— А теперь ты где? — спросил Мёрдо.
— Растапливаю камин. — Дэвид, опустившись на колени, завозился с трутницей. — Я и не ждал, что ты об этом подумаешь. Вряд ли тебе когда-то приходилось самому разводить огонь.
Мёрдо снова захохотал.
— В доме — нет, — сознался он. — Но мы с братьями обожали жечь костры в лесу, чем очень огорчали нашего гувернера.
— Типичные мальчишки. — Дэвид фыркнул и ударил по кремню, на растопку рассыпался град искр. — Мы с Уильямом вели себя точно так же.
— Уильям — это твой брат?
— Нет, моего брата зовут Дрю. Уильям был... другом.
Видимо, заминку Мёрдо уловил.
— Только другом?
— Да, только другом. — Дэвид снова ударил по кремню, в этот раз поднеся его ближе к растопке. — Хотя одно время я относился к нему не только как к другу.
Искры сыпались снова и снова. И вот наконец-то крошечный язычок пламени начал облизывать растопку. Дэвид подул на огонь.
— А как к кому? Как к любовнику?
Дэвид хохотнул.
— Мне было шестнадцать, поэтому нет, ничего такого. Во всяком случае, мне это даже в голову не приходило. Правда, я считал, что любил его. Платонической любовью. Очень благородной. Очень чистой. — Он вновь захохотал, высмеивая себя самого, и принялся осторожно раздувать мехами зарождавшееся пламя.
— Он знал о твоих чувствах?
Отчего-то давать ответ глубокому бестелесному голосу гораздо проще, нежели отвечать и при этом глядеть на Мёрдо.
— О да, — сознался Дэвид. — Я, как истинный глупец, все разболтал.
— И что он сказал? — выдержав паузу, спросил Мёрдо.
— Почти ничего. Он меня поцеловал.
Последовавшее за признанием молчание было столь же глубоким, как и мрак.
Чуть позже послышался негромкий голос Мёрдо:
— Это был твой первый поцелуй?
— Да. Его тоже.
Дэвид, присев на пятки, разглядывал огонь. Большие желтые язычки пламени уже жадно облизывали растопку и дрова, аккуратно сложенные Эллен. Сильное пламя вводило в заблуждение. Именно в этот момент следовало пристально следить за огнем. Каким бы мощным он ни казался, как только растопка прогорит, огонь с легкостью может погаснуть, так толком и не разгоревшись.
Поднявшись, Дэвид нащупал на каминной полке крепкую толстую свечу и от огня в камине зажег фитиль. Прикрыв загоревшийся фитиль рукой, Дэвид определил свечу в подсвечник и поставил на каминную полку, после чего, чтоб приглядеть за огнем, опустился на коврик.
— Через минуту принесу тебе выпить, — пообещал он, оглянувшись через плечо на Мёрдо, растянувшегося, словно паша, в кресле. — Сначала хочу удостовериться, что огонь горит как следует.
— Не нужно ничего мне приносить. Я не хочу пить, — откликнулся Мёрдо. — Лучше расскажи мне об этом Уильяме.
Дэвид вздохнул, однако спустя секунду заговорил:
— Он жил в большом доме. Мы виделись, когда он приезжал из пансиона. В детстве мы вместе играли.
— Когда ты пришел к выводу, что влюблен в него? До того как осознал, что предпочитаешь мужчин, или после?
— Думаю, после. Хотя я не считал, что «влюблен» в него.
— А как ты считал?
— Что это идеализированная разновидность любви. Я считал нас библейскими Давидом и Ионафаном. — Дэвид не сводил глаз с огня. — Кажется, мне пришла мысль, что если я перестану обращать внимание на физические желания, тогда я буду иметь право испытывать такие чувства. Мы с Уильямом остались бы друзьями на всю жизнь, и я любил бы его так, как не сможет ни одна жена. — Он залился гадким смехом.
— Но ничего не вышло?
Дэвид снова хохотнул.
— Нет.
Дэвид еще несколько раз подул на огонь. Желтые языки пламени усилились, стали больше и смелее, быстро пожирали растопку.
— И все же именно он поцеловал тебя? Не наоборот?
— Первый поцелуй начал он.
— Выходит, поцелуй был не один?
Дэвид обернулся через плечо. От огня еще не исходил жар, зато он излучал свет. А вперемешку со светом свечи в комнате образовалось сияние, благодаря которому сидевшего в кресле Мёрдо стало возможно различить, правда, с трудом. Дэвид разглядел силуэт крупного расслабленного Мёрдо, вытянувшего длинные ноги. Однако лицо по-прежнему окутывал мрак.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Три, — признался он, добавив: — В третий раз нас застукал мой отец.
