у подножия горы вилась дорога. Стоя на мосту скрестив руки, младшая вдыхала воздух. Ей очень не хватало старшего брата, который с удовольствием разделил бы с ней прелесть утренних часов. Она задавалась вопросом, можно ли носить траур по живущему. И чувствовала злость на малыша, который все разрушил. Ее охватывала жалость, смешанная с отвращением, виделся его полуоткрытый рот, она как будто чувствовала его дыхание, слышала, как он ноет, если ему плохо, или пищит, если хорошо. Затем она успокаивалась, все вопросы отходили на второй план. Стоя на мосту, она украдкой вытирала слезы.
«Почему твои подруги, Марта, Роза и Жанин, не осуждают меня?» — «Потому что они грустные. А грустные люди никого не судят». — «Ерунда. Я знаю много грустных и злых людей». — «Это несчастные люди. Но не грустные». — «…» — «Съешь еще апельсиновую вафельку».
С бабушкой случилось то же, что и со всеми пожилыми людьми. Однажды на кухне, где витал запах каштанов и ванили, она упала в своем легком кимоно в обморок, прямо во время завтрака.
Ее нашли поздно утром. Марта, Роза или Жанин — кто-то из них. Через прозрачную входную дверь одна из подруг увидела руку с красными ногтями, рассыпавшийся сахар, осколки разбитой фарфоровой сахарницы. Врачи скорой ничего не смогли сделать. Все уже закончилось за несколько часов до их приезда, сказали они родителям. Для младшей это стало концом света. Как когда-то со старшим братом, который посвятил себя малышу и бросил сестру. Сообщила ей об этом, боясь реакции, мать, вечером по пути домой из лицея, стиснув руками руль и глядя прямо перед собой: «Бабушка умерла сегодня утром». Младшая ответила так, как подсказывало ей сердце. Она сказала: «Нет». Мать, ошеломленная, подумала, что ослышалась: «Что „нет“?» — «Нет».
Иногда сильный шок вызывает вовсе не те эмоции, к которым мы привыкли. Отчаяние превращается в твердость. Так и случилось. Дерзкое поведение, агрессия, гнев — все это мгновенно исчезло, уступив место пронзительному холоду. Ее сердце как будто припорошило снегом. Это произошло совершенно естественным образом. Младшая превратилась в каменную глыбу. Как если бы у нее вырвали сердце, лишили его, уничтожили.
Даже ее походка изменилась. Мы, камни, сразу это заметили. Шаги больше не были торопливыми или нервными, они стали уверенными. Она двигалась мерно, ступала прямо, держала осанку. Открывала двери тоже медленно. Жест, которым она отбрасывала со лба непослушные волосы, перестал быть нетерпеливым, ее рука, казалось, подчинялась строгому плану, захватывала локон, закладывала его за ухо. В ее движениях появилось что-то решительное, лишенное сомнений и эмоций. Метаморфоза стала еще более явной в тот вечер, когда ее отец впервые сорвался. Избыток эмоций может истощить всяческое терпение. С самого рождения малыша отец занимался семьей и домом. Не раз мы, камни, видели, как он молча смотрит на сына, а потом отправляется за чепчиком. Но большую часть времени он шутил и был настроен позитивно. Однажды в канун Рождества он посмотрел на единственный маленький подарок, лежащий рядом с новыми носочками для малыша, и пришел к выводу: «Что ж, неплохо, нет ничего более экономичного, чем ребенок-инвалид». Его жена затряслась от смеха. Только младшая заметила, что отец предпочитает топор бензопиле, когда дело касается колки дров. Она застала его у дровяного сарая: отец совершенно потерял голову, дрожал от гнева, который был ох как ей знаком. Он высоко заносил топор, тяжело опускал его на бревно, рычал, вернее, почти всхлипывал, во всяком случае дочь никогда не слышала, чтобы он издавал такие звуки. Дерево разлеталось на щепки, которые рассекали воздух, как острая бритва. Отец был худощавым, как большинство местных жителей, но в тот момент он походил на огромного мускулистого богатыря. Он вытаскивал всаженный в дерево топор и снова заносил дрожащими руками над головой. Еще однажды она видела, как он борется с зарослями колючек у реки. Там он тоже отказался от кустореза и вооружился простыми ножницами, которыми лязгал с ужасающей скоростью, словно хотел наказать природу. Он неподвижно смотрел в одну точку, сжав зубы, как когда вез ее домой с танцев. Вечером он снова становился веселым и угощал семью луковым пирогом или готовил рагу из кабана. «В нашем краю надо хорошо питаться», — говорил он, а затем рассказывал о последних новостях, о ремонте местного заводика или о старой прядильной фабрике, превращенной в музей. И дочь постоянно тревожилась, поведение отца вызывало у нее неприятное чувство опасности, отчего ей хотелось швырнуть тарелку об стену.
Она не удивилась, когда в тот же вечер, выведенный из себя туристом, который требовал, чтобы ему позволили разбить палатку возле старой мельницы, отец схватил того за плечи и вытолкнул на дорогу, рыча, как разъяренный дикий зверь. Эти вспышки насилия заставили девочку задуматься. Старший брат едва обратил внимание на приступ гнева отца. Матери было все равно, смерть бабушки совершенно выбила ее из колеи. Младшая вдруг отметила, что со смерти бабушки мать почти перестала говорить. Когда турист заковылял прочь, грозясь отомстить, она осознала весь масштаб бедствия. Вспомнила, как говорила, наклонившись к бледной щечке малыша: «Ты все испортил», но отогнала эту мысль. Не стоило обострять ситуацию. Времени горевать тоже не было. Надо было спасать семью. Отец стал жестоким, мать — практически немой, а старший брат уже и так ходил как привидение. Наступило время сражаться. В сердце девочки появилась спокойная сила. То была сила, появляющаяся в чрезвычайных ситуациях, та же, что зарождается в горах, вырывает с корнем деревья, переворачивает машины, уносит жизни. Что делали в таких случаях? Укрепляли стволы деревьев, открывали плотины, чтобы спустить избыток воды, и делали насыпи. Младшая должна была сделать такой укрепительный вал ради своей семьи. Для достижения этой цели требовалось разработать стратегию. Она купила блокнот, чтобы записывать туда проблемы и искать решение. Проблема номер один: старший брат чувствовал себя лучше, когда занимался малышом. Она предложила чаще привозить малыша от монахинь. Отмечала в блокноте точные даты его приезда, заполняла холодильник, обогревала комнату; если не было фруктового пюре, покупала йогурт. Она делала это не из любви к малышу, а чтобы старший брат чувствовал себя комфортнее. Она действовала в соответствии с военным планом восстановления семьи. Эффективность была на первом месте. Проблема номер два: старший брат становился нелюдимым. Младшая следила за ним, отмечала, когда он остается совсем один, и когда это превышало установленный ею критический порог, отправлялась на его поиски под прекрасным предлогом — помочь разобрать какую-нибудь математическую задачу (которую она уже, конечно, решила сама).