Читать интересную книгу Священная кровь - Айбек

Салим-байбача сошел с фаэтона и, бросив на ходу: «Жди меня здесь!» — быстро взбежал по ступенькам крыльца и скрылся за дверью.

Ночь была темная, туманная. Редкие фонари скупо освещали широкую прямую улицу тусклыми, холодными лучами.

— Как живешь, братец? — легонько толкнул кто-то Юлчи.

Юлчи по голосу узнал Джуру — кучера Джамалбая.

— А, Джура-ака, здоровы ли? — обрадовался он и протянул для приветствия руку.

Джура, окинув внимательным взглядом коня, затем фаэтон, спросил:

— Когда купили? Конь мелковат, кажется.

— Говорят, недавно. Я первый раз выезжаю. До этого, наверное, Ярмат-ака гонял.

— Скверное это занятие. Будешь скучать, томиться, поджидая хозяина, дрожать на холоде как осенний лист.

— Куда это мы приехали? — поинтересовался Юлчи.

— О, это «седьмое небо». Сюда не каждый может попасть… — Заметив недоуменный взгляд Юлчи, Джура прибавил: — Здесь то самое место, где наши молодые баи развеивают отцовские денежки…

— Ну, что закажем? — спросил Салим-байбача.

— А что покрепче. Я — за коньяк, — ответил хлопковик Джамалбай.

— Нет, я пью красное, — возразил Салим.

Джамалбай, заскрипев стулом, пошевельнулся грузным своим телом, оперся мясистыми руками о стол, покрытый белой скатертью, склонился к Абдушукуру:

— Таби шума[57]? Говорите, Абдушукур!

— Я… — засуетился Абдушукур. — Я и сам не знаю, что мне больше подойдет. Доктора предписывают мне коньяк. Пусть будет коньяк.

Салим-байбача пошутил:

— Вы всегда чокаетесь с Джамалом-ака. Составьте хоть раз компанию мне — пейте красное!

— Человек этот — мой благодетель и наставник, — серьезно ответил Абдушукур.

— Интересно! Каким это образом безграмотный человек, не умеющий поставить своей подписи, может быть наставником такого ученого человека, как вы? — хитро прищурил глаза Салим.

Абдушукур улыбнулся.

— Из истории известно, что многие святые были людьми неграмотными. Даже пророк наш не был умудрен грамотой, Салимджан!

— О, Абдушукура не переговоришь, его сам бог скроил для разговоров, — отдуваясь, рассмеялся Джамалбай.

Официант принес коньяк и красное вино, а немного погодя подал шашлык по-кавказски.

С каждым выпитым стаканом все больше краснели лица приятелей, живей разматывался клубок беседы.

— Пейте, Салимджан, пейте, Абдушукур! — воскликнул Джамалбай. — Короткую жизнь на этом свете надо провести как можно веселее и слаще. Вчера мы малость сыграли в карты, а потом здорово выпили. Так я обскакал там даже одного московского фабриканта — выиграл у него четыре тысячи и в выпивке оставил далеко позади, ей-богу! Он все удивлялся: «Неужели, говорит, мусульмане так пьют? Ну-ка, пейте, пока, как говорится, не остыло».

Абдушукур, довольный тем, что он сидит в ресторане, доступном только богачам, на память начал читать по-персидски рубаи[58] Омара Хайяма.

Вина! Чтоб даже прах мой — даже он! —Был винным ароматом напоен.Чтоб путник, у моей могилы проходя,Был ароматом винным опьянен!

Заметив, что его собутыльники не все поняли, Абдушукур поспешил разъяснить им смысл рубаи.

Джамалбай похвалил:

— Очень занятная песня! Только почему вы сложили ее по-таджикски, а не по-своему?

— Извините, это не по-таджикски, а по-персидски, и не песня, а рубаи… Рубаи поэта Омара Хайяма, — ответил Абдушукур.

— Ах, вон как! — рассмеялся Джамалбай. — Ну, разумеется, для вас сложить что-нибудь похожее так же трудно, как выжать воду из камня. Но вы, мулла Абдушукур, все же попытайтесь, может, что и получится… — Джамалбай передохнул, опрокинул в рот стакан коньяку. — А он, видно, получше меня пьяница был, этот таджик, как его… Омар Бахрам, кажется?.. Ну ладно, ладно, я немного ошибся. Пусть будет Омар Халлам. А вот вы только и умеете: «Откроем глаза! Будем наслаждаться в цветущем саду науки! Срывайте с глаз завесы невежества!..» А у кого из нас глаза закрыты этими самыми завесами! У меня? У Салимджана? У Хакима-байбачи? Да и все наши баи разумные люди. Они потому и разбогатели, что у них ум есть. Не так ли, Салимджан? -

— Глаза у нас открыты, Джамалбай-ака, верно, — вмешался в разговор Салим-байбача. — Но все же между грамотным, ученым купцом и неученым есть разница. Грамотный бай сам разбирается во всем, редко ошибается в делах.