— А. — Этот единственный звук пронизывало понимание.
Дэвид вновь принялся мехами раздувать огонь. В этот раз пламя оживленно разгорелось. Отложив мехи, он поднялся.
— Может, виски? — беспечно предложил он, пройдя к серванту, где хранился графин с напитком. Внезапно нахлынула потребность в крепком алкоголе.
— Что случилось, когда отец поймал тебя с Уильямом? — спросил Мёрдо, оставив вопрос без внимания.
Дэвид плеснул алкоголя в бокал.
— Было не так уж и плохо, если учесть то, что он видел. Он не отрекся от меня. Ничего такого. — Он опрокинул алкоголь залпом и снова наполнил бокал. — Уверен, что не хочешь присоединиться?
Мёрдо вновь пренебрег его словами.
— Если он от тебя не отрекся, что тогда случилось?
Дэвид пожал плечами.
— Он потребовал объяснений. Уильям... во всем обвинил меня. Отрицать я не стал, и отец сбил меня с ног.
Вернувшись мысленно в тот день, он коснулся пальцами подбородка. Отец ударил его один-единственный раз. Такой удар мужчина наносит другому мужчине, когда его подстегивают гнев и обида, без всяких церемоний. В одну минуту Дэвид стоял и умолял, а в следующую — лежал на полу, потрясенно взирая на ласкового отца.
— Потом он помчался в главный дом и потребовал встречи с отцом Уильяма, — продолжил Дэвид. — Не знаю, что там обсуждалось, но на следующий день Уильяма увезли из деревни. На этом все и закончилось. Больше этот случай не упоминался. — Он проглотил вторую порцию виски, и, как обычно, второй глоток прокатился по горлу в два раза мягче первого. Стало легче во всех смыслах. — Самое ужасное, что я сильно огорчил отца.
Неправда. Самое ужасное — это предательство Уильяма.
— Иди сюда, — после долгого молчания изрек Мёрдо.
Являвший собой тень Мёрдо раздвинул ноги и поманил Дэвида кивком головы. Дэвид встал между его ног, а Мёрдо, опустив руки на бедра, притянул его ближе.
Блики огня играли у Мёрдо на лице, что приняло странное выражение, взгляд темных глаз стал нежным.
Дэвид ждал очередного вопроса или, может, очередного суждения о его характере. Без сомнений, сказанное лишь подтвердило теорию о том, что Дэвид неспособен наслаждаться удовольствиями, коими с легкостью упивался Мёрдо.
Однако Мёрдо произнес лишь:
— Чего ты хочешь?
— Что? В каком смысле?
В ответ Мёрдо сел прямо и, опустив руку Дэвиду на промежность, провел пальцами по начавшему наливаться члену.
— Скажи, чего ты хочешь.
— Я?
Мёрдо тихо хохотнул.
— Да, ты. До сих пор я вел тебя за собой. Сегодня ты решай.
Дэвид заартачился. Он никогда так не делал. Никогда не брал инициативу на себя.
Хотя нет. Один раз все же брал. В последний день с Уильямом за конюшнями. Он притянул Уильяма к себе и прижался к нему губами. Сердце переполнилось почти невыносимыми эмоциями, похожими на счастье и мучение. Солнце припекало неприкрытую голову. Дэвид, обнимая сильного юного Уильяма, припал к его губам.
А потом пришел отец.
Он хотел того же невинного счастья, незапятнанного мирским неодобрением. Хотел, даже зная, что это недостижимо.
— Поцелуй меня, — взмолился он. Хрипотца в голосе изумила, как и послышавшееся волнение. Смутившись, он откашлялся и уже спокойнее добавил: — Хочу, чтоб ты меня поцеловал.
Слегка коснувшись Дэвида, Мёрдо поднялся. Он гораздо выше Уильяма и шире. Мужчина, а не юноша. В нем нет ни капли невинности и непорочности. Он грешный и циничный. Бесцеремонный. Ничто в мире его не волновало. Он лишь лакомился его плодами, бродил в дебрях и ни в ком не нуждался. Этот поцелуй не сравнится с тем давнишним.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Мёрдо за подбородок приподнял голову Дэвида. Странное выражение лица вернулось, то самое, из-за которого Дэвид чувствовал себя беззащитным. Он закрыл глаза, но с барабанившим сердцем ничего поделать не мог.