Читать интересную книгу О героях и могилах - Эрнесто Сабато

Страх парализовал Мартина, он не мог вымолвить ни слова.

Сумасшедший долго и молча смотрел на него, потом, ничего не говоря, повернулся несколькими мягкими мелкими рывками и засеменил по коридору, направляясь, видимо, в свою комнату.

Мартин чуть не бегом кинулся в противоположную сторону, во двор, уже ярко освещенный утренним солнцем.

Старая-престарая индианка стирала в тазике. «Хустина», – подумал Мартин, опять пугаясь.

– Добрый день, – сказал он, стараясь говорить спокойно и как можно более естественно.

Старуха не ответила. «Может, она глухая, как дон Панчо», – подумал Мартин.

Однако несколько секунд, которые показались Мартину бесконечными, она провожала его загадочным, непроницаемым взглядом. Потом снова взялась за стирку.

Остановившийся было в нерешительности, Мартин понял, что надо вести себя смелей, и направился к винтовой лестнице, ведущей в бельведер.

Подойдя к двери, он постучал.

Через несколько секунд, не слыша ответа, постучал снова. Ответа опять не было. Тогда, приблизив губы к замочной скважине, он громко позвал Алехандру. Опять подождал, но никто не ответил.

Мартин подумал, что она, возможно, спит.

Он понял, что лучше всего уйти. Однако тут же поймал себя на том, что идет к окну бельведера. Шторы на окне не были опущены. Мартин заглянул внутрь, пытаясь разглядеть Алехандру в полутемном помещении, но, когда глаза привыкли, он с удивлением обнаружил, что ее там нет.

С минуту он не мог сообразить, что делать, в голове не было ни одной связной мысли. Потом он все же вернулся к лестнице и стал осторожно по ней спускаться, пытаясь хоть что-нибудь понять.

Пройдя по заднему двору и по запущенному саду, он наконец очутился на улице.

Неуверенным шагом брел Мартин по пустырю в сторону авениды Монтес-де-Ока, чтобы там сесть на автобус. Но, пройдя немного, остановился и посмотрел назад, на дом Ольмосов. В душе царило смятение, он не мог ни на что решиться.

И повернул обратно, даже сделал несколько шагов по направлению к дому, затем снова остановился. Поглядел на ржавую изгородь, словно ожидая чего-то. Чего? При дневном свете огромный дом выглядел еще нелепей – обветшалые, обшарпанные стены, заросли сорняков в саду, заржавевшая ограда и покосившаяся дверь являли собой еще более резкий, чем ночью, контраст с фабрикой и ее трубами. Наверно, так же нелепо выглядит привидение днем.

Взгляд Мартина остановился на бельведере, который там, наверху, показался ему одиноким и таинственным, как сама Алехандра. «Боже мой! – сказал он себе. – Да что же это такое?»

Ночь, проведенная в этом доме, представлялась теперь, при свете дня, неким сном: бессмертный старик, голова команданте Асеведо в шляпной коробке, сумасшедший дядюшка с кларнетом и отсутствующим взглядом, старуха индианка, глухая или же ко всему безразличная, даже не потрудившаяся осведомиться, кто он и что тут делает этот посторонний человек, выходящий из их дома и поднимающийся на бельведер, история капитана Элмтриза, невероятная история Эсколастики и ее безумия, но главное – сама Алехандра.

Он стал размышлять не торопясь: идти на Монтес-де-Ока и сесть в автобус показалось ему сейчас невозможным. Лучше уж пойти пешком по улице Исабель-ла-Католика до Мартин-Гарсиа; на этой старинной улице он понемногу соберется с мыслями, что-нибудь себе уяснит.

Больше всего его удивляло и тревожило исчезновение Алехандры. Где она провела ночь? Может, она повела его к дедушке, чтобы от него отделаться? Да нет, тогда бы она попросту отпустила его, когда он после рассказа о Маркосе Молине и о миссиях на Амазонке, после всех этих пляжных историй хотел уйти. Почему ж она его не отпустила в тот момент?

Да, все было непредсказуемо – возможно, и для нее самой. Быть может, ей вздумалось уйти именно тогда, когда он был с доном Панчо. Но в таком случае, почему она его об этом не предупредила? Впрочем, подробности не так уж важны. Важно, что Алехандра провела ночь не в своем бельведере. Стало быть, можно предположить, что у нее есть другое место для ночлега. И, видимо, место привычное, ведь не было никаких оснований думать, что в эту ночь произошло что-то из ряду вон выходящее.

Или она просто отправилась побродить по улицам?

