из-за ледовой обстановки высадка на мыс Арктический окажется невозможной, идти на остров Визе и полярную станцию высаживать там".
"Да, нужны, очень нужны сейчас эти новые станции", - подумал Качарава.
Выйдя на мостик, он стал внимательно вглядываться в даль. Над чистой гладью моря, точно призрак, возник силуэт айсберга, вернее - это была большая торосистая льдина, а за ней едва заметные темные полоски.
- Белуха, Центральный, Продолговатый, - сказал командир поднявшемуся на мостик вахтенному помощнику Иванову.
Тот взял было в руки бинокль, но тут же, рассмеявшись, опустил его.
- Глядите, Анатолий Алексеевич, на палубе-то какое веселье.
Качарава увидел собравшихся в круг матросов. В середине лихо отбивал чечетку белокурый крепыш старшина Мошаев. Танцевал он здорово, от души, выделывая ногами замысловатые коленца. Одна рука была на отлете, другую он то и дело подносил к своим рыжим усам, лукаво подмигивая товарищам.
- Ну и хорошо, когда весело. Значит, настроение у ребят бодрое, - сказал Качарава, - а что еще нужно?
Иванов кивнул головой.
- Это еще у них такое настроение перед обедом, товарищ командир. А потом сейчас им по стопочке дадут. Тоже причина поплясать.
Словно в подтверждение мыслей штурмана, раздался знакомый напев корабельной рынды{12}: обед. Миг - и палуба опустела. С наблюдательного мостика спустились сигнальщики Иван Синьковский и Александр Новиков, а на их место встал старшина Иван Алексеев: подменил товарищей на время обеда.
- И вам бы пора на обед, Анатолий Алексеевич, а я здесь побуду, - сказал Иванов. - Вроде все спокойно.
- Что ж, пожалуй, пойду...
В этот миг раздался громкий голос старшины Алексеева:
- Слева впереди по курсу на горизонте вижу дым.
Сообщение слышали и на палубе, оно быстро облетело ледокол. Встречи в открытом море не так уж часты на Севере, и поэтому все спешили наверх.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});