— Это, пожалуй, правильно, — согласился хлопковик. — Взять в пример хотя бы меня. Дела у меня идут неплохо, но в правилах коммерции я разбираюсь мало. Законов не понимаю. Затвердил, встречаясь с русскими, десяток мудреных слов, их в случае чего и пускаю в дело. Детей своих мне хотелось бы учить, да боюсь, не пошатнулись бы в вере.

— Джамалбай-ака, — прищурил пьяные глаза Салим, — если крепко держаться веры ислама и бережно хранить в сердце установления шариата, можно учиться современным наукам, и никакого вреда от этого не будет. Вот сын Саидалима-ака учится в большой школе, называют ее гимназией. И ходит он в школу в фуражке. Вы понимаете: в фуражке!

— Не может быть! — заиграл белками глаз Джамалбай. — Чтоб сын мусульманина и носил фуражку!

— Носит, это я хорошо знаю. Но зато дома он не пропустит за день ни одного из пяти намазов[59].— Салим поднял стакан. — Выпьем!

— Апельсинов, коньяку!

— Бутылку марсалы!

Абдушукур легонько тронул хлопковика за плечо:

— Разрешите, Джамалбай… одну минуту. Хочу дать маленькое пояснение… Я уже много раз говорил вам, хотя, к сожалению, в разъяснении моих истинных намерений еще не имею должного успеха. Главная идея вашего покорного слуги такая — повторяю это еще раз: наши баи, баи-мусульмане, должны полностью завладеть национальным капиталом. Иначе говоря, вся торговля в Туркестане должна быть в руках наших баев. Пусть они сами отправляют отсюда свои товары в Москву, в Варшаву и другие города и сами же привозят товары оттуда. Я хочу сказать: надо прижать хвосты всем посредникам — еврейским и русским купцам. Но, чтобы добиться могущества национального капитала, Джамалбай-ака, необходимо знать экономические науки. Необходимо быть сведущим во всем, не отставать от веяний времени. Верно, разумные деловые люди у нас есть, и число их множится. Однако этого не достаточно. Надо растить культурных купцов, знакомых с коммерческими науками! Понятны ли вам теперь стремления вашего покойного слуги? Выпьем за национальный капитал.

— За просвещенных коммерсантов! За национальный капитал! — поднял бокал Салим-байбача.

Появилась новая бутылка коньяка, марсала и ваза с апельсинами. Джамалбай еще держался бодро, но глаза Абдушукура глядели уже тупо. Салим-байбача после двух новых бокалов марсалы опьянел. Он безудержно болтал, перемигивался с женщинами.

Жизнь в ресторане кипела. Не умолкая гремела музыка, прибывали новые посетители — хорошо одетые русские купцы и чиновники. Немало тут было и купцов-татар. Баи-туркестанцы занимали всего несколько столов. За одним, заставленным пивными бутылками, столом дремал подвыпивший брат скотовода Султанбека — Арсланбек. Посредине зала, между двумя русскими женщинами, положив на стол тюбетейку, сидел сын бая-заводчика — Миркамиль. Он то закидывал ногу на ногу и, морща маленькое, пьяное и без того невзрачное лицо, неумело закуривал папиросу, то подносил женщинам вино и сам выливал им в рот, нашептывая что-то и хихикая. Он вел себя так, будто в ресторане никого больше не было. За столом в углу расположились четверо широкоплечих крепышей в нескладно сшитых одеждах из дорогих тканей, по-видимому, токмакские или алмаатинские купцы. Эти тоже вели себя так, словно были у себя на складе или собрались на дружескую вечеринку. За их столом, заставленным бутылками, не прекращался громкий хохот. Особенно весел и разговорчив в этой компании был пожилой человек в большой чалме, с белоснежной бородой, но с молодым, как у юноши, румяным лицом.

Салим-байбача усадил рядом с собой какую-то женщину — круглолицую, широкоплечую, с высокой грудью. Женщине было уже за тридцать, однако, набеленная, нарумяненная и подпудренная, она казалась гораздо моложе.

— Шампанского! — распорядился байбача.

— Ой, не надо, не надо! — жеманно протестовала женщина.

— Еще чего? Что заказать из сладостей? — еле выговаривая русские слова, бормотал пьяный Салим.

Джамалбай облизнул губы.

— А она — ничего… Не плоха! — похвалил он и наклонился к Абдушукуру. — Абдушукур, подмигните еще какой-нибудь красавице.

— У этой женщины была приятельница. Очень симпатичная. — Абдушукур оглянулся вокруг. — Они только что были вместе.

— А вы? Вы тоже не отставайте!

— Я полюбуюсь вашими красотками — и с меня довольно.

— Э-э, может ли брюхо быть сытым от одного запаха еды? — рассмеялся Джамалбай и повернулся к женщине. — Мадам, пей, пей, довольна будешь.