Да, да, подумал он с внезапным облегчением, почти с радостью: конечно, она вышла побродить, подумать, проветриться. Такая уж она: непредсказуемая и беспокойная, странная, может бродить ночью по пустынным улицам пригорода. А почему бы нет? Разве не в парке они познакомились? Разве не любила она сидеть на этих скамьях, где они встретились в первый раз?

Да, все было возможно.

Почувствовав облегчение, он прошел несколько кварталов. Как вдруг вспомнил то, что уже и прежде казалось ему странным, а теперь вновь вызвало тревогу: смущение Алехандры, когда она всего однажды произнесла имя Фернандо и сразу же словно раскаялась; и еще ее реакция, когда он упомянул о слепых. Что для нее это значило? Без сомнения, что-то важное, она тогда остановилась как вкопанная. Может, загадочный Фернандо он-то и есть слепой? И во всяком случае, кто он, этот Фернандо, которого она явно не хотела упоминать, как бы одержимая страхом, запрещающим иным народам произносить имя божества?

И снова Мартин подумал с грустью, что их разделяют темные бездны и, вероятно, всегда будут разделять.

Но тут его вновь озарила надежда – почему ж она подошла к нему в парке? И разве не сказала, что он ей нужен, что их объединяет нечто очень важное?

Нерешительно пройдя несколько шагов, он остановился и вперил взор в мостовую, словно спрашивая себя: но для чего ж я могу быть ей нужен?

Им владела безумная любовь к Алехандре и печалило то, что она-то, видимо, не пылает взаимностью. И если он, Мартин, ей нужен, это все же совсем не то чувство, которое он испытывает к ней.

От этих мыслей голова шла кругом.

XIV

Много дней прошло, а вестей от нее не было. Мартин кружил возле дома в Барракас и несколько раз посматривал издали на ржавую калитку в ограде.

Из-за апатии, охватившей его, он лишился места в типографии: там сказали, что в ближайшее время работы не будет. Но он-то знал – причина совсем иная.

XV

Несколько дней Мартин прождал напрасно. Наконец Чичин, улыбаясь, помахал ему и вручил конверт. Дрожа, Мартин развернул письмо. Крупными неровными буквами – такой у нее был почерк – Алехандра кратко извещала, что будет его ждать в шесть часов.

Он пришел к скамье в парке чуть раньше шести, взволнованный и счастливый, думая о том, что теперь у него есть кому рассказать о своих злоключениях, причем такой девушке, как Алехандра, – все равно как если бы нищий вдруг получил богатство Моргана.

Как мальчишка, побежал он ей навстречу, рассказал про типографию.

– Ты мне говорила о каком-то Молинари, – сказал Мартин. – Кажется, говорила, что у него большое издательство.

Алехандра взглянула на юношу, удивленно приподняв брови.

– Молинари? Я тебе говорила о Молинари?

– Говорила, здесь же, когда застала меня спящим, – помнишь? Ты сказала: я уверена, что ты работаешь не у Молинари, – помнишь?

– Возможно.

– Это твой друг?

Алехандра посмотрела на него с иронической улыбкой.

– Я тебе говорила, что он мой друг?

Но Мартин в эту минуту был слишком полон надежд, чтобы вникнуть в потаенный смысл ее слов.

– Как ты считаешь, – спросил он, – этот Молинари мог бы мне дать работу?

Она оглядела его, как врачи оглядывают новобранцев, явившихся на призывной пункт.

– Я умею печатать на машинке, писать деловые письма, править корректуру…

– Мечтаешь стать победителем, да?

Мартин покраснел.

– Да имеешь ли ты представление о том, что значит работать в большом учреждении? Отмечаться по часам и тому подобное?

Мартин, понурясь, достал из кармана перочинный ножик, открыл маленькое лезвие, потом опять сложил.

– У меня нет особых требований. Если я не смогу работать в конторе, я готов пойти в цех или чернорабочим.

Алехандра смотрела на его поношенный костюм и рваные туфли.

Когда Мартин наконец решился поднять глаза, он увидел, что лицо ее очень серьезно, брови нахмурены.

– Что, это очень трудно?

Она отрицательно покачала головой, потом сказала:

– Ладно, не беспокойся, найдем какой-нибудь выход. – И поднялась. – Пойдем походим, у меня ужасно болит желудок.

– Желудок?

– Да, часто болит. Наверно, язва.

Они пошли в бар на углу улиц Брасиль и Балькарсе. Алехандра у стойки попросила стакан воды, достала из сумки пузырек и накапала несколько капель.

– Что это?

– Лауданум.

Они снова вернулись в парк.

– Сходим ненадолго к Дарсене, – предложила Алехандра.

Пройдя по Альмиранте-Браун, они спустились по Арсобиспо-Эспиноса и по Педро-де-Мендоса дошли до места, где стоял под погрузкой шведский пароход.