Читать интересную книгу Крепость - Лотар-Гюнтер Буххайм

- Надеюсь, они успеют обернуться к обеду.

- Вполне с Вами согласен. Вам необходимо взять с собой в Берлин новые фотографии, господин лейтенант!

- Это о работенке американских или английских бомб?

- Шеф назвал это так: «Террористический налет против французского гражданского населения».

- А кто это напечатает?

Писарь пожимает плечами и смущенно смотрит на меня, но это длится лишь какой-то миг, а затем он ухмыляется мне прямо в лицо. Так, надо еще раз заскочить в кафе. И вот оно. Симоны в зале нет. Прохожу через двор в сарай, примыкающий к соседскому сараю: никого. Я не хочу более беспокоить мадам, восседающую за кассой как на троне, расспросами о Симоне. Все образуется! Говорю я себе. Поехать в Бац и поискать ее в нашем гнездышке? Это чертовски глупо. А вдруг Симона укрывает там какого-нибудь британского диверсанта? Во мне поднимается своего рода упрямство. Если Симона решила играть со мной в прятки, я не смогу ничего предпринять. Я сыт по горло всем этим спектаклем! Честно говоря, мне наше расставание представлялось несколько иначе, но никак уж не игрой в прятки, моя милая! В Кер Биби Симоны тоже нет. Остатки еды на столе, погасший огонь в камине: меня совершенно не радует весь этот вид. На втором этаже тоже тишь да гладь: в ванной на полу с грязным ковром лежат, так как я содрал с себя, совершенно грязная рубаха, смятая фуражка, морские сапоги, моя парусиновая сумка с пленками. Мне необходимо переодеться, т.к. я не могу ехать в походном обмундировании. Голубая униформа у меня в шкафу. Так, а где же утюг? Внутри каждой клеточкой прислушиваюсь: не раздастся ли звонок велосипеда Симоны? Но вокруг царит давящая тишина…. Сгребаю в кучу грязную одежду, нервно оглядываюсь по сторонам: так и не решив окончательно, что я уже упаковал и что еще надо добавить. Из всех щелей вытягиваю какие-то свои вещи. Что важно, а что нет? Что можно выбросить, а что упаковать? Наконец мешком валюсь на кровать, свесив руки едва ли не до пола. В полудреме погружаюсь в свои мысли: был ли это у Симоны перепад настроения или же это была реальная угроза нашей любви? Прежде всего, начало этому положило на редкость смешанное чувство, сплетенное из настороженности и слепой симпатии. Мы слишком сильно рисковали и чересчур перегнули палку. Но вероятно Симона была права, когда провозгласила: В урагане самое безопасное место – это глаз тайфуна. Или такой ее постулат: только тот, кто идет на все, проходит все с честью. Но затем я захотел уже сам определить, где грани этого всего и просто не позволил себе плестись в хвосте событий.

- Скорей бы ты вернулся, сказал Старик. А у меня сейчас на душе, как и раньше: «Отдать концы!». Если это верно, что меня вызывают в Берлин только чтобы написать портрет Геббельса, то мне нужны будут материалы, которые еще могу достать в Париже, но не в Берлине. Замечаю, что в мыслях такая чехарда, словно уезжаю навсегда. Слишком мала надежда, что меня откомандируют именно сюда. Ну, разнюнился! – упрекаю себя. Праздничные застолья с ассами флота далеко позади; большие торжества в баре Рояль – также уже не вернуть. Пикники в Жирандо и дикие вечера в честь одержанных победах – тоже. Теперь звучат другие напевы.

