Я открыла дверцу машины, и Люк тут же проснулся. Его рука мгновенно скользнула к лодыжке.
— Не стоит спать с открытыми дверями, — посоветовала я. — Никогда не знаешь, кто может залезть в машину.
Он заморгал, потом убрал руку от лодыжки и с закрытыми глазами прислонился к спинке сиденья. Рай посмотрел на Люка, потом отошел от машины.
— Я тоже спала не в своей кровати.
Глаза он не открыл.
— Тяжело заснуть, когда за тобой следят, правда?
Я хотела спросить, зачем Они следят за ним, но побоялась, что он не ответит. Я хотела спросить, почему он спит в машине в шаге от моего дома, но побоялась, что он ответит. Я подумала о том, как его рука метнулась к лодыжке. Неужели под штаниной скрывается что-то смертельное?
Люк молчал, и в мою голову начали закрадываться сомнения. Но вот он открыл глаза, улыбнулся, и сомнения улетели прочь, словно камешки из-под ног.
— Приятно, что первая, кого я вижу с утра, это ты.
Хорошее настроение вернулось, будто никуда и не исчезало.
— Я знаю.
Почему в его присутствии я становлюсь легкой, не похожей на себя?
Люк засмеялся.
— Спой для меня, скромница.
Я запела о босоногих девушках и юношах, спящих в машинах, беззастенчиво копируя мелодию «Красавца-юнги». Его лицо просветлело. Тогда я добавила куплет про коровьи пастбища и опасности ночевки возле них. «Любить» и «доить» неплохо рифмуется.
— Сегодня ты в хорошем настроении. — Люк пробежал рукой по волосам, глядя в зеркало заднего вида. — Я смущен. Ты застала меня без макияжа.
Настала моя очередь смеяться.
— Ужасно выглядишь. Не понимаю, как ты смотришь на себя в зеркало без содрогания. — Очень осторожно я приподняла край его рукава, открыв золотой обруч со множеством граней. — Я его раньше не видела.
Люк отвернулся и ответил безучастным голосом:
— Он всегда был здесь.
Я дотронулась до обруча, проведя пальцем по одной из граней, и заметила, что кожа вокруг него загрубела, и обруч оставил на ней видимый след: должно быть, на руке он давно. Я смотрела на обруч дольше, чем требовалось. Мне нужен был предлог, чтобы касаться пальцем кожи Люка. Я заметила кое-что еще: перпендикулярно к обручу бежали бледные рубцы. Шрамы. Я живо представила себе дюжину рубцов на плече Люка: раны рассекали бицепс на ленты плоти, ленты, которые держал только обруч. Я провела пальцем по шраму к локтю.
— Что это?
Люк посмотрел на меня и ответил вопросом на вопрос:
— Мой секрет все еще у тебя?
Сначала я не поняла, о чем он, затем показала на цепочку на шее.
— Один из твоих секретов. Можно мне еще?
Губы Люка сложились и улыбку.
— Конечно. Я по-прежнему тобой увлечен.
— На секрет не тянет.
— И все равно удивительно, учитывая обстоятельства.
Я надула губы.
— Обстоятельства? Большинства из них я не знаю.
— Не дуйся. Лучше спой еще. Настоящую песню. Песню, от которой слезы наворачиваются на глаза.
Я запела «Одинокий рыбак». Песня вышла такой печальной и прекрасной, какой никогда не была, а все потому, что я пела для него. Раньше мне никогда ни для кого не хотелось петь. Наверное, именно так чувствовала себя Делия, когда выходила на сцену.
Люк закрыл глаза.
— Я влюблен в твой голос. — Он вздохнул. — Ты как сладкоголосая сирена, завлекающая путников в опасные места. Не останавливайся. Пой.
Я была не прочь завлечь его в опасное место, если в этом опасном месте он окажется вместе со мной. Я закрыла глаза и спела «Сады Салли». В машине не самая лучшая акустика, но я хотела, чтобы песня зазвучала, и она зазвучала. Не думаю, что я когда-либо пела так хорошо.
Я почувствовала, что он наклонился, хотя его дыхание даже не успело обжечь мне шею. Странно — за краткий миг до того, как его губы коснулись моей кожи, я почувствовала страх. Всего на мгновение — но это был страх.
Тело выдало меня, предательски вздрогнув. Люк отодвинулся. Я открыла глаза.
— Я тебя пугаю? — спросил он.
Странная формулировка. Прошедшее время прозвучало бы логичней.
Я прищурилась, пытаясь понять, о чем он думает. Я видела свое отражение в его глазах: он думал о моем помешательстве на музыке и о том, как мне приходится бороться за право самой контролировать свою жизнь. Не знаю почему, но я нутром чувствовала, что мы с Люком похожи.
Я ответила вопросом на вопрос:
— А должен?
Он спокойно улыбнулся.
— Я знал, что ты умная.
Вдруг его улыбка исчезла. Он что-то увидел за моей спиной. Я обернулась.
Возле машины, прижав уши и не двигаясь, сидел белоснежный кролик и смотрел на нас немигающими черными глазками. Меня затошнило. Люк бросил взгляд на кролика, потом тихо и напряженно сказал:
— Тебе лучше идти.
Идти?!
— Но как же…
— Что «как же»? — невыразительно переспросил он.
Я посмотрела на кролика, потом ответила ледяным голосом:
— Ничего. Ты прав. Пора на работу. Мама оторвет мне голову, если я опоздаю.
Я потянулась к ручке дверцы, готовясь выйти, но Люк быстрым движением дотронулся до другой моей руки, опершейся на сиденье. Его движение нельзя было увидеть с улицы. Я поняла: нельзя выдавать себя перед кроликом. Выпрыгнув из машины, я захлопнула дверь. Кролик прыгнул к ближайшему кусту, словно пытаясь убедить меня, что он самый обыкновенный, ничем не выдающийся кролик.
Рай притопал с другой стороны дороги и присоединился ко мне, не удостоив кролика и взглядом. Я направилась к дороге и прошла сотню футов, прежде чем услышала, как открылась и захлопнулась дверца машины. Я потрясла головой, как будто отгоняя мошек, и украдкой обернулась. Разумеется, машина была пуста. Куда он исчез?
Сосредоточься. Должны же твои сверхъестественные способности приносить хоть какую-то пользу.
Я внимательно прислушалась. Ничего. Только щебетание птиц. На звуках сосредоточиться сложно, нужно что-то более конкретное. Я представила, как Люк набирает мой номер на мобильном и забывает отключиться, представила шелест листьев на кусте, куда он полез за кроликом, звук его дыхания…
— Я хоть раз подводил тебя?
Послышался другой голос, грубый и мрачный:
— Слишком долго.
— У меня есть причины для промедления.
В грубом голосе зазвучало презрение:
— Переспи с ней и кончай с этим.
Молчание. Смех Люка.
— Да. Именно этого я и хочу.
Обладатель мрачного голоса не засмеялся.
— Просто поимей ее и закончи задание.
На этот раз Люк ответил сразу:
— Мне самому не терпится.
Я бросилась бежать. Ноги едва касались асфальта. Я больше не хотела слушать. Воображаемый телефон жалобно пискнул и замолк. Он лгал. Он лгал собеседнику, тому, с мрачным голосом. Не мне. Если я скажу это три раза, мои слова станут правдой.