Так, а что теперь? Тащить все отобранное словно перегруженный осел? Мои картины с морскими пейзажами начала моей карьеры необходимо сильно свернуть в плотный рулон. Тексты, записи сделанные в боевых походах, наброски Коте Суваж, это почти сотня рисунков сделанных пером и тушью. Куда все это девать? Хочется влепить себе сильную затрещину: Ну почему я не взял большую их часть с собой, когда ехал в отпуск в прошлый раз? Оставить здесь малую толику написанного мной – тоже не радостная идея, т.к. я чувствую себя именно здесь как дома. В подвале есть еще две мои небольшие, прекрасно вырезанные вручную старые рамы, которые также хочу взять с собой, а кроме всего прочего, в нише стены там у меня спрятана пачка фотографий, о которых никто не знает. Прохожу через террасу во двор, и там, по лестнице спускаюсь в подвал. Подвал представляет собой настоящую помойную яму, и в то же время является отличным местом для хранения моих картин: У задней стены покрытые пылью шкафы, в темном углу, где отсутствуют два кирпича, я нашел достаточно места для хранения своих двух картонных ящичков размером 13 на 18 сантиметров и нескольких фотопленок. Пальцами нащупываю два ржавых крючка вделанных в кирпичи и со всеми предосторожностями, из-за огромного количества пыли, вынимаю их из стены, и … взгляд упирается в темный пустой провал стены. Стою, бессильно опустив руки, а в голове свербит одна мысль: Неужто этот придурок пекарь обнаружил мой схрон? А может быть это Симона грабанула меня в последний момент? Неужели спектакль продолжается? В душе полная сумятица чувств: я уже не знаю, о чем мне еще думать, и что может последовать за всем этим. Во всем теле такая слабость, словно вот-вот хлопнусь в обморок. Головокружение такое, что теряю ориентацию, словно взбесившаяся стрелка компаса.

САВЕНИ – ПАРИЖ

Грузовой двухсполовиннотонный грузовик флотилии стоит с работающим двигателем перед дверью.

Я последний, кого подбирает грузовик. Впереди все места плотно забиты. Ладно, присяду-ка сзади, между ящиков, мешков, тюков и чемоданов. Три гражданских вольнонаемных, одна женщина и восемь матросов уже в кузове. А кроме них еще какой-то боцман и фенрих . Ах, если бы имелась хорошая объездная дорога на Савени! Но, дудки! Водителю приходится пробираться посредине улицы. Хочу надеяться, что хватит одного дня, по крайней мере, расчистить проезжую часть и хоть немного отремонтировать ее.

Проезжаем по Океаническому бульвару к ратуше, а затем к вокзалу по бульвару Леферма.

- А что, если они вновь принялись теперь за бункер для подлодок? – скользит подленькая мысль. Глушу ее усилием воли. В одном переулке стоит грузовик с опущенным задним боротом. Вокруг стоят десять – двенадцать пехотинцев. Все выглядит как большая облава. Водитель притормаживает, и один из пехотинцев объясняет, что оставшееся гражданское население Сен-Назера в спешке эвакуируется.

- Куда, интересно? – спрашивает водитель.

- В какой-то лагерь около Савенея.

Помолчав, наш шофер вновь интересуется:

- Дорога на Савеней еще свободна?

- Проезд в Нант закрыт. Вам надо свернуть впереди налево и тогда может быть проедете.

В моем путеводителе указано, что еще в 1860 г. Сен-Назер был маленьким, не особо посещаемым местом, которое из-за наличия скал можно было достичь лишь на лодке. Эти скалы мешали проходу торговых судов. А еще раньше Сен-Назер был лишь небольшой деревушкой лоцманов сопровождавших корабли в Пьембуэф или в Нант. В наши дни город сильно развился и наряду с небольшими рыбацкими суденышками здесь был построен огромный пароход «Нормандия». А теперь Сен-Назер лежит в руинах. Если так и дальше пойдет, то весь город превратится в одно сплошное поле развалин. Нашему водителю каким-то чудом, выделывая немыслимые зигзаги, выехать из развалин на дорогу, ведущую в Нант. Сидящие на корточках возле меня «мариманы» сияют от радости осознания того, что нам удалось вырваться из мышеловки. На поворотах они нарочно валятся друг на друга в веселом беспорядке, совершенно игнорируя мое присутствие. На просторном шоссе чувствую себя и впрямь несколько легче и вдыхаю упругий свежий воздух полной грудью. А мысленно опять корю себя за то, что так легко попался на удочку Симоны. Ведь у меня уже достаточно опыта. Но вновь был убаюкан ею, поверил ее речам. А когда Симона нажала на все кнопки, я просто сдался. Вдруг это правда, что одновременная высадка десанта и наступление Томми совсем не случайность? И что заранее было спланировано, что именно в эту ночь все высшие офицеры должны были быть собраны в одном месте? Может ли быть так, что союзники заранее спланировали все свои воздушные налеты так, чтобы никто из них не пострадал? В любом случае, Симона отлично позаботилась о том, чтобы наша жизнь была спасена от полного разгрома в пух и прах. Мне жжет глаза, веки слипаются, так что приходится их прищуривать. Изо всех сил тру глаза, но это мало помогает. Сколько же времени я не спал полноценным сном? Отоспаться бы целую неделю, вот был бы фокус! Тент кузова весь в дырах, отверстия, словно видоискатель скользят по мелькающему за бортом ландшафту. Дважды, а то и трижды водителю приходится искусно маневрировать объезжая воронки от бомб стоит ему начать разворот у такой воронки, как ветер высоко поднимает и швыряет в машину облака мелкой пыли, выхваченные из-под буксующих колес нашего грузовика. Вскоре, из-за сплошной пелены мелкой белой пыли, я едва могу открыть глаза. Хорошо бы пошел сейчас дождик! Необходимо напрочь выбросить мысли о Симоне – раз и навсегда. Рано и поздно все порастет быльем. Но так как она ведет свои дела – слишком смелое испытание своей судьбы. Судьба может наказать ее и тогда дело примет совсем другой, нехороший оборот. Лишь бы эти все события не привели ее к печальном концу. Если бы я только был полностью уверен в том, что Симона и мизинчиком не задействована во всей этой ночной истории…. Затылок сверлит странное чувство: в самом ли деле я был на волосок от смерти? Начинается ли все именно в устье реки Луары? Болтовня о возможной высадке союзников длится не один год и я, не раз разглядывая карту Франции, висящую в нашей конторе в Пен Авеле, мысленно предполагал, что союзникам удобнее всего, в случае, если они захотят высадиться, осуществить десантирование именно в дельте реки Луары. Соляные бассейны Жирандо, убеждал я себя неоднократно, могут здорово испортить им все планы такого рода. Строительство огромного артиллерийского командного пункта посреди этой местности, которое началось и шло непрерывно, лишь укрепило меня в моих рассуждениях. Но если бомбардировщики прошлой ночью и в самом деле сбросили десант, почему же не видны наши войска, прочесывающие всю местность за Памбуафом? Ведь с каждым часом будет все труднее и труднее, здесь, в дельте реки отыскать и уничтожить парашютистов противника. До меня, наконец, доходит, что это слишком рискованное предприятие такой вот тесной кампанией ехать по трассе в Савеней. Если эти головорезы притаились у Луары, мы легко попадем в ловушку. У меня с собой только мой пистолет Вальтер в кобуре, да и мои попутчики вооружены не лучше. Я часто задавал и задаю себе один вопрос: почему союзники уже давно не захватили место расположения флотилии в Ла Бауле – ночью, да еще и при наличии густых туманов. Высадиться, накинуть лассо – и назад, в ожидающие их шлюпки. Затем в поджидающую подлодку – и поминай, как звали! Вся эта картина живо стоит у меня перед глазами: Как бы это могло быть…. В любом случае, я буду рад усесться в поезд, а еще лучше улечься, и всю долгую ночь до Парижа – спать, спать, спать! На вокзале в Савеней, я сразу же заметил, как тяжело я нагружен, но к счастью, мне уже заказано курьерское купе, а в Париже водитель нашего отдела должен встретить меня на вокзале Монпарнасс. Собственно говоря, мои семь вещей довольно приличный груз, но сюда надо еще добавить различные «презенты», которые мне навязали: кофе и отличный курительный табак, шоколад, выдаваемый подводникам, и конечно же коньяк. Все по высшему разряду для адресатов в Парижском отделе и конечно же для нескольких господ из армейского главного командования, чьи пожелания не угадать или отвергнуть было бы очень неразумно. Кроме всего этого моя курьерская сумка забита до отказа фотографиями подлодок и другим подобным важным материалом, который должен будет пройти в Берлине строгую цензуру. В Берлине имеется достаточно лодырей занимающихся этой дурацкой секретностью. Они готовы всю жизнь протирать своими толстыми задницами конторские стулья в их бюро на Бендлерштрассе, разглядывая целыми днями фотографии, которые поставляет наш брат военный корреспондент, и жирно замазывая красным карандашом места, на которых видны расположения портов, гаваней, морских сооружений и вооружений, или какого-нибудь другого оборудования, т.е. всего того, что в их ограниченном умишке могло бы показаться военной тайной. Самым лакомым кусочком для них являются фотографии подлодок. Тут уж они могут мазать и вымарывать их не щадя красного карандаша, и делают это с таким неистовством, словно для противника являются полной тайной подлодки типа